Прекрасный возраст, чтобы умереть

Анна Данилова, 2014

Известному скульптору Валентине Соляных пророчили выдающийся успех. Работы талантливой девушки уже украшали улицы и парки Германии, на ее счет регулярно поступали крупные денежные суммы. Все это никак не давало покоя ее близким родственникам – сестре Любе, а более всего мужу сестры Вадиму. Он спал и видел, как бы добраться до денег свояченицы. И его молитвы были наконец-то услышаны. Валентина погибла, наследницей ее состояния стала Люба. Вот только не причастен ли к гибели родственницы сам Вадим и куда неожиданно пропала его любовница Кира? Разбираться с этими вопросами предстоит известному в городе адвокату Елизавете Травиной и ее бесценной помощнице Глафире…

4. Декабрь 2013 г.

Делом Валенштайма занялись незамедлительно. Лиза поручила Глафире собрать как можно больше информации об убитой скульпторше, сама же направила все свои усилия, чтобы получить разрешение на свидание с заключенным Альбертом Гинером, гражданским мужем погибшей Валентины Соляных.

— С кого начнешь? — спросила Лиза перед тем, как они обе рано утром покинули приемную. — С кого или с чего? План в голове есть?

— План есть. Тем более кое-что мне уже удалось о ней выяснить, я перед сном побродила в Интернете, — сказала Глаша, допивая кофе. — Сразу скажу — информации маловато, в основном фотографии ее работ, репортажи с выставок. Когда вбиваешь ее имя на английском, сразу же появляется материал о ее работах в Дрездене, Морицбурге, ее короткие, но очень умные интервью, которые она давала, живя в Германии. Ну и, конечно, ее фото. Знаешь, она была совсем юной и очень красивой девушкой. Белая кожа, натуральные рыжие волосы, карие глаза. Очень солнечный и добрый человек, эта Валентина Соляных.

— Прямо не терпится поговорить с этим Гинером. И где был этот Валенштайм раньше, может, мы бы помогли Гинеру избежать тюрьмы. Ее мог утопить кто-то другой, находящийся там же, на берегу озера. Я звонила Сереже Мирошкину, он слышал об этом деле, да и вообще многие считали, что слишком уж быстро все было сделано-сшито-перешито и закрыто. Все говорят о том, что там же, рядом с местом, где отыхали Гинер с Валентиной, развлекалась пьяная компания, но следователю почему-то и в голову не пришло заняться возможной причастностью кого-то из этих людей к убийству. Выбили показания из находящегося в подавленном состоянии Гинера и на этом успокоились. Посадили.

— Вот-вот. Думаю, что и тебе первое, что пришло в голову в связи с этим делом, это место преступления. Да если бы этот Гинер запланировал убийство, то уж постарался бы, во всяком случае, чтобы вокруг не было свидетелей.

— Ладно, Глаша, всякое бывает. Вот встречусь с этим Гинером, поговорю с ним, попытаюсь понять, что он за человек, тогда уже и будем размышлять на тему: он или не он. А ты постарайся собрать как можно больше сведений о самой Валентине. Сама знаешь, как действовать.

— Ты спрашивала меня, есть ли у меня план? Так вот. Собираюсь наведаться в ее мастерскую. Потом поговорю с соседями, встречусь с ее сестрой, найду друзей…

— Сестра — это не менее интересно, чем Гинер, — заметила Лиза, повязывая вокруг шеи красный шарф. На ней была короткая меховая куртка и длинная красная в черную клетку шерстяная юбка. — Гинер не был ее официальным мужем, он был, говоря дубовым языком, ее сожителем, а потому ничего не выигрывал от ее смерти, в материальном плане. А вот сестра… Короче, действуй, Глашенька. Поехали.

Они вышли на заснеженное крыльцо, Глафира тщательно заперла двери их адвокатской конторы, Лиза направилась к своему любимому «Крайслеру», которого называла не иначе как «Хидклиф», Глафира села в скромный «Фольксваген».

