Белоснежный лайнер в другую жизнь

Анна Данилова

Так случилось, что именно друг семьи Бантышевых Борис Желтухин обнаружил труп Ирины в квартире, причем, спустя три дня после ее смерти. Муж и дочь покойной в это время отдыхали в Крыму. Они не успели на похороны, и Борис взял все хлопоты на себя. Сергей ошарашен самой трагедией и горькими упреками Желтухина, тайно любившего Ирину. Мало того, близкая подруга жены утверждает, что в гробу лежала совершенно посторонняя женщина…

6. Москва. Июнь 2005 г. М. Жемчужникова

Она не сразу поняла, что осталась совсем одна. Вернулась из больницы к себе, в пустую, пыльную, залитую солнцем квартиру и дрожащими руками взяла в руки телефон, положила на колени. Сердце колотилось, словно предчувствовало что-то нехорошее. Она знала, что между ними что-то произошло, между ней, Маргаритой Жемчужниковой, и Валерием. Какая-то недосказанность, непонимание чего-то очень важного. Не сразу подступило чувство, похожее на надежду: в больнице она его ненавидела и дала себе слово, что, как только выйдет, придет к нему, чтобы последний раз посмотреть на него, сказать все, что она пережила, и, конечно, забрать свои деньги. Ведь это из-за него она попала в больницу, ведь это его ребенка она потеряла! Для женщины это трагедия, для мужчины, особенно для такого, как Валерий, — освобождение от надвигающейся ответственности… Хотя он никогда не был ответственным, и ему было глубоко наплевать на этого ребенка. Когда он услышал о нем, то замолчал, надолго. Видимо, думала Маргарита, принимал решение. И принял. Забыть о нем, о ребенке, словно и не было этого разговора, словно Маргарита и не спрашивала — оставить его или нет. Был вечер, они сидели на диване и пили пиво. Все как обычно. По телевизору шел футбол, Маргарита откровенно скучала. Боялась, что скажет ему о своей беременности, а он не услышит из-за матча, отмахнется рукой, мол, не мешай. Грубость, с которой он обращался с ней, становилась привычной, и Маргарита внушала себе, что должна принимать своего возлюбленного таким, каков он есть. Хотя это было нелегко, но она работала над собой, находила какие-то доводы, убеждала себя в том, что под внешней грубостью скрывается его глубоко запрятанная и обращенная только к ней, к Маргарите, нежность и, быть может, даже любовь. Иначе зачем он вот уже два года с ней, почти каждую ночь проводит в ее постели, спит, крепко прижавшись к ней, как к близкому и родному человеку? Значит, она — лучше всех тех, кого он знал до встречи с ней и кого он видит и знает сейчас. Сознание этого подогревало ее чувство к нему, и она не ощущала себя одинокой, как прежде, когда не была знакома с Валерием. Мысль о том, что он просто использует ее, ей в голову не приходила. Маргарита воспринимала его как своего мужа хотя бы потому, что он строил с ней совместные планы, точнее, один-единственный план, связанный с большими деньгами, которые он скоро заработает и с помощью которых они вместе уедут в Америку. Вопрос, который он время от времени задавал ей, — «Ты дождешься меня, если меня посадят?» — воспринимался Маргаритой так же, как и другой, волнующий ее вопрос: «Ты любишь меня?», и ответ ее был всегда и неизменно один, весомый, переполненный любовью: да, да, да… И они оба знали, что она любит его и дождется его возвращения, куда бы ни забрасывала его судьба, что бы с ним ни случилось. Мужчинам непременно нужна такая женщина, как спасательный круг…

