Издержки богемной жизни

Анна Данилова, 2008

Как много ей приходится скрывать! Ненависть, зависть, а особенно – страх. Если бы не обвинение в убийстве бывшей подруги и коллеги по сцене, актриса Варвара Аранутова, честно бы все рассказала. Но ведь в смерти Лидии Извольской обвиняют именно Варвару! Кто тут поможет? И говорить ничего нельзя, и молчать – лишь себе хуже делать. Пожалуй, только художница Рита, жена следователя Марка Садовникова, с ее душевной чуткостью и тонкостью восприятия понимает, что дело Извольской совсем не простое, и вина подозреваемой Арнаутовой весьма сомнительна…

2

Свет в парке был сумеречным, каким-то не летним, не августовским, а скорее осенним. Да и пахло в воздухе по-осеннему — гарью. Кто-то сжег сухие листья или поджег мусорный бак.

Оля шла, прижимая к груди маленькую, но тяжелую сумочку, которая, несмотря на настроение хозяйки, ошалевшей от страха и всего того, что она задумала, весело позванивала металлическими цепочками. Да и каблучки постукивали по асфальту как ни в чем не бывало. Оля была одета во все серо-коричневое, неприметное. Она долго выбирала, что ей надеть в этот вечер, чтобы быть как можно незаметнее, чтобы слиться с вечерними красками парка.

Мужчина, шагавший рядом с ней, был намного бодрее и увереннее в себе. Неожиданное свидание. Кто бы мог предположить?!

— Ты, это… Куда меня ведешь-то? — спросил он, пытаясь обнять ее. — Здесь вроде бы никого нет. И лавка пустая. Сядем?

— Сядем.

Оля покорно села на лавку и позволила обнять себя мужчине.

— Ты удивлен? — спросила она, даже не поворачивая головы в его сторону.

— Если честно, да. Когда ты позвонила, я даже не сразу понял, что это ты. Но я все стрелки отменил, все дела свои забросил, когда ты пригласила меня сюда. Ты почему дрожишь-то? Боишься, что ли, меня? — Он сгреб ее в охапку.

— Боюсь. Тебя все боятся.

— Тогда почему же пригласила меня?

— Да потому, что такие, как ты, больше всего и нравятся девушкам. Когда я тебя вижу, мне не по себе становится.

— Возбуждаешься, что ли? — Он резко повернулся к ней, взял ее лицо в ладони и поцеловал.

Она подумала, что он нарочно до свидания с ней нажевался мятной жвачки, знал, что они целоваться будут. Волна тошноты подкатила к горлу.

— Подожди. У меня тушь потекла, сейчас, платок достану…

Она встала, одернула короткую юбку, открыла сумочку, достала пистолет и выстрелила ему в голову. Увидела, что попала в висок. На этом месте сразу же образовалось темное пятно, и мужчина, еще недавно жевавший мятную жвачку, повалился на лавку, а оттуда сполз на землю.

Оля Барсова оглянулась — никого поблизости не было. Все шло так, как она и задумала. Она несколько дней подряд ходила сюда, чтобы убедиться в том, что это один из самых безлюдных уголков парка. Берег тихого пруда, ровная гладь фиолетовой от опрокинутого неба воды, густые кусты дикой акации и сирени, пустые в этот сумеречный час скамейки. Главное, убеждала она себя задолго до того, как решилась на убийство, не суетиться и сделать все так, как она спланировала. Во-первых, удостовериться в том, что он мертв. Иначе, когда его, раненого, вернут к жизни, он скажет, кто пальнул в него.

Она подошла к нему и приложила палец к тому месту на шее, где, как ей объясняли однажды знакомые студенты-медики, находится сонная артерия. Никакой пульсации. Потом она достала из кармашка джинсовой серой куртки маленькое зеркальце и приложила его к губам мужчины. Вроде бы он мертв. Так. Теперь — его телефон. Никто не должен его найти, ведь там отразился бы и ее звонок.

Телефон полетел в воду.

Она и сама удивлялась своей собранности, хладнокровности и спокойствию. Возможно, думала она, это ее состояние — временное, и неизвестно еще, что за этим последует. Вполне вероятно, будет истерика, но это уже дома, а сейчас она должна довести все до конца. То есть отойти в сторону, достать носовой платок и протереть им пистолет, тщательно спрятать его, предварительно замотав в шелковый шарфик, на дно сумочки и более коротким путем вернуться домой.

Что она и сделала. И уже возле дома вдруг поняла, что теперь может жить спокойно. Что человек, который отравлял ей жизнь и которого она боялась, мертв. Она представила себе вдруг, как над головой ее от сознания совершенного распускаются, потрескивая, густые и роскошные взрывы салюта, как тысячи, миллионы маленьких звезд осыпаются с темного теплого августовского неба ей на плечи. Фейерверк, праздник освобождения и возвращения к нормальной, безмятежной жизни. Оставалось только сделать один важный звонок.

По лестнице она поднималась, размахивая сумочкой — ей казалось, что пистолет, лежавший в ней, стал намного легче. Словно пуля, выпущенная в висок ее врага, весила целый килограмм.

Ей открыла мама. Такая красивая, милая и уютная в своем домашнем широком платье.