Конечно, размышляла Глафира, встреча с Гинером в плане информации будет, несомненно, более плодотворной. Все-таки он был практически мужем Соляных. С другой стороны, разговор с человеком, которого обвинили в убийстве жены, который, по сути, сам признал свою вину, раз отказался от адвоката и не сопротивлялся судьбе, может быть очень сложным. Ведь понять Гинера не так уж и просто. А значит, трудно будет докопаться до правды.

С адресом Валентины Соляных, равно как и с информацией о ее сестре, Глаше помог Сергей Мирошкин, следователь прокуратуры, с которым Лиза и Глафира работали зачастую вместе, параллельно, и были друзьями. Сейчас, правда, он не был связан с делом Гинера, что также было неплохо, он хотя бы не будет вмешиваться в ход расследования.

Сергей сказал (а ему, вероятно, подсказал следователь, который вел дело Гинера и с которым Глафире еще наверняка предстоит познакомиться), что мастерская Соляных находится на одном этаже с ее квартирой, в самом центре города, позади цирка, в старом квартале, отданном богеме. Здесь, в густонаселенном месте, застроенном старыми двух — и трехэтажными домами, селились в основном профессиональные художники, скульпторы, актеры, артисты цирка. Здесь же доживали свой век одинокие балерины и артисты оперы и оперетты. Единственный дом серого камня, выглядевший более-менее крепким и свежеотреставрированным, и был домом под номером двадцать, в котором должна была находиться мастерская Валентины Соляных.

В лучах холодного декабрьского солнца кружево инея на окнах сияло нежно-розовым. Словно внутри дома горела огромная розовая лампа.

Невысокое парадное крыльцо было мраморным, вычурным. Глафира припарковала машину рядом со ступенями, вышла, поднялась и позвонила в дверь.

Дверь тоже была новая, массивная, темного полированного дерева с золоченой ручкой.

Рассчитывать на то, что в доме кто-то есть, почти не приходилось. Вряд ли наследница Соляных, ее сестра, живет здесь, в этом довольно-таки специфическом и шумном по вечерам месте. Наверняка ночами богема веселится тут до утра, смешивая кровь с вином, а чувства с кровью. Эмоциональные, обреченные на одиночество и непонимание люди зачастую распускали руки, прокладывая себе дорогу к истине таким вот грубым образом. Хотя, скорее всего, это все же происходило тогда, когда в их ангельскую, отмеченную печатью божественного таланта братию вторгался инородец, чужак, решивший поживиться за счет простого, душевного люда, напиться за его счет. Отсюда — поножовщина, страшные драки…

Глафира все еще стояла на крыльце, задумавшись о людях, причислявших себя к особой касте, именуемой звучным и таинственным словом «богема», пытаясь примерить их образ жизни на себя и понять, какими же талантами наделена она сама, как вдруг за дверью послышались отчетливо шаги.

Сестра? Кто? Ведь она приехала сюда безо всякой надежды встретить хотя бы кого-то из окружения Соляных.

— Кто там? — услышала она высокий нежный голос и поежилась от холода, как если бы услышала голос потерявшегося и запертого на сто замков призрака самой Валентины Соляных.

— Меня зовут Глафира Кифер, я пришла по поводу аренды мастерской… — сказала она, чтобы внести хотя бы что-то человеческое, живое в общий призрачный фон этого холодного зимнего утра.

— Сейчас…

Послышался лязг отпираемых замков и засовов, звон цепей, словно кто-то собирался выпустить на волю огромного зверя.

Дверь наконец распахнулась, и Глафира почувствовала, как колени ее слабеют и она готова рухнуть прямо на твердые мраморные ступени крыльца! Перед ней стояла, если верить интернетовским снимкам, сама Валентина Соляных! Хрупкая, нежная девушка с белым лицом покойницы, карими большими глазами и копной густых ярко-рыжих волос.

«Может, я переместилась во времени и попала как раз в то временное пространство, когда она была еще жива?» — подумала Глаша, чувствуя, как реально закружилась у нее голова.

— Вы… Валентина?