…По зеленому полю бегали человечки, гонялись за мячом, и Маргарита спрашивала себя, что же это за игра такая, из-за которой мужчина не замечает сидящую рядом женщину, сидит, уставившись на экран, и хмурит брови… На кухне варился суп, в духовке томилось мясо, в квартире пахло теплом и уютом, семейной жизнью. Валера в шортах и майке полулежал на диване, на губах его, которые Маргарита так любила, блестела пивная влага… Она подумала о том, что, исчезни она сейчас, испарись, он даже обрадуется, тогда ему не придется выслушивать ее и вообще — обращать на нее внимание. Он вспомнит о ней в перерыве между таймами матча, в рекламной паузе, когда захочется перекусить, вот тогда он позовет ее и попросит принести поесть, а если ее не окажется рядом, сбегает на кухню, положит сам себе еду на тарелку, устроит все на подносе и вернется в комнату, на диван и, не отрывая глаз от движущихся человечков, примется за еду… Странные существа эти мужчины! А что, если было бы все наоборот? Она бы время от времени забегала к нему домой, а он ждал бы ее с горячим ужином, выкупанный, надушенный, в красивом костюме, при галстуке, ухаживал бы за ней, подливал вина в бокал, потом бы мыл посуду… А она, Маргарита, усевшись перед телевизором, где идет очередная серия какой-нибудь мыльной оперы, перестанет замечать его, не услышит того, что он скажет ей… «Дорогая, я жду ребенка…» — «Какого еще ребенка?.. Подожди ты, здесь такое…» Это было даже не смешно.

— Валера, я была у врача…

— Заболела? — он даже не повернул головы.

— Я бы не назвала это болезнью… — она вдруг почувствовала, как сильно покраснела. Не так она хотела бы рассказать о своей долгожданной беременности! Ведь она уже не так молода, и до этого времени ей не удавалось забеременеть. Ни разу. Она думала уже, что бесплодна, и вдруг… такое! Такая радость, плоду уже два с половиной месяца! А что, если она ошиблась в этом мужчине и он никогда не собирался строить с ней семейные отношения?

Как правильнее и тактичнее сказать ему: «Я жду ребенка» или «Мы ждем ребенка»? Вряд ли «мы». Это она ждет ребенка, как ждет и изменений в их отношениях. А ему-то этот ребенок к чему? Разве он входит в его «американский» план? Да и она сама, Маргарита, входит ли? Быть может… Нет, она не хотела даже думать о том, что он использует ее. Хотя чувствовала, что он, даже находясь рядом с ней, всегда мысленно был где-то далеко, и хорошо, если не с другой женщиной… Замкнутый, неразговорчивый, но увлекающийся, темпераментный, сам в себе… Вот такие мужчины почему-то и привлекают женщин…

— Я беременна, Валера.

Она подняла голову с каким-то вызовом и сжала губы. Что он сейчас ей скажет? Что? Как отреагирует?

— Подожди… — он нахмурил брови, глаза его, не отрываясь, смотрели на экран. А потом он вдруг резко откинулся на спинку дивана и выругался, с досадой и злостью, а на лице его появилось выражение полнейшего разочарования. — Продули, идиоты…

Она встала и быстрым шагом направилась в кухню — зализывать раны…

— Пива холодного принеси, а! — бросил он ей вдогонку. И вдруг: — Я не понял, что ты сказала о больнице…

Она вернулась, матч-то закончился, встала в дверях и, глядя на Валерия с каким-то отчаянием, смешанным со стыдом, словно она совершила по отношению к нему предательство, проговорила, смущаясь:

— Я беременна. Что скажешь?

— Рожай, ты уже не девочка, — сказал он через вечность. — А то еще одна останешься… Понимаешь, у меня планы другие, ты же все знаешь. Ну куда мы с ребенком? Я хотел тебя взять, правда, но с ребенком будут большие сложности… Вот только, если ты родишь его уже там, в Америке… ребенок, рожденный в Америке, это же совсем другое дело! Ну ладно, Тома, не стой в дверях, ты же шла за пивом…

Больше они к этому разговору не возвращались. Но что-то в их отношениях все-таки изменилось, и не в лучшую сторону: его визиты сократились, а руки его стали словно чужими…

