Меня зовут Джейн

Анна Данилова, 2012

Любовно-криминальные романы с элементами эротики признанного мастера психологического детектива Анны Даниловой. Суммарный тираж книг Анны Даниловой – 4,5 миллиона экземпляров!

Оформление серии С. Прохоровой

© Данилова А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

1. 2009 г., Татищево

Мне снилось, что я еду в поезде и мое сердце стучит в одном ритме с ударами металлических колес о стыки рельсов. Тук-тук, тук-тук… И казалось, что поезд огромный, неестественно огромный, до небес, и что крыша вагона со скрежетом царапает края заледеневших облаков. Потом кто-то подошел ко мне, спящей, и принялся колотить по моей голове металлической палкой: тук-тук, тук-тук. И кровь моя густыми и тяжелыми каплями закапала на железный пол вагона: тук-тук. Потом моя голова затрещала и принялась раскалываться, как гигантское чугунное яйцо, и куски ее отваливались и падали вниз, на промерзшую землю: тук-тук. И боль была просто невыносимой. И позвоночник тоже начал рассыпаться, и косточки с сухим и почему-то тоже металлическим звуком посыпались на пол вагона: тук-тук. А потом мне стало трудно дышать, и проводница, склонившись ко мне, спросила меня:

— С вами все в порядке?

Я открыла глаза. Сначала ничего не разобрала, так было темно и словно все расплывалось перед глазами. Но потом я различила узкое женское лицо, ощутила теплое лимонное дыхание женщины, сладковатый запах лака для волос и снова услышала:

— Вы так стонали во сне… Вы в порядке?

— Да, спасибо, — я едва разлепила спекшиеся губы.

— Сейчас заглядывала проводница, сказала, что через полчаса ваша станция.

— Да? — Тут я почувствовала, что моя голова кружится. Я никак не могла понять, почему в поезде, во-первых, есть проводник, во-вторых, с какой стати ему напоминать мне, что моя станция d’Abernon через полчаса, и вообще, почему я не сижу, а лежу. Не могу припомнить, чтобы поезда юго-восточного направления предоставляли спальные вагоны. Все это означало лишь одно — я все еще сплю, и эта милая женщина, недавно грызшая лимонную корку, мне тоже снится. И что, скорее всего, я прикорнула на своем любимом диване, под пледом, напитавшимся запахом лимона в шкафу, в который я не так давно положила саше с лимонными корками. Лимонные корки… При чем здесь они, не понимаю.

Мне надо было подняться, но сделать это я почему-то не могла. Все болело и ныло. Возможно, у меня была температура. Я сделала несколько попыток, но смогла лишь поднять голову. Остальное тело словно окаменело и не слушалось. Видимо, сон продолжался, и я никак не могла проснуться.

— Девушка, поднимайтесь уже, а то проспите! — Я снова услышала этот участливый голос.

— Я не могу, — я приняла условия этого странного сна. — У меня не получается.

— Вы на каком языке говорите?

— Как на каком… — смутилась я. — На своем, родном. А что? По-моему, мы отлично понимаем друг друга…

Вспыхнул свет. Я увидела над собой взлохмаченную голову. Сонное лицо, полные недоумения глаза.

— Вот, видите? Она не поднимается, хотя поезд с минуты на минуту прибудет на станцию, — говорила женщина, уже обращаясь к кому-то, кого мне пока не было видно. Потом, правда, появилась примятая шапка белокурых кудрявых волос. Синий форменный пиджак.

— Девушка, поднимайтесь! — Блондинка оказалась бесцеремонна, она принялась расталкивать меня.

Я замотала головой. Попыталась возмутиться и наконец проснуться!

— Что вы себе позволяете! Сейчас я встану!

— Вот, вы слышали? На каком языке она говорит, на английском?

— Да вроде… Иностранка… Надо же, а выглядит, что наша бомжиха… Я давно на нее внимание обратила. Может, у нее что с головой?

— У меня все в порядке с головой, — огрызнулась я, сделала усилие и приподнялась на локте, потом подтянула и остальное тело, поднялась, села и поняла, что я сижу на верхней полке. Я не знала, где я и почему еду в этом странном, фантасмагоричном поезде.

— Давай-давай, быстро… Тебе что, плохо?

— Ну, да… Все болит…

— Смотрите, она какая-то бледная, и волосы седые, а лицо молодое. И кровь, видите, запекшаяся на виске…

— Думаете, надо позвать милицию?

— Вот еще! Сейчас выйдет, и все. Нет человека — нет проблемы.