Она спросила так, на всякий случай, как если бы, к примеру, ничего не знала о ее смерти. Сама же с жадностью разглядывала девушку. Серое длинное теплое платье с большим декольте, пестрая узорчатая красная шаль обнимает плечи, на ногах — меховые тапочки. Сквозь золото волос просвечивают крупные коралловые тяжелые серьги.

— Валентина? — Тонкие темные брови девушки приподнялись в страдальческом изломе. — Вы что, не знаете? Ее же нет… Она умерла.

— Вы извините меня… Вообще-то я помощник адвоката, Глафира Кифер. Я обманула вас, чтобы вы просто открыли мне дверь. Но когда я увидела вас, то чуть с ума не сошла, признаюсь честно. Вы — ну просто точная копия самой Валентины. Вероятно, вы ее родная сестра… Да???

— Проходите, — опустив глаза и посторонившись, чтобы пропустить Глафиру внутрь квартиры, сказала девушка и еще плотнее запахнула на груди шаль. — Не надо на пороге…

Глафира оказалась в темном коридоре, но потом вспыхнул свет, и она увидела большой пустой холл с плиточным черно-белым полом и белыми стенами, увешанными картинами странного, фантазийного плана. Несколько дверей вели в неизвестность. И кто эта девушка?

— Идите за мной, я дома одна, — как бы успокаивая, проговорила она, то и дело оглядываясь, словно приглашая Глашу следовать за ней. Открыв последнюю дверь, девушка в сером платье пропустила вперед себя Глашу.

Они оказались на просторной кухне, которую можно было бы назвать даже скорее студией из-за больших размеров, огромных диванов, разделяющих пространство на рабочую секцию с традиционной плитой, шкафчиками и нормальным кухонным столом и зону отдыха.

Повсюду было чисто, уютно, помещение украшало огромное количество больших, смелых в своей сочетаемости букетов из сухих цветов, трав, колючек, декоративных тыкв, физалиса, лунника… Прозрачные серые занавески падали с высоких окон и складками лежали на плиточном же кремовом полу.

— Это квартира Валентины или мастерская?

— Мастерская. Квартира этажом выше, она поменьше, Валя там просто спала.

— Так вы ее сестра?

— Да никакая я не сестра! — воскликнула девушка, машинально наливая воду в электрический чайник и включая его. — Как меня вообще можно было принять за ее сестру?

— Но вы похожи… — растерялась Глафира.

— Да ничего мы не похожи! У нас все разное с Валей, и форма головы, и носа, и ушей, и губ… Единственное, что мне удалось повторить, так это цветовая гамма. Да и с кожей мне повезло, такая же белая и тонкая, как была у нее… Не смотрите на меня так. Да, мне просто очень хочется быть похожей на нее. Я любила ее, понимаете?

У Глафиры округлились глаза.

— Нет-нет, — поспешила ее успокоить странная девушка. — Я не в том плане, о котором вы подумали. Ладно, давайте уже все объясню. Меня зовут Арина. Я домработница Вали. Правда, Любка называет меня поломойкой, но я уже привыкла.

— Хорошо, я понимаю, вы — домработница. Но Вали ведь нет в живых, а вы — здесь.

— Она оставила мне мастерскую по завещанию. Мастерскую и квартиру. Ну и все то, что находилось здесь. Просто из дружбы, понимаете? Странно, да? Такая молодая и вдруг — завещание. Но вы не удивляйтесь. Она не собиралась умирать. И ничем не болела. Все это — влияние ее проживания в Германии. Вы же в курсе, она была там замужем, но быстро овдовела. Так вот, думаю, что это там ей внушили мысль, что она должна распорядиться своим имуществом незамедлительно. Там не дураки живут, они понимали, насколько дорого будет стоить все то, что она сделала своими руками, все эти скульптуры, статуэтки разные, фигурки…

— Вы хотите сказать, что она все оставила вам? — От удивления Глафира не знала, что и подумать.