— Вернулась? Что-то ты поздно сегодня. С Женей встречалась? — В тоне матери она почувствовала иронию.

— Нет, просто прогулялась немного. Днем — духота, жара, а вечером в Москве так красиво, свежо, все вокруг радуются жизни… вот и я тоже решила пройтись…

— Надеюсь, ты проголодалась? Мы с папой тебя ждали-ждали, да так и не дождались. Будешь с нами ужинать?

Так не хотелось думать о том, что произошло совсем недавно в парке, что Оля сама себя принялась убеждать: убийство — лишь плод ее воображения, это просто ее фантазия или даже мечта, так и не воплощенная в жизнь. И она сейчас действительно гуляла по Тверской, слившись с праздношатающейся публикой. Она так хорошо представила себе это, что даже словно почувствовала запах еды из раскрытых дверей кафе и вентиляционных отдушин ресторанных кухонь. Даже уличный шум будто бы проник в ее уши. Иллюзия было полной.

Ужинали в комнате, перед телевизором.

— Суп будешь? Или только второе?

— А что у нас на второе? — крикнула Оля из ванной комнаты, где она тщательно мыла руки.

Она стреляла с довольно близкого расстояния, но брызг крови на одежде не обнаружила. Она сняла куртку, решив, что, если она прямо сейчас встанет под душ, а потом переоденется, это может показаться маме подозрительным, ведь все это она обычно проделывает после ужина. И вообще, мама в последнее время стала излишне внимательной, придирчивой, и всегда, когда Оля возвращается домой, смотрит на нее пристально, словно хочет заметить в ее внешности следы недавнего свидания — особый взгляд, помятую одежду, следы поцелуев на ее шее. Вот только спросить напрямую, как далеко зашли у нее отношения с Женей Бутурлиным, мама все еще не решается. Но когда-нибудь непременно спросит.

— На второе грибы с рисом, как ты любишь. Я подумала, что нельзя постоянно есть только мясо.

— Ну почему же нельзя? — Оля с улыбкой села за стол, посмотрела на умиротворенного и уже сытого отца.

— Привет, — произнес он так, что Оля замерла, вдруг ощутив опасность, в которой она теперь вынуждена будет жить, продолжая делать перед своими близкими вид, будто ничего не произошло.

Родители так любили ее, они втроем жили так спокойно и всегда так хорошо понимали друг друга, что ей на какой-то миг стало вдруг страшно, что она никогда больше не услышит этого отцовского, преисполненного любви «Привет». Не увидит и маму, не услышит ее голоса. Что она потеряет то главное, чем жила — семью, любовь близких и их понимание. Вряд ли папа или мама, узнав о том, как она решила избавиться от своего врага, поймут ее и простят. Ведь после того, как она исчезнет из их жизни, у них тоже все изменится. Они будут спрашивать себя: где же они совершили ошибку и в чем, если их дочь оказалась способной на такое хладнокровное преступление? Но, с другой стороны, не сделай она этого, что стало бы с ней самой? Самозащита в самом широком смысле слова. Слишком широком, заметит кто-то. Быть может, это будет ее адвокат?

А что, если посвятить во весь этот кошмар отца? Он куда более разумен, чем мама, рассудителен, не склонен к панике. Больше того, он сможет ей помочь, научит, как действовать, чтобы ее не вычислили. Она вдруг представила себе, как он заходит к ней в комнату, чтобы пожелать ей спокойной ночи, а она, вместо того, чтобы привычно ответить ему, попросит его выслушать ее. Вот он садится на краешек ее кровати, еще ничего не подозревающий, думающий, что сейчас последует рассказ об ее отношениях с Женей (а почему бы и нет?). И вместо этого она признается ему в том, что только что убила человека. Она называет его имя, а потом рассказывает, что толкнуло ее на это преступление. Скорее всего, он скажет: деточка, это же спланированное убийство. То есть на нее никто не нападал, она не отбивалась. Нет, все было не так! Она почти неделю вынашивала этот план, добывала пистолет…

Ее затошнило, когда она представила себе, что отец звонит в милицию и говорит, что убийство совершил он. Он такой, ее отец. Он ради нее способен на многое. Даже отдать жизнь, не говоря уже о том, чтобы взять на себя ее вину. Этого невозможно допустить!

— Оля, ты почему не ешь? Может, я слишком много лука положила в грибы? Не нравится, так возьми пирожки, правда, они вчерашние, но я могу их подогреть в микроволновке.

— Мама, грибы очень вкусные. Все нормально.

Да, у нее все нормально. Главное, не думать о том, что произошло. И сделать все так, как она запланировала. Чтобы не подвести кое-кого и самой не попасться.

Не могла она не думать и о Жене.

Женя… Ну же?! Почему ей не думается о нем? Неужели то, что она сделала, отдалило ее от него еще больше? Но ведь он такой хороший. Он замечательный. Он — лучший! Только вот ведь вопрос: кого она сегодня спасла?

Раздался звонок в дверь.

— Кто бы это мог быть? — Ирина удивленно посмотрела на мужа. — Да еще так поздно?

— Думаю, что это Макс, — ответил Владимир. — Что-то давно он у нас не был. Прямо к ужину!