Обратная сторона игры

Анна Гурина, 2022

«К вечеру дождь закончился, и теплый ветер нагнал туман. Он укрыл плотной вуалью низкий забор с колючей проволокой, деревянные вышки с часовыми, фигуры осужденных и черные деревья в саду. Стало пасмурно и тоскливо. Кто-то из охранников включил прожектор, и его мощный луч превратил туман в прозрачный дымчатый занавес, за которым бараки, вышки, забор и деревья казались размытыми, словно в кошмарном сне. Я стою на КПП перед железными воротами зоны…»

Танго^[2]

Когда человек долго вглядывается в бездну, бездна начинает вглядываться в него.

Ницше

Всюду, куда хватало глаз, паслись отары овец. Пенное море шерстяных облачков спускалось с подножий гор и подползало к самой кромке залива, из черной воды которого поднимались мрачные, похожие на чудовищ треугольные скалы.

Сеньора Рихардо застегивала на сгибе локтя перчатку для верховой езды. Закрепив пуговичку в лунке петли, она взяла с подоконника ременную плетку и бросила взгляд в окно — над белоснежными хребтами гор клубился нехороший туман.

— На днях снег пойдет, надо заказывать корма.

Муж ответил флегматично, не отрываясь от газеты:

— Съезжу к ним после праздников.

Сеньора покачала головой:

— Нет, это поздно. С ледников идет снег. Звони в контору, пусть привозят сегодня, в крайнем случае завтра.

Муж отложил газету и скользнул взглядом по фигуре жены, стоявшей возле огромного окна, обрамленного черной дубовой аркой: выпирающие из-под жилетки острые бугорки лопаток, худые руки, стянутые перчатками, угловатые штрихи талии, лира таза, облитая кожаными бриджами, впадающими, словно ручей в полноводную реку, в плотные ловкие краги с твердым деревянным каблуком и острыми шпорами.

— Как скажешь, душа моя, сегодня так сегодня.

Повернувшись к столу, сеньора схватила вафельку, обмазанную коричневой вареной сгущенкой, и та хрустнула у нее на зубах. Поставив колено на стул, наскоро отхлебнула кофе из большой глиняной кружки, чем-то напоминающей пивную.

— Ты совсем не поела.

— Пообедаю в городе. Люблю тебя.

Поставила кружку и, наклонившись к мужу, вытянула губы в трубочку. Они наскоро поцеловались, почти не прикасаясь друг к другу, как целуются люди, слишком долго прожившие в браке: уже без страсти, почти машинально, скорее по привычке испытывая потребность в нежности.

— И я тебя, душа моя, — он снова взялся за газету. — Как думаешь, на сколько завтра ставить будильник?

— Думаю, на четыре… Или раньше, может? — она прищурилась. — Нет, на четыре. Всё, до вечера! — сеньора выскочила из залы и быстро сбежала по ступеням, громко стуча каблуками и шпорами. Перед тем как захлопнуть входную дверь, крикнула:

— Не забудь про контору!

Возле крыльца пожилой индеец с лицом, словно из грубо высеченной бронзы, держал под уздцы черную, узконогую, гладкую, как сливочное масло, криолло с единственным белым пятнышком во лбу. От утреннего холода и нетерпеливого ожидания скачки лошадь перебирала копытами по влажной земле, взрывая фонтаны красновато-черной почвы.

— Buenos dias, señora.

Сеньора легко оперлась точеным носком сапога о стремя, почтительно придержанное для нее черными, узловатыми, как у лешего, пальцами индейца, и влетела в седло.

— Buenos, Kvatoko.

— Cuándo podré ser libre? Mi casa está muy lejos, lo sabes. (Когда я могу быть свободным? Мой дом далеко.)

— Dar de comer a los caballos y si traen alimento, ayudar con la descarga. Puedes ir despué sdel almuerzo. (Выведи лошадей на выпас и съезди с сеньором за кормами. Потом ступай домой.)

— Gracias señroa. Felices vacaciones (Спасибо, сеньора. Счастливых праздников.)

— Felices vacaciones, Кvatoko! (Счастливых праздников, Кватоко.)

Сеньора натянула вожжи, сжала шпорами блестящие, отливающие глянцем бока лошади и хлестнула ее по крупу. Криолло заржала, вскинула голову и взяла в галоп.

Массивный каменный дом с круглыми, серого кирпича башнями стал медленно удаляться. На горизонте из-за заснеженных хребтов выплывал слепящий прожектор солнца, обливая розовато-сиреневым светом километры пастбищ с низкорослой кудрявой растительностью и лежащими на земле почти плашмя из-за никогда не прекращающегося ледяного порывистого ветра деревьями. На много миль вокруг — только пампа и разрушенные, давным-давно оставленные хозяевами фермерские домики, мебель в которых покрылась пуховиками пыли, а в кухонных горшках и кастрюлях, обмотанных паутиной, поселились игуаны.

* * *

В гостиную, смущенно кашлянув, зашел индеец Кватоко.

— Мmm? — промычал, не поворачиваясь к нему, сеньор.

— Te… una nota. (Вам… записка.)

Сеньор, не отрываясь от статьи о правительстве, разбазаривающем народные деньги на фейерверки в честь Иосифа-труженика, спросил:

— Рor quién? (От кого?)

— No se, aqui en un idioma extranjero. (Не знаю, тут на иностранном.)

Сеньор медленно повернулся к индейцу. Тот подал ему небольшой квадратный листок, на котором четким, летящим вверх почерком было написано два слова — «Я здесь» — и две буквы — «И.Г.». Дрожащими руками сеньор положил газету на стол, снял и бросил поверх неё очки. Его приятно красивое лицо с мохнатыми бачками внезапно стало напоминать дурную туалетную бумагу.

— Quien lo trajo? (Кто её принес?)

Кватоко задумчиво почесал голову.

— No es local. No lo conozco. (Он не из местных. Я его не знаю.)

Рука сеньора сжала записку в кулак. Невидящим взглядом он посмотрел в окно на бескрайнюю, протянувшуюся от горизонта до горизонта равнину степи.

Кватоко кашлянул.

— Me necesita hoy, señor? Irás por la popa? (Я сегодня еще буду нужен, сеньор? Вы поедете за кормами?)

Но сеньор не отвечал.

— Si no me necesitas, puedo ir? (Если я вам не нужен, я могу быть свободным?)

Сеньор сидел сгорбившись, постарев лет на пять. Уставшими глазами он смотрел на черную точку ястреба, распластавшего в голубом небе свои когтистые крылья.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Рассказ удостоен премии «Золотое перо Руси» 2021 года.