— Нет-нет, что вы! В мастерской находится очень мало ее работ, а основной ее фонд — в Германии, в Морицбурге, где осталась целая коллекция в доме Валенштайма, если вам, конечно, о чем-нибудь говорит это имя. Думаю, что Валя собиралась вернуться в Германию, да только не могла решиться, все тянула с отъездом, ну, из-за Фридриха, из-за воспоминаний… К тому же у нее оставались там незаконченные заказы. Я знаю, что у нее не завершена работа над детской каруселью для одного частного парка в Дрездене. Знаю, что она работала над несколькими бронзовыми животными для какой-то частной коллекции… Ох, по-моему, я вас запутала окончательно. Давайте спокойно посидим, поговорим. Вы сказали, что являетесь помощником адвоката. Что за адвокат? Кого защищает?

— Арина, давайте-ка лучше я буду задавать вам вопросы. Для начала, если вас это не затруднит, покажите мне, пожалуйста, ваш паспорт.

— Хорошо, сейчас принесу, — как-то очень спокойно отреагировала на эту довольно-таки грубую просьбу Арина. Вернулась через минуту, положила на стол паспорт в новенькой блестящей обложке. — Моя фамилия Тарабрина. Звучит ужасно, это так. Да и имечко подкачало. Не знаю, чем руководствовались мои родители, когда называли меня так. Может, им вспомнилась няня Пушкина, Арина Родионовна?

Глаша, изучив паспорт, поняла, что Арине двадцать пять лет, что она не замужеми у нее пока еще нет детей. Во всяком случае, ее паспорт был девственно чист. Ничего, кроме адресной регистрации, причем она официально проживала именно здесь, на улице Яблочкова, в этом самом доме, в этой самой мастерской! И давно!

— Я поняла ваш немой вопрос. Да, Валя поселила меня сюда давно, как только купила эту мастерскую. Она подобрала меня на улице, меня бросил мой парень, и мне было ну очень плохо… Я как раз возвращалась пешком, после аборта, идти мне было некуда, потому что мы с парнем снимали квартиру, ну а к нему я вернуться уже не могла… Родители мои живут в Оренбурге, они уехали туда, когда умерла бабушка и оставила им там большой дом. Ну а я пыталась учиться здесь в университете, но ничего не вышло, я влюбилась, а остальное я вам уже рассказала. Так вот, это было приблизительно пять лет тому назад, когда она подобрала меня на улице. Как котенка. Было холодно, шел дождь. Я сидела на остановке и рыдала. Мне казалось тогда, что жизнь моя кончена. Признаюсь, я хотела даже броситься под машину. И знаете, что меня тогда сдерживало? Мысль, что у водителя машины, под колеса которой я брошусь, будут неприятности, может быть, его даже посадят. Да и вообще… Я представила себе, как все это будет не эстетично… — она закатила глаза, явно увлекшись перечислением своих несчастий.

— Арина! Я помощница Елизаветы Травиной, адвоката, которого Густав Валенштайм нанял для того, чтобы найти настоящего убийцу Валентины, а вы мне тут рассказываете о своих проблемах!

— А вы не понимаете? — Арина перестала жеманничать и кривляться и вдруг стала очень серьезной. — Да я же рассказываю вам, при каких обстоятельствах я познакомилась с Валей, исключительно для того, чтобы вы поняли, каким она была человеком! Она подобрала меня, привела сюда, к себе и оставила. Так я стала ее помощницей, домработницей, служанкой, горничной, секретарем, близкой подругой, называйте, как хотите!

— То есть вы хотите сказать, что были для Вали самым близким человеком?

— Думаю, что да. Во всяком случае, до тех пор, пока она не сошлась с Аликом.

— Алик, это у нас кто?

— Альберт Гинер. Это ее первая любовь. Хороший человек, между прочим, и очень ее любил.

— Расскажите мне все по порядку. Вот вы стали работать у нее. Она тогда с кем жила?

— Сначала одна, потом уехала в Германию…

— А вы? Она взяла вас с собой?