А потом у него появилась женщина. Маргарита это почувствовала, как чувствуют все женщины. Холодное и липкое подозрение теперь отравляло жизнь, держало ее в постоянном напряжении, мешало радоваться тем редким встречам, которые оставались еще от той, прежней жизни с Валерием. Что она могла сделать, чтобы вернуть его, чтобы ее будущее стало и его будущим, чтобы он вернулся к ней? Решение пришло само. Только деньги могли заинтересовать Валерия, только они смогли бы приблизить его к той смутной, на ее взгляд, цели, к которой он стремится. Призрачная Америка, что может быть наивнее и глупее? Кому он там нужен, даже и с деньгами? Да и где он возьмет деньги? Заработает? А где он работает? Чем занимается? Она же ничего о нем не знала! Но все равно, если она раздобудет для него эти проклятые деньги, хотя бы немного, всего несколько тысяч долларов, он уже посмотрит на нее другими глазами, увидит в ней союзницу, женщину, которая готова ради любви пожертвовать тем немногим, на что способна… А на что она способна? Что у нее есть, кроме этой квартиры? Нет, квартиру она никогда не продаст, она не такая идиотка, чтобы лишить себя последнего, что имеет. Остается машина, пятилетний «Мерседес», оставшийся ей от отца. Наследство. Сколько она может за него выручить?

… Кажется, что так много времени прошло с тех пор, как она отдала ему эту небольшую пачку долларов. «Вот, возьми, — сказала она каким-то ошалелым голосом, словно не вполне соображая, что делает, но понимая, что сделать это просто необходимо, — я тоже хочу поехать с тобой, я вообще хочу быть с тобой, ты, я и наш ребенок, куда ты — туда и я…» У нее в тот вечер было отличное настроение. Вот только Валерий казался встревоженным, смотрел на нее как-то странно, словно ждал какого-то подвоха… На этот раз она сама пришла к нему домой, неожиданно, без предупреждения, чтобы сказать о своей любви, о своей готовности помочь ему.

— Ты серьезно? Откуда эти деньги?

— Машину отцовскую продала. И чего, думаю, она будет гнить в гараже? Валера, возьми меня с собой… Мне это очень важно. Я люблю тебя. А еще вот, это мои драгоценности, правда, совсем скромные…

И она достала из кармана носовой платок, развернула его, показав золотые колечки, цепочку, две пары серег…

— Может, продашь сам? Я не знаю, как продавать и кому…

Он притянул ее к себе, обнял, прижав ее голову к своей груди, сгреб как-то сильно, нервно, судорожно и поцеловал в макушку. Она обомлела от такой ласки, от такой нежности, такого проявления благодарности, как ей тогда казалось, смешанной со страстью. Он взял деньги, пожав плечами, словно до конца не понимая мотивов такого странного поступка, проявления самопожертвования, потом спросил ее о загранпаспорте («Валера, ну ты же знаешь, что он есть, я же тебе его показывала!» — счастливо залепетала она).

— Так принеси, пусть здесь лежит… Вдруг неожиданно сорвемся…

Он так и сказал: «сорвемся». Словно ждал команды. Или денег. Внезапных, больших денег. Но ей было все равно, вор ли он или мошенник, авантюрист, проходимец… Вот, проходимец: проходит мимо кого-нибудь и прибирает к рукам то, что плохо лежит, проходит мимо, оставляя после себя запах гари или серы… Но как же ей хотелось тогда пройти с ним мимо всей этой опостылевшей и полной тяжелой работы и безысходности жизни, мимо, чтобы ворваться, влететь на белоснежном лайнере в другую жизнь, чистую и красивую, как само небо.

— Может, мне и сумку собрать?

— И сумку собери, только небольшую. Все самое необходимое. Но главное — документы… Паспорта, дипломы… Хотя кому они там, эти дипломы, понадобятся…

Как же смутил он ее разговором о дипломах. Значит, действительно планировал взять ее с собой.

В тот день она вернулась домой сама не своя от радости. Она задыхалась от тех картин, что разворачивались в ее голове после разговора с Валерием. Почему-то в них было много пальм и солнца, должно быть, такой она представляла себе далекую и манящую Америку.

