Черный пасодобль

Анна Данилова, 2016

Испанский пасодобль – танец страсти, перевод на язык движений сложной музыки любви и ненависти, которая связала тореро с его жертвой. Кто же из них настоящий матадор – следователь, расследующий дело об убитой в Болгарии русской туристки, его жена, сыщик-любитель, или красавица Зоя, готовая манипулировать и следователем, и сыщицей? Между триумфом и гибелью у каждого из них, в настоящем пасодобле, всего один шаг…

7

До разговора с судмедэкспертом Борисом Анджаном Марк вполне допускал версию о самоубийстве Маши Ивановой, хотя ее личностная характеристика, которую он сумел составить со слов соседей, указывала на то, что погибшая девушка совсем не походила на тонкую, сверхчувствительную натуру, способную в момент кризиса распрощаться с жизнью. Наоборот, простая и грубоватая, хроническая неудачница и выпивоха, она могла бы дожить до старости, даже и не подозревая о том, что несчастлива и что в том, какой жизнью она жила, виновна она сама, ее природная лень, не позволившая ей выучиться и устроиться в жизни более комфортно.

Борис же, озвучив некоторые подробности вскрытия, заставил Марка задуматься об истинной причине ее смерти.

— Девушка накануне смерти пила красное вино, — сказал он по телефону, чем удивил Марка, поскольку в квартире погибшей он не нашел ни одной бутылки из-под красного вина. Хотя, конечно, она могла выпить и в другом месте, как и съесть приличную порцию маслин (банки из-под которых также не было обнаружено). Хорошо, предположим, что все это она съела и выпила не в своей квартире, а у кого-нибудь в гостях или в кафе. Но как объяснить другой факт?

— Ты помнишь, я сказал тебе еще там, у нее дома, что от нее пахнет розой. Так вот, эта Иванова была просто умащена розовым маслом, настоящим дорогим розовым маслом. Согласись, трудно представить себе, чтобы девушка с зарплатой санитарки могла позволить себе такую роскошь.

Марк на это лишь пожал плечами. Он понятия не имел, насколько ценно розовое масло, чтобы им могла пользоваться санитарка.

— Что еще?

— Еще она где-то загорела, довольно прилично, и загар этот недавний. Либо она отдыхала где-то на пляже, поскольку загар равномерный, не такой, какой бывает, когда человек трудится у себя в огороде, пропалывая грядки, и его нещадно палит солнце… Либо — в солярии, что при ее-то доходах тоже невозможно. В целом же девушка была вполне здорова. Половых контактов у нее перед смертью не было. Остальное ты получишь в понедельник…

— Спасибо, Боря.

Марк позвонил Рите. Спросил про розовое масло.

— Знаешь, Марк, масло есть разное, дешевое, типа спиртового концентрата, которое в сувенирных лавках Болгарии выдают за натуральное розовое масло, а бывает и дорогое, настоящее, из долины Казанлык, оно и стоит дорого, и держится на коже долго… А что случилось? Почему тебя интересует розовое масло?

— Как ты думаешь, больничная санитарка в состоянии купить себе натуральное, как говорит Борис, розовое масло и вся облиться им с головы до ног?

— Знаешь, Марк, такие девушки предпочитают делать это чужим маслом. Предположим, она оказалась у кого-то в гостях, где и вылила на себя целый пузырек. Нет, санитарка не станет покупать себе такое драгоценное масло. К тому же его еще надо найти. Ты приготовил для меня не менее драгоценную папку с делом Татаринова?

— Да, Лева отправил ее мне с одним человеком, с минуты на минуту его должны принести.

— Так я подъеду?

— Да, приезжай. Я же знаю, на этой папке ты не остановишься, ты наверняка приготовила мне еще кучу поручений…

— Разумеется. Пожалуйста, напряги своих людей, пусть они выяснят, нет ли в вашей базе данных человека по имени Захаров Виктор Викторович, 1961 года рождения, проживающего по адресу…

В кабинет постучали. Марк отключил Риту.

— Войдите.

Вошла женщина средних лет в темном шелковом платье. Он видел уже это платье, а вот лица женщины не мог припомнить.

