Услуги особого рода

Анна Данилова

Анне было стыдно, что еще несколько минут назад она хотела себе смерти, когда мчалась по обледенелой трассе на своем автомобиле. Подумаешь, ее бросил любовник. Мужчины часто бросают женщин. Сегодня ее очередь. А вот там, в овраге, настоящая трагедия. Анна спустилась к разбитой машине и заглянула внутрь. Вот то, что она и боялась увидеть: залитое кровью лицо. Мужчина был мертв. И тут она услышала стон… Когда Анне удалось вызволить из этого металлического гроба хрупкое тело девушки с тонким ангельским личиком, она не поверила своим глазам. На руках девушки болтались оранжевые бирки. На правой Анна прочла: «Имя – Стерва», на левой была другая надпись «Профессия – Сволочь»…

Глава 5

В художественном салоне

Утром, пока Маша спала, Анна позвонила по тому номеру телефона, который обнаружила в записке, найденной в кармане джинсов. Исходя из первых трех цифр, квартира, где сейчас благодаря ей надрывался телефон, находилась где-то в центре Москвы. Анна вспомнила: «Я живу на Маяковке». Может, это Машин телефон? Она набирала номер несколько раз, но ответом всегда были длинные гудки. Трубку никто не брал.

Пора было варить кашу. Телефонный звонок застал ее как раз за этим привычным утренним занятием. Она уже знала, кто звонит, и при звуке голоса Гриши испытала легкое волнение. Ей не хотелось вспоминать вчерашнюю ночь. Она вновь продемонстрировала свою слабость. Гриша сказал ей вчера о том, что она способна на сильные чувства, но она-то знает, что это не так. Она, напротив, слаба. Спасаясь от увядания, от своих сорока лет, она бросается в объятия мужчины в надежде обрести там хотя бы на время ощущение молодости и силы. И как хорошо, что она не призналась в этом Грише. А ведь она думала об этом вчера, думала. Только этим, по сути, она и могла объяснить свое отношение к Михаилу, свою привязанность к нему как к любовнику. Но времена прозрения не всегда совпадают с желанием открыться даже самому близкому человеку. А Гриша был ей все-таки близким. Родным.

Сейчас по телефону он сообщил ей, где и когда она сможет встретиться с Максимом Матайтисом. Он все успел, не подвел, связался с Борисом Смушкиным и вышел на Матайтиса. Интересно, что он сказал им обоим? Скорее всего ничего. Он никогда не создавал себе сложностей и старался вести дела так, чтобы его невозможно было ни в чем упрекнуть. А тем более в излишней болтливости.

— Значит, сегодня в четыре на 1-й Тверской-Ямской возле художественного салона. А ты не знаешь, почему именно там? Он будет занят?

— Думаю, что да. Но тебя не должно это волновать. Главное, чтобы вы познакомились. При встрече ты все ему расскажешь, а дальше уже все будет зависеть от него.

— Но, если он так занят, может, встретиться с ним в другой раз? В выходной?

— Я думаю, что у таких людей, как он, выходных нет вообще. Кроме того, мне кажется, что чем скорее ты выяснишь личность этой девицы, тем лучше для тебя. Не собираешься же ты посвятить ей всю свою жизнь?

— Ладно, Гриша, успокойся. Я знаю, кому посвящу свою жизнь.

— Я тоже. Ну ладно, пока. Целую. Надеюсь, что уже в скором времени мы снова встретимся, а? — И она словно увидела его довольное и сытое лицо.

За завтраком ее так и подмывало рассказать Маше о записке, найденной в джинсах, и о номере телефона. Но звонок Григория отрезвил ее. Я сначала посоветуюсь с этим следователем, а уж потом решу, что мне делать дальше, что говорить, а что нет.

Теперь в ее жизни наметился относительный порядок. И все это благодаря пусть и временному, но все же возвращению Григория. И будет замечательно, когда они общими усилиями сумеют помочь этой несчастной девушке. Если же она окажется преступницей, то Анна — так она уже решила для себя — отпустит ее. Даже если ей придется нарушить закон. Иначе все ее усилия окажутся бессмысленными.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она Машу, пододвигая к ней чашку с чаем. — Выглядишь неплохо.

Девушка на самом деле выглядела чудесно. Розовая от сна, с блестящими рыжими волосами и словно заполненными солнечным светом карими глазами. И лишь слабый след от гематомы под глазом слегка портил общее впечатление.

— Ничего нового?

