Назначаю тебя палачом

Анна Данилова, 2023

Остросюжетные романы Анны Даниловой – это увлекательные детективы, в которых автор при помощи психологических головоломок и сложных хитросплетений чувств раскрывает глубинные мотивы, толкнувшие героев на преступления. В этот раз известному адвокату Борису Бронникову предстоит помочь соседке Эмме, чей муж-тиран погибает при обстоятельствах, подозрительно похожих на убийство. Кто же виноват – молодой человек, скрывавшийся в доме Эммы от правосудия и пообещавший спасти возлюбленную от мучителя, или все гораздо сложнее? Женя Бронникова не может остаться в стороне и включается в расследование.

Глава 4

10.01.2023 г. Из дневника Эммы Ф.

«Как же хорошо, когда дома так тепло. Термометр за окном показывал минус двадцать четыре. Весь сад побелел и теперь мерз. Розы, которые никто не укрывал в этом году, потому что Виктор уволил садовника, вероятнее всего, весной не проснутся. Умрут.

И почему я сама ничего не предприняла? Почему сама не сделала им эти арочки из металлических дуг, не укрыла их специальной белой, похожей на толстую фланель, тканью?

Потому что я — настоящая бездельница. Потому что привыкла, что кто-то работает в саду, кто-то за меня все делает. Потому что это стало нормой. Вот мама никогда не поступила бы так с растениями, позаботилась бы о них, чтобы они только выжили.

Интересно, а кто теперь будет ухаживать за садом? Наверное, те, кто купят этот дом. Хотя кто сказал, что Виктор его продаст? Скорее всего, дождется, когда я уеду, и поселится здесь со своей пассией. С этой шалавой. Вот так-то будет правильнее ее назвать.

В то утро я долго не хотела вставать. И моя постель, вся белая, в кружевах, стала казаться мне большим белым сугробом (когда-нибудь я буду вспоминать о своем итальянском постельном белье и тосковать по былой роскоши). И когда уже заболели бока от долгой лежки, я все-таки встала, набросила на плечи халат и отправилась на кухню — выпить кофе. И была очень удивлена, когда еще в холле почувствовала его аромат.

«Надо же, — подумала я, — как странно устроен мозг. Думаешь о кофе, а его запах уже здесь, с тобой!»

Но не сошла же я с ума? В кухне на самом деле сильно пахло кофе. Как если бы здесь кто-то недавно его варил или пил.

Я сняла с крючка на стене свою любимую медную турку и обнаружила, что она мокрая! Мокрая! Нет, вы только вдумайтесь! Я провалялась в постели почти до обеда и последний раз пила кофе примерно сутки тому назад, когда запивала им кекс. Она уже сто раз должна была высохнуть. Но вот же они, капельки воды!

— Соня-а-а-а! — закричала я, чувствуя, как сильно стучит мое сердце. — Ты здесь?

Только Соня имела ключи и могла вернуться в любое время. Хотя Виктор строго-настрого запретил ей подобное и даже требовал, чтобы она вернула свой комплект ключей. Но умная Соня сказала, что оставила их в доме в тот день, когда он ее уволил.

Солгала? Грубовато звучит. Нет, она просто схитрила, жалея меня. Подумала, что мне будет трудно первое время без нее. К тому же мы за эти годы подружились и стали близкими людьми. Другое дело, что мне теперь, в сегодняшних обстоятельствах, было бы неприятно показывать даже перед ней, своей домработницей, слабость. Я бы не хотела, чтобы именно она меня жалела.

Может, я скоро и окажусь на улице, да только пусть об этом знает моя мать и ее окружение, но только не те люди, которые составляли мой ближний круг, когда я находилась в статусе жены Финягина. И все же…

Когда я поняла, что Соня в доме, что это она варила кофе, я обрадовалась до слез! И бросилась искать ее по дому. Носилась по длинным коридорам, заглядывая во все комнаты и туалеты, но нигде, нигде ее не нашла.

С надеждой приблизилась к входной двери, вдруг она не заперта, но дверь была заперта! Да и засов грубый, дурацкий, который Виктор сделал, едва мы вселились в этот дом, был задвинут. То есть тот, кто проник в дом, сразу же и заперся изнутри. Но это не Соня. Она бы услышала мой голос, она всегда, даже если не слышала его, то словно бы чувствовала, что я ее ищу.

