ИЦА

Анна Евдо, 2021

Однажды он мимоходом сказал ей: «Рычи и действуй! Хватай что под рукой и бей. Пусть тебе достанется. Но и от тебя достанется! В следующий раз побоятся тронуть. А то, что ты в два раза меньше, от тебя сильнее отпугнет. Ненормальных боятся. Страх – он, порой, побеждает силу. Запоминай, если выжить захочешь». Ей исполнилось десять, ему – восемнадцать. И она запомнила. Билась за себя следующие десять лет. А потом встретила его снова.

3 глава. Самостоятельно

С того дня и непривычного наставления случайного свидетеля она никому не давала спуску. Мачеха стала её побаиваться. Корчила недовольную мину, продолжала выдавать задания, бурчала, попрекала, но ограничивалась словами и не применяла никаких физических воздействий. Помнила дикий взгляд маленького зверёныша, который точно был готов замахнуться тяжёлым коромыслом и приложить им её, куда придётся.

Аня совсем коротко остригла волосы, чтобы не мешали и не отвлекали лишний раз. Записалась в спортивную секцию общего физического развития при школе, легко бегала и прыгала. Правда, на канате и турнике долго висела мёртвым грузом, пока тренер не пригрозил по попе шлёпнуть для ускорения. Он же взялся отдельно учить девчонку приёмам самозащиты.

— Ты мелкая, Ань. Так сделай это своим преимуществом. Будь вёрткой, быстрой, учись просчитывать, проскальзывать, низом уходить и сбивать противника с ожидаемого пути.

С Васькой они по очереди метали в лесу ножи. Выбирали мишень — то кольца на спиле старого пня, то пятно на стволе дерева — каждый раз усложняя собственные цели и подначивая друг друга. Собирали и приносили разные банки, расставляли их на корягах и нижних толстых ветках и стреляли на меткость. Сначала из рогаток и самодельных луков, а как подросли, перешли на настоящие ружья.

С четырнадцати лет Аня ходила на охоту с дядей Колей, в зайцев и уток попадала без промаха. Приносила гордо, как добытый в бою трофей, и помогала Марь-Михалне их ощипывать и потрошить.

Однажды Алка заплакала, увидев маленького щенка, попавшего под машину. Аня бережно собрала разбитое тельце в пакет. Они вместе похоронили его в старой обувной коробке на склоне берега реки, обложили холмик камешками и засыпали белыми головками кашки.

— Тебе же жалко этого пёсика? — всхлипывала младшая девочка, уткнувшись в плечо Ани.

— Очень, — шмыгнула носом старшая.

Принёсший лопату и оставшийся с ними Димка отвернулся к воде.

— Как ты можешь плакать о щенке и сама же убивать уточек и заек? — подняла к ней свои опухшие глаза девчушка.

— Аленькая, это такой закон жизни. На выживание. Собаки охотятся с человеком вместе на тех же уток. Просто для развлечения я никого убивать не буду. Но добью ту же собаку, если без шансов для неё выжить. Похороню, как этого безымянного бедолагу. И накостыляю тому, кто его сбил, если узнаю.

Она несколько раз видела издалека того взрослого парня, Егора. Непроизвольно примеряла его имя к другим, но никому оно так не подходило, как ему. Резкое, краткое и значимое. Как и он сам, каким запомнился ей, девочке, впервые получившей защиту и поддержку в тот самый момент, когда их так хотелось и совершенно не ожидалось. Он жил в соседнем посёлке, но его группировка рассекала на мотоциклах по всей округе. Их уважали, боялись и слушались.

Из-за него Аня обратила пристальное внимание на мотоциклы. Заинтересовалась ими и вместе с Васей разобралась с отцовым старым мотиком, по округе ездить начала самостоятельно с пятнадцати лет. Недаром мотоциклы сравнивали с железными конями. Определённо, была в них своя породистость. Рёв, скорость и манёвренность. Возможно, так ей казалось со стороны, когда на своём мотоцикле проносился Егор. Уже несколько лет, как парень перебрался в город. Она узнала от пацанов, с чьими старшими братьями он дружил. Сначала по его примеру, а позже она сама пропиталась привязанностью к этим рычащим машинам. Освоившись, прочувствовала, что с мотоциклом можно было слиться воедино, вжаться грудью в бак, словно в лошадиную шею, сжать ручки руля, сдавить ногами бока и ударить шпорой, выбивая все лошадиные силы в галоп.