— Я кое-что написала в тетрадке, — сказала Маша, покраснев. — Но не думаю, что это что-то существенное…

«Химический кабинет в школе. Запах эфира. На стене — таблица Менделеева. На возвышении, у доски сидит женщина в красном трикотажном платье и что-то пишет. Под ногами хрустит медный купорос».

«Синий шелк покрывает большой куб, на котором я сижу. Не могу смотреть на свет».

«Мужчина с сильным южным акцентом держит в руках деревянную трубку. Старинную, как у Чехова».

Анна захлопнула тетрадь. Она не симулянтка. Ей действительно очень плохо. Ведь она не знает ни кто она, ни что с ней случилось. Возможно, что она осталась вдовой. А я думаю только о себе, о своей безопасности. И виноват в этом Гриша.

— Ты ложись, смотри телевизор. Если хочешь, почитай что-нибудь, у меня много книг. Может, ты умеешь вязать?

— Только платочной вязкой.

— У меня есть моток пряжи. Свяжи шарф или еще что-нибудь, чтобы чем-то себя занять. Вдруг это поможет тебе что-то вспомнить. И еще, — она взглянула на Машу чуть ли не с материнской нежностью, — не бойся меня и никогда не думай обо мне плохо. Я сделаю все, чтобы ты нашла себя, узнала свое имя и все вспомнила. Но ты также должна понимать, что у меня тоже есть своя жизнь…

— Я понимаю. — Маша опустила голову. — Я не стану вам мешать.

— Не «вам», а «тебе». Я же тебя просила. Мне так проще. Теперь вот что.

И она сказала Маше о том, что сегодня же начнет поиски владельца автомобиля, точнее, его имени. Если потребуется, она достанет его фотографию. Анна понимала, что Маша переживает за результат поисков, но постаралась ее уверить, что сделает все возможное, чтобы не причинить ей боли.

— Меня не надо щадить. Я хотела бы знать правду. И если окажется, что этот человек — мой брат, муж или кто-нибудь еще из близких мне людей, то обещай, что ты не станешь этого скрывать. Пусть я снова перенесу шок, но он может привести меня к моему прошлому. Я должна знать, как я оказалась в той машине и кто тот человек.

Анна пообещала ей это. День пролетел быстро. Маша вязала, Анна занималась уборкой, а потом немного поспала и стала собираться на встречу с Матайтисом.

— Если я задержусь, ужинай без меня. Если кто позвонит, запиши, кто и что хотели передать. Не забывай и про свою тетрадку.

Анна поцеловала ее в лоб, похвалила ее вязание и ушла.

Она решила отправиться на встречу со следователем на метро. На станции «Маяковская» снова вспомнила Машину фразу о том, что она живет на Маяковке. Кто знает, а вдруг я иду сейчас мимо ее дома? Надо бы, когда она окрепнет, привезти ее сюда и посмотреть, как она будет себя вести. Может, она, увидев эти дома, вспомнит свой и быстро отыщет квартиру?

Возле художественного салона стоял высокий худой парень в куртке с капюшоном и белой розой в руке. Анна подошла к нему в надежде, что он хоть как-то прореагирует на ее приближение. И вдруг разозлилась на себя, на то, что даже не выяснила у Григория, как выглядит этот следователь. Не хватало только, чтобы ее приняли за психически больную женщину, пристающую на улице к мужчинам. Этот тип с розой тоже шагнул ей навстречу и вдруг протянул цветок:

— Это вам. Вас ведь Света зовут?

— Нет, извините. — Она густо покраснела и отошла в сторону. У нее появилось желание как можно скорее уйти отсюда, чтобы только не видеть этого парня с розой.

— Анна?

Она вздрогнула и повернулась. Высокий блондин с темными бровями и синими глазами улыбался ей, показывая чудесные белые зубы. Светлый плащ, светлые брюки, запыленные светлые туфли.

— Моя фамилия Матайтис. Можете звать меня просто Максим.

— Хорошо, что вы пришли, Максим. Я думала, что вы так заняты…

— Давайте сначала зайдем в этот салон, мне надо перекинуться парой слов с его хозяином, и после этого я буду совершенно свободен. Согласны?