— Здравствуйте. Я соседка Маши Ивановой… Вы были в нашем подъезде, и ваши люди опрашивали нас, соседей, о ней. Знаете, я как-то растерялась, к тому же подумала, что если начну рассказывать, что я о ней знаю, то другие люди услышат… Не люблю выпячиваться, стесняюсь… Да и вообще я человек впечатлительный, и смерть Маши потрясла меня.

— Как вас зовут?

— Никифорова Людмила Борисовна. Я живу буквально через стенку от Маши. Мы с ней мало общались, исключительно по-соседски: занимали друг у друга соль или сахар… Здоровались, конечно. Разговаривали, но редко. Она была девушкой не очень-то общительной, жила своей жизнью. Мужчин к себе не водила, во всяком случае, я не видела. У меня сестра в феврале лежала в той же городской больнице, где работала Маша, там-то я и разговорилась с ней как-то раз, узнала, где она работает, поняла, что девушка бедствует. Я, как и она, живу одна, но у меня пенсия и сын помогает. Словом, мне было совсем несложно подкармливать ее. Знаете, когда печешь пироги, то их получается всегда как-то очень много, ну вот я и угощала Машеньку. Варенья давала, соленья…

Марк слушал не перебивая. Понимал, что женщина пришла сюда, в прокуратуру, нашла его совсем не для того, чтобы рассказывать, какими пирожками и помидорами она угощала погибшую.

— Знаете, она не так давно куда-то уезжала. Приблизительно дней на десять, точно сказать не могу. Даже не уезжала, а улетала, поскольку за ней приехало такси, и я слышала, как она сказала — в аэропорт!

Марк и на этот раз промолчал, хотя оценил поступок соседки, решившейся на эту встречу и тратившей сейчас на него свое время и нервы. Видно было, что женщина на самом деле неразговорчивая и зажатая.

— Я, сами понимаете, очень удивилась. И как тут не удивиться, когда знаешь, что человек бедствует, недоедает, а тут вдруг — в аэропорт! Вернулась она, говорю, дней через десять, довольная, с какой-то странной улыбкой. Я подумала еще тогда, что она, может, парня встретила, к которому или с которым куда-то летала. Но спросить ее я постеснялась. Она и выглядела счастливой, отдохнувшей и загорелой. Но мужчины рядом с ней я не видела. Подумала еще, что Маша стесняется своей квартиры, может, потому и не приглашает к себе.

— Скажите, Людмила Борисовна, к ней что, вообще никто никогда не приходил?

— Да я, собственно, потому и пришла, чтобы рассказать, что видела недавно на лестничной площадке перед дверью Маши одну молодую женщину. В белом костюме, в больших темных очках. Когда она увидела меня, то сразу отвернулась, так что ее лица я не рассмотрела. Запомнила только ее фигуру — ну просто точеная, тоненькая талия такая… И туфли на каблуках, блестящие такие туфли, очень красивые. Подумала еще тогда, что общего может быть у нашей Маши с этой красоткой? Уж больно они разные.

— Сколько раз вы ее видели?

— Один.

— Когда?

— Кажется, позавчера. Почти сразу после того, как увидела Машу.

— То есть получается, что Маша откуда-то вернулась и к ней сразу же пришла эта дама в белом костюме, так?

— Да. Так.

— Маша ей открыла дверь?

— В том-то и дело, что нет. Женщина постояла, позвонила и ушла. Я хоть и нелюбопытная, но все равно, после того как лифт уехал, выглянула — никого нет, только запах духов в подъезде…

— Какие духи? — спросил Марк и тут же пожалел о своем глупом вопросе. — Извините, я хотел спросить, может, пахло какими-то определенными духами… ну, я не знаю… с цитрусовым ароматом или духи были тяжелые…

Конечно, он хотел услышать, что от этой дамы пахло розой.

— Духи хорошие, крепкие, но у меня таких никогда не было, поэтому я не знаю… А вот от Маши пахло розой, это я точно помню. Подумала тогда, когда впервые после ее долгого отсутствия увидела, что она помылась розовым мылом. Ну и в связи с этим снова предположила, что деньги у нее на все это — на поездку, на мыло или духи, я не знаю — от ее молодого человека. Откуда еще?

— Как вы думаете, Людмила Борисовна, могла Маша сама выброситься из окна?