Она так разволновалась, что ей стало плохо. Дрожащим пальцем она била по кнопкам телефона, вызывая «Скорую»… Жизнь уходила из сорвавшегося с оси плода, хлестала где-то внутри нее фонтанирующей кровью, заполняя живот теплой и страшной дрожью… В больницу ее привезли в тяжелом состоянии — и уже без ребенка… Он был исторгнут из нее самовольными, упрямыми мышцами еще в машине «Скорой помощи». Да, именно против ее воли, словно организм ее уже успел подчиниться воле мужчины, который не хотел этого ребенка. Только спустя два дня она смогла прийти в себя настолько, чтобы сообразить позвонить Валере и рассказать о случившемся. Она сообщила ему адрес больницы, номер корпуса, палаты… Но он не пришел. Ни разу. Только позвонил дважды, чтобы узнать, как она. Маргарита плакала в трубку, шмыгала носом и не могла крикнуть ему: «Приходи, мне так нужно тебя сейчас увидеть, мне так плохо, так больно…» Она звонила ему часто, пока не кончились деньги на телефоне, и всегда плакала. Не могла остановиться. Он молчал, слушал ее, думал, наверное, что она истеричка, что совершенно не умеет держать себя в руках, зачем она ему — такая…

А потом он исчез. И телефон его перестал отвечать. «Он меня обманул, взял мои деньги и уехал. Сам. Один».

Она встала под душ, чтобы смыть с себя больничные запахи, надела легкую и удобную одежду и поехала к нему. Откуда-то взялись силы… Ехала в метро и спрашивала себя: если, к примеру, он не любил ее и не хотел, чтобы она оставалась с ним, зачем тогда он дал ей ключи от своей квартиры? Но ведь оставил, оставил…

Но квартира была пуста и походила на ее, Маргаритину, пустую и пыльную солнечную квартиру. Отсутствие хозяев превращает комнаты в пыльные коробки, «как из-под ботинок», подумалось ей в ту минуту, когда она, распахнув створки шкафа, увидела, что Валера уехал действительно налегке: все плечики были заняты костюмами, пиджаками, куртками, джинсами… Удивительно аккуратными умеют быть некоторые мужчины…

Вот только денег и своих документов она нигде, разумеется, не обнаружила. Ходила, убитая подозрениями, по квартире, качала головой, вздыхала и искала улики: женские штучки вроде щетки для волос, помады, халатика… Но не нашла. Только сделанная быстрой торопливой рукой запись на обоях, в передней, над столиком с телефоном: 245-09-5… Откуда этот телефон? Раньше его на стене не было, в этом Маргарита не сомневалась… Она быстро переписала номер к себе в записную книжку. Она потом из своей квартиры позвонит и попытается выяснить, кто скрывается за этими нацарапанными на обоях цифрами… А что делать сейчас?

Заглянула в холодильник… Глаза ее засветились надеждой: на полочке стояли пластиковые контейнеры с салатами: оранжевый — с корейской морковью и розовый — селедка под шубой. Еще — завернутый в фольгу довольно-таки приличный кусок корейки, две груши… Нет, он не мог уехать, предварительно купив свои любимые салаты и корейку! Значит, он здесь, в Москве… А деньги положил в банк для надежности, у него вон какие хлипкие замки в двери, вот он и подстраховался…

Маргарита не поленилась, достала один контейнер, открыла… Так и есть. Салат прокис и покрылся плесенью. И это в холодильнике… Стало быть, Валеры в Москве все-таки нет. И нет давно, больше недели… Где он? И почему не выбросил продукты? Тем более если он знал, что уезжает навсегда… Так, стоп. Он не мог уехать навсегда, не продав свою квартиру или не сдав ее… Боже, а что, если он сдал ее кому-то, а она, Маргарита, открыла дверь и вошла в квартиру, в которой живут посторонние люди, мужчина… Точно, мужчина. И одежда частично может принадлежать ему… квартиранту…

Расстроенная, она покинула квартиру и вернулась домой. И чем ближе она подъезжала к дому, тем меньше оставалось надежды на то, что она когда-нибудь еще увидит своего возлюбленного. Возлюбленный! Как она могла полюбить человека, который никогда не любил ее, все поступки которого, выдающие самовлюбленного эгоиста, она оправдывала до самого конца… Который бросил ее в тяжелую минуту, ни разу не навестил в больнице и исчез из ее жизни, прихватив напоследок все ее деньги, драгоценности и никому не нужную преданность? Быть может, она и сейчас кинется его оправдывать, искать весомые причины, не позволившие ему приехать к ней в больницу? Да, конечно, его переехал трамвай (не дай, господи), он подцепил птичий грипп или отравился грибами… Да с такими «Валерами» никогда и ничего не случается.