Она кивнула, и они вошли в салон. Пока Максим беседовал во внутренней, скрытой от глаз посетителей комнате с хозяином, Анна рассматривала развешанные по стенам живописные полотна. Больше всего ей нравились пейзажи, морские. Но их было мало. В основном висели натюрморты с дежурными лимонами и графинами с красным вином и виноградом и, конечно, цветы. Цветов было больше всего. Анна долго стояла перед картиной, выполненной сангиной и пастелью, на которой была изображена обнаженная женщина. Полная, с крутыми бедрами и тяжелой грудью. Анна представила себе мастерскую художника и его самого, почему-то нечесаного и немытого, слегка подвыпившего, трудящегося с коричневым карандашом в руке над своим будущим шедевром. А на диване перед ним — натурщица. Скорее всего любовница, чьи пышные формы, вероятно, и привлекли художника и вдохновили его на написание ее портрета. Она уже устала и просит дать ей возможность отдохнуть. Но он увлечен, его рука так и мелькает в воздухе, а когда карандаш касается грубой шероховатой бумаги, то сразу крошится, рассыпается, и тогда художник большим гибким пальцем, загнутым как крючок, растирает эту оранжево-коричневую пыль, стремясь придать фигуре объем.

— Ну вот, я и свободен. Пойдемте на свежий воздух. Что-то у них здесь душно…

— Вы занимаетесь убийствами? — спросила она его уже на улице.

После мастерской на улице показалось слишком свежо, почти холодно. К тому же моросил дождь. Медленно, заполняя воздух бензиновой гарью, по Тверской-Ямской двигался поток машин. Трепыхались на ветру рекламные полотнища, зазывающие москвичей и гостей столицы в концертные залы и театры. Максим привел Анну в пиццерию. Они заняли самый дальний столик возле окна и заказали пиццу и пиво.

— Я примерно так себе вас и представлял, — сказал он ей, откровенно любуясь ею.

— Вам меня кто-то описывал?

— Да. Борис. Он сказал, что вы очень красивая женщина, и теперь, когда я встретил вас, я понял, что он говорил чистую правду. Но я понимаю, что вы уже, верно, устали от подобных комплиментов. К тому же я не умею их говорить. А потому давайте сразу же приступим к делу.

Максим достал блокнот.

— Кажется, вы хотели узнать, кому принадлежит интересующая вас машина?

Значит, все-таки Гриша успел что-то рассказать.

— Да. Вот, — теперь была ее очередь доставать свой блокнот. — Я записала номер машины и марку. Понимаете, мне крайне важно выяснить, кому принадлежит эта машина.

— Нет проблем. Я скажу вам это уже сегодня вечером, если только вы дадите мне номер своего телефона.

— Да, конечно, записывайте.

Когда принесли пиццу, Анна поняла, что не может смотреть Матайтису в глаза. Она робеет, у нее не хватает решимости даже разговаривать с ним. Ну вот, она сказала, что ее интересует. А что дальше? О чем говорить? С Мишей она никогда так не нервничала и не чувствовала себя такой скованной. А рядом с Максимом она почувствовала себя десятиклассницей, приглашенной в самый шикарный ресторан Москвы.

Я — старая вешалка. Что со мной творится? Почему я так реагирую на мужчин? Позавчера — Миша. Вчера — Гриша. А сегодня я глаз не могу оторвать от этого блондина с темными бровями. Но как же он красив, мне никогда еще не приходилось видеть такого красивого мужчину. Неужели на меня так действует весна? Или я потихоньку схожу с ума?

Последняя мысль оказалась продолжением вырванной из памяти картинки: ее машина мчится на огромной скорости в неизвестном направлении, пока не оказывается закрученной метелью… Она до сих пор не могла прийти в себя от совершенного ею поступка. А тут еще Маша.

— Вы совсем не едите. Не нравится? Вообще-то здесь неплохо готовят пиццу. Особенно мне нравится с грибами. Вы любите грибы?

— Максим… — Она невольно вздохнула, чем сразу же выдала свое волнение. — Понимаете, я вас совсем не знаю. Зато отлично знаю Бориса. Он, как вам, наверное, известно, друг моего бывшего мужа.

— Я знаю вашего бывшего мужа. — Или ей показалось, или в его тоне прозвучал металл.

— Так вот, — она сделала вид, что не обратила на это внимания, — дело в том, что эта просьба относительно машины может быть не единственной. И я не уверена, что вас предупредили об этом. Мне скорее всего понадобится ваша помощь в более сложном деле…

— Я к вашим услугам!

— Да это все понятно. — Лицо ее приняло страдальческую гримасу, словно ей было трудно дальше говорить. — Я понимаю, что вы много можете. Но ведь вы — следователь прокуратуры. Вы понимаете, о чем я?