— Нет. Не могла, — поджала губы свидетельница. — Она не из таких.

— Каких?

— Знаете, есть люди, как бы это выразиться, — без кожи. Очень чувствительные, нервные, впечатлительные. Маша была не из таких. Она была грубовата. Еще в ней было одно качество, оно ее, конечно, не красило… Цинизм. Возможно, она стала такой циничной и толстокожей у себя на работе, где ей приходилось делать самую грязную, противную работу. Просто когда я навещала свою сестру в больнице, то видела там Машу, видела, с каким видом она выносит судно из соседней палаты. Я понимаю, это неприятная процедура, работать санитаркой трудно, не всякий выдержит… Так вот, у Маши в тот момент было такое холодное, непроницаемое лицо, словно она и не видела это судно и вообще была не в больнице, а в другом месте, и что ее отделяет от реального мира со всей этой вонью и страшными картинами больных и умирающих людей стеклянный колпак. Она была в этот момент где-то далеко. Думаю, что она и к умирающим пациентам относилась вот так же, без эмоций. Но я не могу ее судить за это, каждая работа налагает отпечаток на человека. Маша не стала исключением.

— Пусть вы ее недостаточно знали, чтобы судить о мотиве ее поступка… И все же, Людмила Борисовна: что могло подтолкнуть ее к этому? Ведь она была совсем молода.

— А я вам о чем говорю? Такие толстокожие, как она, сами не уходят на тот свет. Им помогают. Я долго думала обо всем этом, и знаете, к какому выводу пришла?

–???

— Что она связалась с каким-нибудь преступником, вот. С денежным парнем, который оказался бандитом, а то и вовсе киллером. Предположим, повез он ее с собой куда-нибудь на курорт, в Сочи или Геленджик, там сделал свое черное дело, а Машу нашу потом и убил, просто как свидетельницу. Этим людям ничего не стоит лишить человека жизни. Прокатился с девчонкой, наобещал золотые горы, а сам пришел и выбросил ее из окна. Вот и вся история.

После ухода Никифоровой Марк некоторое время сидел в раздумье. Сначала ее показания воспринимались им с благодарностью, а потом, когда она заговорила о возможном киллере, появившемся в жизни Ивановой, как-то сразу поостыл ко всему сказанному. Хотя, безусловно, он узнал много полезного о последнем месяце жизни Маши Ивановой.

— Лева, зайди, — он позвонил своему помощнику. И когда тот появился, сказал:

— Значит, так, выясни, когда точно и куда летала Иванова приблизительно две недели назад. И, разумеется, с кем, это важно. Дальше — поезжай в городскую больницу, где она работала санитаркой, постарайся выяснить, не было ли среди персонала подруг, с кем она могла бы поделиться, рассказать о своей личной жизни, о том, куда ездила-летала, с кем познакомилась. И еще. Только не удивляйся. Принюхайся ко всем тем, кто окружал на работе Иванову. И если от кого-нибудь пахнет розой, выясни об этой женщине все, что можно.

— Не понял.

— Боря сказал, что кожа Ивановой просто пропитана розовым маслом. Возможно, Маша была у кого-то в гостях и вылила на себя целый пузырек розового масла. Вот и выясни, у кого она могла быть в гостях. Учитывая ее необщительный характер, замкнутость, она могла быть в гостях только у близкой подруги. Да, и вот еще что: пробей по базе Захарова Виктора Викторовича, это уже тебе привет от Риты…

Лева ушел, а через несколько минут Марку принесли тонкую картонную папку — дело Татаринова. Чувство тревоги и нависшей над Ритой опасности шевельнулось в нем, как это бывало всегда, когда он понимал, что она снова ввязалась в какую-то авантюру, когда вместо того, чтоб рисовать цветы, ищет преступника. Правда, на этот раз, похоже, она и сама не знает, чего хочет. И уж тем более не знает, кого ищет. Андрей Татаринов избил до смерти Колосова Виталия… Он успел прочесть всего лишь одну страницу из дела, как пришла Рита.

Белое платье в красных маках. Золотые кудри обрамляют бледное тонкое лицо. А глаза, потемневшие, как растопленный шоколад, смотрят на Марка с надеждой.