— Вы что?!

— Послушайте, что вы обо мне говорите в моем же присутствии? Где вас воспитывали? — Возмущению моему уже не было предела.

Да, у меня все болело, это верно, а еще меня колотило. В голубоватом неуютном свете, который заливал все пространство вокруг меня, я разглядела свои мятые и какие-то грязноватые на вид джинсы. Да и свитер был колючим, толстым, неуютным. Почему я не в одном из своих любимейших кашемировых свитеров?

— Вы кто — иностранка? — спросила меня участливая женщина. — Вы хотя бы понимаете, что мы говорим?

— Конечно! — воскликнула я.

— Мы вас не понимаем… Ну же, где ваш багаж? Где вещи?

— Я не знаю…

Я оглянулась в поисках моей сумочки, но ничего не нашла. Ни на серой постели, ни внизу, на столике.

— Я не знаю, где моя сумочка.

— Вы что-нибудь поняли? — обратилась проводница к моей соседке по купе.

— Нет, не поняла. Как же так — багажа нет?! А что на билете-то написано, кто она? Фамилия русская?

— Да нет у нее билета, — отозвалась проводница. — Я так ее взяла… Она сказала — до Татищева. Слышите, гражданка?! Вы же сами сказали мне, что вам до Татищева, вот и выходите.

Я не понимала, что она говорит. Вернее, понимала, да только это последнее слово было мне незнакомо.

— Послушайте, вообще-то я редко езжу на поезде, у меня есть машина… Мне надо домой. Срочно.

— Что она говорит?! Давайте уже поможем ей выйти из поезда.

Они подхватили меня под руки (сон продолжался, и меня это начало уже раздражать!), вывели в ледяной, продуваемый пронизывающим ветром тамбур и держали меня крепко за руки, словно я могла сбежать.

— Послушай, малахольная, деньги-то у тебя есть? — спросила блондинка, глядя на меня, как мне показалось, даже с каким-то отвращением.

— Конечно, есть… К чему такие идиотские вопросы?!

— Опять каля-маля… ничего не разобрать. А где вы живете? Можете назвать хотя бы свой адрес? Адрес!!!

— Конечно! — Я подумала, что во сне можно, ничем не рискуя, назвать место, где ты живешь. — В графстве Суррей, в Кобэме!

— По-моему, она не в себе…

— Может, довезем ее до конечной станции, а потом передадим в линейный отдел, а? Здесь, в Татищеве, ночью она замерзнет, подхватит воспаление легких.

Я не поняла, что это — линейный отдел. Я вообще ничего не понимала.

— У тебя родственники есть? Тебя кто-нибудь ждет?

Я не знала, что ответить. Дядя Мэтью умер в прошлом году. И какое им дело до моих родственников?

Я попала в какой-то кошмар и никак не могла высвободиться, выкарабкаться.

Поезд со свистом и скрежетом остановился.

— Стоянка две минуты, — сказали мне в спину и помогли сойти с высоких и крутых ступенек. Я спрыгнула на асфальтовое покрытие длинной, тянущейся вдоль железнодорожного полотна дорожки, оглянулась. Из спящего поезда больше никто не сошел. И в поезд тоже никто не поднялся. За мной захлопнули тяжелую металлическую дверь, и, как мне показалось, поезд тотчас же тронулся.

Я оставалась стоять одна на незнакомой мне станции. Без багажа. В продуваемом свитере и джинсах. Мне хотелось одновременно и есть, и пить, и прилечь где-нибудь, чтобы согреться.

Я сунула руку в карман и нащупала деньги. Достала, посмотрела, прочитала: сто рублей. Что это значит? И что в России (несложно было понять, что мой сон забросил меня в далекую Россию) можно купить на целых сто рублей? Может, в этом поселке или деревне найдется для меня недорогая гостиница с теплой водой?

Я побрела по дорожке, перешла железнодорожные пути, ярко освещенные станционными огнями, приблизилась к небольшому строению, на котором крупными буквами было написано: «Татищево». Что дальше? Открыла дверь, вошла. Там было намного теплее, в этом пустом зальчике. Окошко кассы было прикрыто дощечкой, мол, закрыто. В одной из стен была небольшая ниша, в глубине которой мирно спала старая рыжая кошка, вероятно, считающая, что станция — ее родной дом.

Воспользовавшись тем знанием, что это все же сон, я спокойно устроилась на жесткой деревянной скамье, поджала под себя ноги, сунула под щеку кулак и уснула. Сон во сне.