— Речь идет о чем-то противозаконном? Вы замешаны в какой-то истории и боитесь, что я отдам вас в руки правосудия?

Вот этого она от него никак не ожидала. Чтобы вот так прямо, в лоб, да еще такими конкретными и леденящими кровь словами… «противозаконном»… «правосудия»… Ей захотелось встать и немедленно покинуть пиццерию и уже никогда больше не видеться с этим парнем.

— Я испугал вас? Дело в том, что мне по роду своей деятельности приходится иметь дело с разными людьми. И когда я шел сюда, то примерно представлял себе, о чем пойдет речь…

— Нет, вы ничего не знаете…

— Женщины вроде вас довольно часто оказываются замешанными в истории, связанные с криминалом. Вы — одинокая, незамужняя, при деньгах, вас легко обмануть. И тот мужчина, машиной которого вы интересуетесь, точнее, хотите установить личность хозяина машины, наверняка причинил вам немало страдания и теперь, вероятно, шантажирует вас…

— Максим! Что такое вы говорите? Какой мужчина? Какая машина? Какой шантаж?! Да этот мужчина давно уже мертв!

— Вот как?

— И в историю влипла не я, а совершенно другая женщина.

— Так все говорят.

Она сделала порывистое движение, чтобы встать, но ее крепко схватили за рукав костюма и усадили обратно на место.

— Послушайте, я друг Бориса. И для него готов на многое. Кроме того, я не верю, что вы причастны к преступлению. Скорее всего наоборот. Я прошу вас успокоиться. Я никогда не причиню вам зла. Я помогу вам наконец. Просто у меня несносный характер, я говорю, что думаю, и в голове моей слишком много лишних, не имеющих никакого отношения к нашему разговору мыслей.

— Но я не верю вам.

— Должны поверить. Даже если вы убили этого человека, вам нечего бояться. Значит, он спровоцировал вас на это.

— Вы и сами не знаете, что говорите. Я никого не убивала.

— Вы нравитесь мне, Анна. Но я чувствую, что вас сейчас это интересует меньше всего. Вы запутались, у вас сложная ситуация, и я помогу вам из нее выбраться. Но с одним условием.

— С каким? — простонала она.

— Вы не должны доверяться больше никому.

— То есть…

— Кто еще знает, что с вами произошло?

— Гриша. Извините, Григорий Александрович, мой бывший муж.

— Я понимаю. Но больше — никому.

— Послушайте, Максим, вы разговариваете со мной так, словно действительно знаете, о чем идет речь. Но ведь вы ничего не знаете. Я же вам еще ничего не рассказала. Быть может, все не так страшно, как думает Гриша. Просто он перестраховщик и всегда таким был. Он считает, что каждый человек сам строит свою жизнь, судьбу и что мне совсем необязательно принимать участие в этой девушке… Больше я вам пока ничего не могу сказать.

— Хорошо. Тогда поступим следующим образом. Как только я узнаю что-нибудь о хозяине этой машины, я вам сразу же позвоню. Договорились? Но вы обещаете мне, что не станете обращаться больше ни к кому, даже по рекомендации вашего Винклера?

— Хорошо, обещаю, — кивнула она, хотя так и не поняла, зачем ему это нужно. И это холодное: «…вашего Винклера…» Что ему сделал Гриша?

— Я могу вас подвезти.

— Нет, спасибо. Я на метро. У меня еще кое-какие дела в городе. Спасибо, что пообещали помочь.

— Рано еще говорить спасибо. Знаете, Анна, у вас удивительные глаза. Вы — прекрасная женщина.

Она закрыла глаза и увидела под его рубашкой мощную, заросшую рыжеватыми волосами грудь, перекатывающиеся под тонкой, слегка загорелой кожей мышцы, и ей стало жарко. И стыдно. Быстро попрощавшись, она почти выбежала на свежий воздух и через несколько минут залетела в другое кафе, рядом с Концертным залом Чайковского. Там, за маленьким столиком в самом углу, она съела кусок яблочного пирога и выпила кофе с молоком. Затем позвонила домой. Маша довольно бодрым голосом сообщила Анне, что ей никто не звонил, что она полтора часа спала, а теперь ждет ее, чтобы они вместе поужинали. Анна сказала, что едет, и отключила телефон. А когда вышла из кафе, ей показалось, что в толпе сверкнула прядь платиновых волос и на вечернем, неожиданно выплывшем из-за туч солнце зажегся ярко-синий глаз…