— Ну что, принесли тебе дело? — спросила она, прямиком направляясь к нему, и вместо того чтобы поцеловать его, пользуясь моментом, пока они одни в кабинете, схватила со стола папку и тотчас, сияя, прижала к груди. — Я люблю тебя, Марк!!!

— Будь осторожна, Рита. Пожалуйста.

— Что у тебя за дело? Интересное? — спросила она, проигнорировав его предостережения.

— Девушка, санитарка из городской больницы, выбросилась из окна.

— Убийство? — предположила она. — Ей кто-то помог?

— Это я как раз и собираюсь выяснить.

— Может, тебе нужна моя помощь?

— Ты неисправима. Умоляю тебя, Рита, будь осторожна. Я был бы более спокоен, если бы ты держала меня в курсе своих дел.

— Но ведь ты же брезгуешь заниматься делом танцовщицы? Тебе кажется, что она врет и что ее парень действительно убил Колосова… Хотя какое это сейчас имеет значение.

— Ничем я не брезгую… Рита, пожалуйста, смени тон. Неужели ты не видишь, что я на самом деле переживаю за тебя…

— Ну тогда помоги! Выясни, кто такой этот Захаров, которому Андрей незадолго до того, как на него повесили убийство Колосова, продал квартиру. Постарайся побыстрее выяснить его личность. А вдруг дело как раз в квартире? Или в деньгах?

— Я уже попросил Леву заняться этим.

— Ладно, Марк, не хмурься. Тебе это не идет. И вообще, может, ты сделаешь паузу и мы с тобой где-нибудь пообедаем?

Раздался звонок, Марк взял телефон:

— Да, Лева… Слушаю тебя… Ах вон оно что… Ну что ж, теперь хотя бы понятно, откуда взялось это масло… Хорошо, отправляй. А что там с Захаровым? Понятно, жду.

Марк открыл почту, щелкал по клавишам быстро и молча. Рита наблюдала за ним. Он, конечно, не мог знать в ту минуту, что его жена следит за ним, за каждым его движением, и любуется им. И что ей доставляет удовольствие находиться рядом с ним не только в качестве жены, но и в качестве почти его коллеги, заниматься не менее важным делом, чем он.

— Ну Лева, молодец! Оказывается, — говорил он, сосредоточенно глядя на экран компьютера, — наша уборщица, погибшая Мария Иванова, такая вся бедная из себя особа, которую соседка подкармливала пирогами, две недели назад летала в Варну!

— В Болгарию?

— Вот откуда это розовое масло… А это, смотри, — он повернул монитор, чтобы Рита могла увидеть экран, — список пассажиров, с которыми она летела в одном самолете! Насколько я понимаю, она сидела возле окна, а рядом с ней… Рита, ты видишь?

— Колосов Виталий Владимирович… Вот это да! Марк, этого не может быть!

— Может, это какой-нибудь другой Колосов Виталий Владимирович, надо проверить. Подожди, я сейчас позвоню Валере Кречетову, помнишь его? Ну, такой кудрявый, смешной, он у нас когда был, съел целых пять кусков «Наполеона»…

— Марк!

— Да нет, мне не жалко, просто я переживал, как бы ему плохо не стало… Сейчас, Рита… Алло? Валера? Это Марк. Послушай, мне надо выяснить, когда, каким рейсом вернулись из Болгарии Иванова Мария и Колосов Виталий, записывай рейс, которым они летели в Варну…

— Марк, ты забыл, что я еще здесь? — обиженным тоном спросила Рита.

— Я же занимаюсь, можно сказать, твоим делом!

— Марк… Ладно, это я так… Красивое у меня платье? — Она подошла и обняла мужа. — Знаешь, мне иногда так не хватает тебя. Ты где-то с кем-то бываешь, живешь своей жизнью…

— Рита!

— Ладно, Марк. Вот что еще: как бы мне раздобыть телефоны Татаринова и Колосова, а еще — ключи?! Я должна, понимаешь, должна побывать у Колосова дома и понять, кем был этот человек, как жил, чем занимался… Поможешь?

— Ну, поскольку этот Колосов проявился и в деле Марии Ивановой, то, конечно, помогу. Но ты должна действовать очень, ты слышишь, очень осторожно.