Я вернулась на кухню.

«Эмма, — сказала я себе, — подумай хорошенько, если кто-то и варил кофе в твоей турке, то и выпил его из чашки».

И я стала искать мокрую чашку. Но ее и искать-то не надо было. Она стояла здесь же, между плитой и раковиной. Мокрая. Следа губной помады я не обнаружила. Если кофе пила женщина, то либо она не пользовалась помадой, либо она просто хорошо помыла чашку. И вряд ли она, выпив кофе, просто сполоснула ее, как это делаю обычно я, не утруждая себя тем, чтобы хорошенько промыть ее вспененной губкой.

Получается, что кто-то, более-менее воспитанный, раз все помыл, каким-то невообразимым образом проник в дом и сварил себе кофе! Вот это да!

Я улыбнулась, потому что все это смахивало на идиотизм. Мой идиотизм. Потому что был еще один вариант: что, если это я сама рано утром проснулась, выпила кофе, вымыла чашку и снова легла спать, а после забыла об этом? Забыла! Со мной такого еще не случалось. Быть может, таким вот странным образом мой организм среагировал на стресс? А как еще можно назвать мое состояние?

Я схватила телефон и позвонила Соне.

Она тотчас отозвалась.

— Соня, ты где?

Она сказала, что на работе. Я знала, что ей повезло и она каким-то чудесным образом сумела устроиться няней к братьям Бронниковым. Их дом находился совсем близко от нас. Приличные люди, и то, что Соня попала именно к ним, меня успокаивало. Слава богу, что Соня так быстро нашла работу. Скорее всего, сработало сарафанное радио, вероятно, ей подсказал этот вариант кто-то из местных. Хотя она могла и сама, зная о том, что у Бронниковых родился малыш, прийти к ним и предложить свои услуги. Тем более что опыт у нее был, она в молодости работала няней в одной семье.

— Что случилось, Эмма?

Я не стала рассказывать ей о том, что произошло. Решила сама разобраться. Да и позвонила ей лишь для того, чтобы выяснить, где она. И если это не она здесь была, значит, это я сама пила кофе. Не хотелось, чтобы она заподозрила меня в душевной болезни.

Ради вежливости я спросила ее, как у нее дела, мы поговорили пару минут и распрощались, пожелав друг другу удачи.

Пытаясь вспомнить, запирала ли я вечером дверь на засов, так ничего и не вспомнила. Но привычки такой у меня не было. Обычно я запиралась на современный, сложный замок, блокирующий дверь.

Мысль, что в дом проник посторонний, вызвала оторопь. Пришлось проверять все окна в доме. А их ну очень много. Я входила в комнаты, осматривала окна и испытывала при этом страх. А вдруг окажется, что какое-то окно открыто? Вернее, не заперто? Но нет, все было в полном порядке. Тогда кто пил кофе?

Ладно. Хватит уже думать об этом. В доме никого не было, я же все проверила! Значит, это я сама пила кофе. А потом просто заснула, забыла об этом.

И вдруг меня охватила паника: Виктор! Только он мог вот так запросто прийти сюда, к себе домой, чтобы забрать что-нибудь, да и выпил кофе. Но как же так? Не мог же он запереться изнутри…

Уф… Как же тяжело, когда ты остаешься один на один со своими мыслями, проблемами, когда живешь, не зная, что тебя ожидает завтра. И ведь подруг настоящих нет. Все такие стервы, и теперь те, кто бывал у нас дома, знают, возможно, о том, что мы разводимся и что меня собираются выкинуть из собственного дома. Злорадствуют, наверное.

Что, если позвонить Оксане? Как она там? Где? Муж отобрал у нее детей и, так же как и меня, выпроводил из дома. Правда, говорят, что он дал ей денег и она именно поэтому-то и спивается — пропивает все, что получила. Вот где она сейчас может быть? Либо живет у какой-нибудь подруги, может, уехала к родителям куда-то в Карелию, либо… Может, вообще спилась окончательно и замерзла где-нибудь под забором. А я сижу в теплом доме, трачу вырученные за шубы деньги на деликатесы и сладости и делаю вид, что вообще с ней не знакома.