Дома ей захотелось выть, как воют собаки: тихо, протяжно, отчаянно… Маргарита вскипятила чайник, приготовила себе чай и включила телевизор. Вот оно, спасение от вязкой тишины, от смертельной тоски, навеваемой едва слышимыми больничными запахами, исходящими от сумки, которую она принялась разбирать сразу же, как только вернулась… Простыни в цветочек — в стирку, ночные рубашки — в стирку, бокал и ложку с вилкой — в раковину, пакет с лекарствами и бинтами… Вот он, этот запах… Не поленившись, она вынесла его и выбросила в мусоропровод… Потом вымыла посуду и села пить чай. Голос диктора заполнил квартиру, он рассказывал Маргарите о том, как где-то, очень далеко от ее дома, проснулся вулкан, а в другом месте цунами разрушило прибрежные отели и смыло пляжи вместе с людьми… А одна женщина родила сразу пятерых мальчиков… Жизнь и смерть шли рядом, взявшись за руки. И надо стиснуть зубы и жить дальше, что бы ни происходило…

Она вспомнила о телефоне. Достала записную книжку, пробежала взглядом по цифрам. Отчего-то в этот душный летний день ей стало зябко. Маргарита набросила на плечи кофту, села перед телефоном и напряглась. Набрала номер. После длинных волнующих гудков услышала высокое девичье:

— Да? Слушаю?

— Добрый вечер… Скажите, имя Валерий вам о чем-то говорит?… — спросила она замогильным голосом, чувствуя, как по телефонным проводам утекают ее последние силы. Девчонка на другом конце провода тоже затаилась.

— А в чем, собственно, дело? — наконец донеслось до Маргариты. — Вы кто ему будете?

— Сестра, — выпалила она, укрывшись за нейтральностью этого так удачно выбранного слова. — Я сестра Валеры… Вы же давно его не видели?..

Она бросила эту фразу и сжалась внутренне, боясь услышать: с чего это вы взяли, он стоит рядом и пьет пиво, правда, Валера?

— Давно, давно! Где он? Что вы о нем знаете?

— Вас как зовут?

— Катя, — ответила девочка с готовностью.

— У меня для вас, Катя, от Валеры записка… Он сейчас в отъезде…

В трубке всхлипнули. Как же ее припекло, бедняжку…

— Успокойтесь… Давайте встретимся завтра, в десять часов…

Девочка была готова встретиться хоть сейчас и где угодно.

Маргарита вдруг зажмурилась, словно Катя, потенциальная любовница Валерия, через графитовый порошок телефонной трубки успела ослепить ее своей молодостью, красотой и пышущим здоровьем юным телом, и, собравшись с духом, назвала место встречи. Рука ее, ослабев, положила трубку… Голос диктора («Из Атлантики по направлению к Соединенным Штатам на всех парах несется новая угроза — пока еще скромно именуемая тропическим штормом „Рита“, но постепенно набирающая силу и энергию от теплых вод Карибского моря, грозящая…») продолжал убеждать ее, что не только ей плохо, что весь мир страдает («…в любую минуту превратиться в ураган… существует опасность, что, войдя в Мексиканский залив, „Рита“ не только превратится в большой ураган — третьей категории или выше, — но и выйдет на берег Луизианы, еще далеко не оправившейся от „Катрины“ — самого разорительного урагана за всю историю страны…»).

Какой шторм, какой ураган?.. Она потеряла ребенка, любовника… И Маргарита разрыдалась.