Васька гонял её по бездорожью, по полям, заводил в лес. Она ловила паутину, хлёсткие ветки, отбивала мягкое место и промежность на кочках и колдобинах, корнях и выбоинах, вылетала из седла пару раз, на что приятель лишь подзуживал, что будь она парнем, взбила бы яйки в пышную пену, а так её девчоночность — преимущество и фора перед мужиками. Наевшись пауков и иголок, она научилась их обходить и рот держать на замке. Мальчишки называли её дикаркой, но уважали, что наравне с ними моталась, порой не выбирая дороги, на грязь и дождь никогда не жаловалась, не ныла по девчачьим пустякам.

Девчонки, наоборот, её сторонились. Поглядывали, шушукались за спиной, но напрямую не шли ни на контакт, ни на конфликт.

Голос Ани с детства, от природы, был, на удивление, низким для её тщедушного тела. Фигура менялась, а голос оставался прежним. Она носила короткую стрижку, не пользовалась косметикой, ходила чаще в штанах и свободных футболках. Правда, следила, чтобы ногти не отрастали и всегда оставались чистыми. Терпеть не могла грязные руки с чёрными ободками на пальцах, как и немытые волосы и тела. «Слаще морковки ничего не едала, а туда же, в чистоплюйки метит. Баню и горячую воду ей подавай каждый день. Было б для кого. Да кто хоть глянет на такую доску, везде плоскотня» — гундела под нос мачеха, но не мешала. Со временем Аня привыкла к её брюзжанию и игнорировала его, как нечто неизбежное, но не опасное.

Иногда думала, что ей было бы проще быть мальчишкой, но здесь она ничего не могла изменить. Поэтому радовалась, что её тело не устроило ей сюрприз и не выпятило привычные явные женские формы. Талия, да, обозначилась чётко, но мешковатой одеждой её очевидность удавалось сглаживать. Ну и женские дни выбивали из колеи на полдня. Она помнила, как проснулась в свой одиннадцатый день рождения от непонятного тянуще-болезненного ощущения внутри, как прибежала к Марь-Михалне и, задыхаясь от бега и страха, прижимала руки к животу и спрашивала шёпотом, умрёт ли она. Марь-Михална усадила её тогда к себе на колени, качала и тихонько объясняла, что от этого не умирают и что теперь делать, а ещё сердилась на себя, что всё откладывала этот разговор, чем так напугала Анюту.

Как-то раз одна цаца вздумала приревновать своего парня к ней, но быстро успокоилась.

— Аньк, ты уже сама на мальчика стала похожа, — завела разговор девица, когда пыталась прощупать, грозила ли ей опасность со стороны этой странной девчонки, вхожей по-свойски в компанию парней.

— Тебе что за дело? — уколола её взглядом Аня. — Если из-за Матвея своего переживаешь, так могу ему леща отвесить, коли будет на других заглядываться. Но пока он видит только тебя.

Та разулыбалась и отстала. Аня же при случае напомнила Матюше, куда свои зенки спрятать и руки засунуть, когда он пытался свою куртку ей на плечи накинуть и полапать якобы невзначай.

Со временем она оценила, что прижиматься вплотную к мотоциклу желаннее, чем к похотливым потным и прокуренным мужикам, которые пробовали распускать руки. Однажды поздно вечером собутыльник отца вышел на улицу в туалет и зажал её в сарае. Она даже испугаться не успела, так противно стало. В нос ударил запах водки, что-то мерзкое зашарило по ней проверить мальчик она или девочка. Она наощупь схватила первое попавшееся, огрела вонючую тушу ручкой от молотка и укусила за ухо. Мужик, матерясь, завалился в лопаты и какие-то хозяйственные инструменты, и до кучи получил граблями в лицо. Шум поднял такой, что отец с мачехой из дома выскочили. Тот хоть и пьяный, а смекнул, что отхватить может за то, что дал волю рукам не с той девчонкой. Запричитал, что, мол, споткнулся и упал в открытую дверь. Аня скрылась в темноте и ускользнула к Ваське на чердак. Домой заходить было тошно. Засыпала в душистой соломе в ту ночь с мыслями о том, что продержаться в постылом доме осталось всего пару лет, и дальше она будет официально вольна жить полностью самостоятельно.