Подумалось, что чувство сострадания человек чаще всего испытывает к тому, кому намного хуже, чем тебе.

И я позвонила ей. Я была готова ко всему: и что трубку возьмет кто-то другой, к примеру кто-то из ее родителей, и скажет, что Оксаны Трубниковой больше нет; или отзовется медсестра, которая скажет, что Оксана в больнице, спит, и ее сейчас лучше не беспокоить…

Разные варианты приходили в голову, и все были окрашены в траурные тона. И как же я была удивлена, когда услышала голос самой Оксаны. Бодрый, веселый! Я спросила, как у нее дела? И она спокойно так и обстоятельно рассказала мне, что они с мужем даже суда не дождались, что детей не делили, что он просто пошел ей навстречу, вернул детей, купил ей квартиру в Выхине и теперь помогает деньгами, хотя сам женился на другой женщине, с которой они теперь проживают в загородном доме Трубниковых.

— Думаю, мне надо сказать спасибо его новой жене, которой наши дети были бы помехой.

— Оксанка, я так рада за тебя, — сказала я, преисполненная самых искренних теплых чувств, и расплакалась. Как хорошо, что она жива, здорова и дети при ней!

— Ты не представляешь себе, как я рада! Живу теперь спокойно. Никого не жду со страхом, что снова от него будет пахнуть духами… Теперь меня никто не унижает, не оскорбляет… И главное, мои дети со мной и мы ни в чем не нуждаемся.

— А как твое здоровье?

— Лечилась. Аркадий все оплатил. Печень ни к черту была… теперь на лекарствах. Скоро поедем с ребятами в «Бархатные сезоны» в Сочи, там подлечусь. А ты как, Эммочка?

«Она все знает», — подумала я. Хотя разве, если бы не знала, не спросила бы? Обычный вопрос!

— Мы разводимся, — сказала я и заревела в голос.

Она промолчала. Точно все знает!

— Если тебе негде будет жить, можешь приехать ко мне. Вместе что-нибудь придумаем. Аркадий не скупится на детей, у меня есть деньги, и я могу помочь тебе снять квартиру где-нибудь в спальном районе на месяц-два… Ты не стесняйся. Мы, женщины, должны помогать друг другу.

— Оксана, он угрожает мне… — шептала я, глотая слезы.

— В смысле — угрожает?

— Что если я попытаюсь что-нибудь отсудить, то он убьет меня… Я прожила с ним почти двадцать лет и, получается, ничего не нажила. Ничего не накопила на черный день. Шубы вот продаю… До конца января я должна исчезнуть, понимаешь?

— Да, понимаю. Как никто другой понимаю, — каким-то отстраненным голосом проговорила Оксана, словно из последних сил сдерживая слезы. — Сама знаешь, что со мной было…

— Он бил меня, оскорблял… А что я ему сделала?

— Ответа на этот вопрос не существует, вот в чем дело.

— Ладно, подружка, спасибо, что выслушала. Я ужасно рада за тебя. И спасибо за поддержку, — всхлипнула я напоследок.

— Обращайся. Всегда помогу.

Я отключила телефон. Так странно стало на душе. С одной стороны, вроде бы я была рада, что у подруги все так более-менее благополучно сложилось, с другой — у меня-то никогда такого не будет. Виктор не купит мне даже комнату, не говоря уже о том, чтобы содержать меня. И все почему? Потому что я не смогла родить ему детей. А не родила потому, что сделала от него семь абортов! И именно он настаивал на этом. Так что делать? И зачем чего-то ждать? Зачем проедать последние деньги, когда надо поскорее сваливать отсюда, ехать к матери, покупать коров…

И вдруг мои мысли стали настолько реалистичными, а нарисованная в воображении мрачноватая картинка хлева с жующими в стойлах огромными коровами и бородатыми козами стала увеличиваться в размерах и надвигаться на меня, еще немного — и какая-нибудь из коров хлестнет меня своим грязным, в зеленоватом жидком навозе хвостом, да еще и запах пошел, такой тошнотворный, теплый….