— Нет, не взяла. Она попросила меня присматривать за мастерской. У нее там, в Германии, и без меня было много помощников. К тому же там она влюбилась во Фридриха. Мы переписывались с ней по Интернету, она показывала мне снимки своего мужа. Очень симпатичный молодой человек. И на всех фотографиях Валя выглядит такой счастливой… Потом Фридрих погиб, он разбился в автокатастрофе. И Валя вернулась сюда. Вы себе не представляете, как я ее ждала! И как я обрадовалась, когда она вернулась.

— Теперь про сестру. Кто она такая? Как ее зовут?

— Ее зовут Люба. Любаня. Сука редкая… Ой, извините, вырвалось. Пока Валя была в Германии, она все вокруг мастерской да квартиры круги наворачивала, все хотела подселить сюда ко мне квартирантов, а то и продать. Она говорила мне, что Валя не вернется, что ей и в Германии хорошо.

— Почему она сука?

— Да потому что злая, алчная баба. Набрала долгов под один Валин немецкий заказ. Квартиру себе отремонтировала, муженек ее машину себе купил навороченную… Короче, им все знакомые давали денег, зная, что у Вали есть средства и что деньги им рано или поздно вернут…

— И что?

— Да вот как раз накануне того ужасного случая на озере все и произошло… Уж не знаю, встречались ли Валя с Любаней или нет, разговаривали ли про деньги, просила ли Люба у Вали ей помочь, но сразу после смерти Вали Люба благополучно расплатилась с долгами.

— А что это за деньги? Где они находились?

— Деньги Вале перевели, я так думаю, где-то в сентябре, но мы и не знали. У нее и без того было много денег. Так вот. Когда она жила в Германии, ей поручили какие-то необыкновенные карусели в Зальцбурге, ну, знаете, лошадки, тигрята… Бронзовые, очень красивые фигурки… Материалом ее тогда обеспечивал один приятель Валенштайма, Михаель Бонке, очень деловой человек. Он в свое время занимался и оборудованием для ее мастерской там, в Морицбурге. Он был у Вали вроде агента. Словом, она выполнила эту работу, а с оплатой они там тянули с полгода, и вот все это время Люба благополучно влезала в долги…

— А Валя об этом знала?

— Я говорила ей, она лишь пожимала плечами, отвечала, что денег будет много, что всем хватит. И что я несправедлива к Любе. Что она ее родная сестра, близкий человек и что она не виновата в том, что вышла замуж за урода, который диктует ей, как жить.

— Это она, значит, так называла ее мужа? Уродом?

— Да. Вадик тот еще прощелыга, аппетит не детский, а глазками так заморгает, мол, что случилось? Откуда долги? Сам хапает…

— Деньги хранились дома? Какая сумма?

— Смотря какие деньги вы имеете в виду. У нас всегда в сейфе хранились наличные, да, много, но я не знаю, сколько именно. Время от времени Валентина заказывала в банке какие-то суммы на текущие расходы. Но в основном ее деньги хранились все-таки в банке и на картах. У нее было несколько банковских карт…

— А тот гонорар, за карусели? Какая сумма ожидалась?

— Деньги большие. Без вычета налогов, грязными — примерно пятьсот тысяч евро… Причем об этом пронюхали журналисты, которые писали репортажи о Вале. Поэтому это не было секретом…

— Полмиллиона? Это так высоко ценили Валины работы?

— Да она была гением, а вы что думали? Иначе откуда весь этот сыр-бор, эти поездки в Германию, заказы, выставки, реклама?! Да на ней можно было делать просто огромные деньги. У нее руки были золотыми. Глина ли, металл ли, дерево — все становилось живым, когда она его касалась… Ее пальчики, с виду такие хрупкие, на самом деле были чудовищно сильными, решительными, что ли… У меня голова кружилась от удовольствия, когда я смотрела, как она работает. Она словно видела сквозь глину, дерево, металл… Она точно знала, что хочет делать…

— И все-таки деньги… Вы сказали, что после ее смерти Люба расплатилась с долгами. Откуда вам известно, что деньги все-таки перевели на ее счет?

— Следователь потом сказал… Еще добавил, что двести пятьдесят тысяч евро Валя за день до своей смерти распределила между своими картами, думаю, одну или две, с крупными суммами, она дала как раз сестре. Или же та сама у нее взяла, там, на озере… Может, она знала ее пароль…

— Что? На озере? Разве она там была?