Бррр… Меня затошнило!

Нет-нет! Я никуда не поеду! Никуда этот хлев с коровами от меня не денется. Может, я придумаю еще что-нибудь, рискну и найму адвоката, который поможет мне отсудить хотя бы какую-нибудь квартиру или другую недвижимость…

Про Испанию, нашу виллу, можно пока забыть. В сложное время все это со мной случилось. Военная операция на Украине заставила все наше сытое, привыкшее к комфорту окружение замереть, затаиться… Многие побежали в разные стороны, туда, где, как им кажется, будет спокойнее и безопаснее.

Виктор сразу решил для себя остаться — здесь, в России, у него серьезный бизнес, а кому он будет нужен в Европе? Да в той же Испании? К тому же в прошлом году он начал строительство отеля в Лазаревском. И ведь все эти его страхи и переживания, которые были поначалу, мы разделяли вместе! И если и была у него интрижка на стороне, то я ничего об этом не знала, во всяком случае, все в доме было более-менее спокойно и стабильно.

Конечно, никакой близости, ни душевной, ни физической, уже не было, и мы давно уже спали в разных спальнях, но и тревоги особой я рядом с мужем не испытывала. Да, по телевизору на моих глазах разрушались города, раздавались взрывы, где-то там, далеко от меня, на многострадальном Донбассе, царили хаос и настоящий ад, но что могла сделать я, слабая женщина?

Так я себя, во всяком случае, успокаивала. Но потом, поддавшись патриотическому порыву, начала переводить небольшие суммы на специальный счет, созданный для сбора средств для бойцов на передовой, отвозила коробки с теплыми вещами в пункты гуманитарной помощи.

…Открыв холодильник, я обнаружила, что пропал кусок ветчины. Внушительный такой ломоть розовой вкуснейшей ветчины, которую вчера мне с остальными продуктами привез курьер из супермаркета.

Подняв взгляд на верхнюю полку, я обнаружила, что в прозрачном пластиковом контейнере с пирожными осталось только одно. А было три!

Я тщательнейшим образом произвела ревизию холодильника, заодно машинально протерла полки, чтобы постараться все же найти пропавшие продукты, но не нашла.

Да что же это со мной такое происходит? Может, я стала лунатиком и теперь по ночам хожу по дому и опустошаю холодильник? Только этого мне еще и не хватало!

Правильно говорит моя мама: самое страшное — это проблема с головой. Вот пусть все заболит, считает она, только не мозг. Вот тогда все — пиши пропало.

Получается, что у меня разрядился мой мозговой аккумулятор?

Аппетит пропал, я выпила лишь пару глотков кофе и решила освежиться под душем.

Может быть, даже, решила я, сделаю себе контрастный душ, чтобы разбудить сонную кровь, глядишь, и голова заработает яснее.

Но когда я, ополоснувшись под душем и даже успев замерзнуть от потока ледяной воды, которой окатила себя напоследок, вышла, встала на мягкий коврик и набросила на себя полотенце, то поняла, что оно мокрое. Причем именно мокрое, даже не влажное, потому что тот, что воспользовался им, моим толстым розовым бразильским полотенцем, даже не удосужился повесить его на теплый полотенцесушитель! А просто просунул в держатель полотенец в форме кольца на стене, который мы с Виктором уже давно не использовали, с тех пор как установили электрический полотенцесушитель.

Спросите, что это я так зациклилась на этом полотенце? Да потому что никто, кроме меня, не мог пользоваться ванной комнатой. Я проживала в доме одна! И даже не проживала, а доживала последние денечки перед тем, как покинуть этот домашний рай и отправиться в сельский, полный страданий, грязи и вони ад.

Но тогда кто же помылся здесь и воспользовался полотенцем? Получается, тоже я?

Я, дрожа от отвращения, голая добежала до бельевого шкафа, схватила чистое сухое полотенце и обмоталась им, взяла еще одно и закрутила тюрбаном на мокрых волосах. Потом вернулась в ванную комнату и швырнула использованное кем-то (ну не может быть, чтобы это была я!) мокрое полотенце в стиральную машину.

Что со мной происходит? Мама… Мамочка, забери меня отсюда!»