— Только ей была выгодна смерть Вали. Вот правда. Теперь все Валины работы, находящиеся на складе в Морицбурге, принадлежат Любе. И, будьте уверены, ей помогут их продать за хорошую цену. Тот же Бонке и поможет.

— Постойте…

— Да нет, это вы постойте, — лицо Арины внезапно осветила улыбка, и сквозь эту улыбку, сквозь зрачки Арины, откуда-то изнутри, из темноты, на Глафиру вдруг взглянула исчезнувшая с лица земли гениальная скульпторша Валя Соляных. — Что это мы с вами сидим перед пустыми чашками? Давайте-ка я еще чаю согрею, у меня в буфете есть печенье, джем…

— Подождите, Арина! Вы на самом деле полагаете, что Валентину могла утопить собственная сестра?

— Любка-то? Могла. Она безвольная, бесхарактерная баба. Влюблена по уши в своего муженька. А тот из нее веревки вьет. Может, они оба были там, на озере. Во всяком случае, они отлично знали это место, ну там, на берегу… Валя много лет ездила на то озеро… Воды боялась, не плавала, но дышала воздухом, думала, рисовала, загорала… Подозреваю, что с этим озером у нее были связаны определенные воспоминания… Альберт — я думаю, это он впервые привез ее туда, еще тогда, давно, в их другой жизни…

— Вы сказали, что Альберт был ее первой любовью. Что это за история?

— Обыкновенная история. Валя была простой девочкой, бедной, несчастной, влюбилась в мужчину старше себя, который ее не замечал. Ничего-то у них тогда не вышло. Он женился на другой, а Валя погрузилась в творчество. Потом она стала известным человеком, богатой женщиной, к тому же очень интересной внешне, просто красавицей, а у Альберта личная жизнь не сложилась, жена его бросила и ушла к другому… Они встретились, у Вали, которая едва успела прийти в себя после смерти Фридриха, вспыхнуло когда-то угасшее чувство к Алику, вот и вся история.

— Почему следователь решил, что Валю убил Альберт?

— Это вы у него спросите. Дурак потому что этот следователь. Непорядочный человек.

— Как его зовут?

— Никонов, Вячеслав Анатольевич, кажется, так. Вот сколько знаю Вячеславов — все они такие, недалекие какие-то, непорядочные…

— Думаю, это личное, — на этот раз улыбнулась Глафира, до встречи со своим мужем по своим, тоже «личностным» причинам недолюбливавшая имя «Дима».

— Уверена, что он просто воспользовался беспомощным состоянием Алика, не вник в суть дела. Не понял, какой перед ним человек, что он попросту болен, понимаете? Может, я и не очень-то хорошо о нем сейчас отзывалась, ну, когда говорила о нем, но, в сущности, он хороший человек, порядочный и очень, очень любил Валю. Просто боготворил ее. Сколько раз он ей делал предложение, но она ему почему-то отказывала. Думаю, ей просто хотелось свободы… Свободы перемещения в пространстве… Не знаю, как сказать. Словом, она считала, что для того, чтобы работать так, как ей хочется, она должна быть свободна. Вот, все.

— Конечно, мне надо встретиться со следователем… — вздохнула Глафира, с благодарностью принимая из рук Арины чашку со свежим чаем. — Просто мне хотелось перед этим повстречаться с теми людьми, которые были близко знакомы с Валей.

— А, в этом я вам помогу. Записывайте. Рита Морозова, это ее однокурсница, тоже скульптор, правда, давно уже ничем таким не занимается… У нее муж, дети… Еще — школьная учительница Эмма Петровна. Не могу сказать, чтобы Валя с ними часто встречалась, но время от времени они все-таки виделись. Предполагаю, что Валя им помогала. Все-таки у Риты трое детей и муж — любитель выпить… Да и помочь своей старой учительнице — дело святое. Да, вот что еще — им по завещанию тоже перепали немалые суммы.