Рассказы 15. Homo

Анна Грин, 2021

Добро пожаловать в Новый мир! Здесь роботы не уступают людям в способности мыслить и испытывать эмоции. Здесь ожившие города исполняют роли муз и богов. Здесь пришельцы устраивают людям тест на человечность. И ни у кого не остается сомнений, что мы во Вселенной не одни. Но достойны ли мы?..

Род Велич

Гуманизация

— Дед, деда!

— Терраформирование — это как сделать из непригодной для жизни планеты Cкажи, а что такое гуманизация? — Маленькая Маринка скачет по гладким каменным плитам, словно играя в классики.

Мы спускаемся от дома на горе вниз по мощеной дороге. Интересно, где она услышала это слово?

— Хороший вопрос. Многие путают «гуманизацию» и «терраформирование», — говорю я, подражая тону лектора из видеоуроковпригодную. А гуманизация — это подготовка уже пригодной планеты для безопасной и удобной жизни земных колонистов. Это как из дикого леса сделать уютный сад, понятно?

Я вдыхаю смолянистый запах кипарисов и саговников, зеленеющих вдоль дороги. Хорошо прижились на здешних камнях. Из зарослей доносятся трели цикад. Райское спокойствие курортного мира.

— Понятно. — Маринка поправляет панамку и тут же перескакивает к новому вопросу: — А что труднее?

— Терраформирование однозначно сложнее и дороже. Уйдет много-много лет работы, прежде чем на новой планете вырастут цветы и люди смогут гулять без скафандров. Пригодные для жизни миры — огромная редкость в нашей галактике!

Дорога изгибается вдоль склона и ныряет в прорезанную в скале террасу. Воздух уже заметно прогрелся с утра, но в тени еще царит приятная прохлада.

— А наша Тейя сразу была пригодная? — не унимается Маринка.

— Да, мир Кесслер-1А был уже обитаем, когда мы прилетели сюда. Я сам участвовал в его гуманизации.

Внучка серьезно смотрит мне в глаза.

— И как, страшно было?

Я морщу лоб, припоминая те далекие времена. Было ли мне тогда страшно?

— Пошел! Пошел! Пошел! — орет над ухом сержант.

Десятки кованых ботинок гремят по железному трапу. Над головой тяжелые лопасти конвертоплана молотят горячий воздух. Высадив космодесантников на жаркий песок, винтокрылые машины снова взмывают в небо.

— Первое отделение — северный вход! Второе отделение — южный! — голос комбата шипит из наушника. — Третье — охраняете периметр и внешние стены. И чтоб ни один таракан не ушел!

Хорошо ему там командовать, наблюдая с безопасного расстояния.

Надо мной нависает черная громада улья. Гора из угрюмых глыб вздымается посреди пустыни, словно гигантский муравейник. И какому дураку пришло в голову прозвать их ульями?

Солдаты первого отделения грузной трусцой движутся в обход. Мы идем прямо, где на возвышении, меж камней чернеет зев прохода внутрь горы.

В первых рядах — уже нюхавшие порох ветераны, они живо карабкаются по голым камням с оружием наперевес и, не сбавляя хода, ныряют в темный провал. «Желторотики» вроде меня, кто только из учебки, стремятся не отстать.

Я невольно замираю над зияющей дырой. В лицо бьет горячий воздух и запах гари.

Сержант Ульман сочувственно косится на меня.

— Первый вылет?

Несмотря на немецкую фамилию, внешностью он больше напоминает мексиканца и говорит на общеземном с заметным арабским акцентом.

— Да не дрожи ты так! — ухмыляется он, щелкая предохранителем своего пулемета. — Там всех тараканов с воздуха напалмом выжгли. Наше дело — убедиться, что все чисто, и отработать раненых. Чтоб не мучились.

Мы спускаемся внутрь последними. Под землей не так уж и темно, извилистые проходы ветвятся во все стороны, местами пропуская свет снаружи. Дыма тут заметно больше, но дышать можно — ветер гоняет по улью воздух с поверхности.

— Тренировки свои помнишь? — пытаясь ободрить, сержант хлопает по баллонам за моей спиной. — Задачи огнеметчика на поле боя?

Я вытягиваюсь в струнку, как на плацу, и заученные слова сами отскакивают от зубов:

— Выявлять противника в скрытых и малодоступных местах! Уничтожать кладки яиц и запасы…

— Ладно-ладно! Молодец! — смеясь, обрывает он. — Смотри, только своих не поджарь. Увидишь кого из недобитых — ты знаешь, что делать. Главное, чтобы они не страдали — мы ж не звери какие-то!

Мы ступаем по черным отполированным камням. Сколько же поколений шлифовали их своими лапами? Под ногами хрустят черепки, пепел, обгорелые железки и дымящиеся куски мяса.

Я застываю, впервые так близко разглядывая тело туземца. У них мало общего с нами — две ноги, две передние лапы с клешнями, похожие на клюв массивные челюсти. Тело сильно обожжено, даже костяные щитки на спине оплавились.

По мрачным тоннелям носится эхо одиночных выстрелов. Наверное, ветераны убеждаются, что живых не осталось. Завяжись ближний бой, уже строчили бы длинными очередями.

Внезапно мой взгляд падает на боковой тоннель. Его что, еще не проверили? По стенам тянутся то ли орнаменты, то ли крючковатые письмена.

За поворотом открывается обширная камера. В стенах чернеют гладкие плиты, гравированные плотными рядами символов. У дальней стены — похожий на кол ритуальный тотем, а под ним — пирамида из яиц.

Я осторожно приближаюсь к находке. Крайние яйца спеклись, но те, что дальше, еще дышат. Я зачарованно рассматриваю, как внутри кожистой оболочки подрагивают полупрозрачные эмбрионы. Затем, опомнившись, тянусь к гашетке. Задачи огнеметчика…

Визг! Нечеловеческий визг раздирает барабанные перепонки. Я успеваю отскочить, зажав уши, и вижу, как между мной и кладкой вырастает массивная фигура.

Существо корчится на четвереньках, заслоняя собой яйца, — то ли ранено, то ли готовится к прыжку. Оружия в клешнях не видно, но разинутый клюв с острыми зубами наводит ужас. Обожженная напалмом кожа свисает лоскутами, существо жутко таращится на меня уцелевшим глазом, вместо другого — месиво зеленой сукровицы.

Этот взгляд меня словно парализует. Я понимаю, что вот-вот погибну, но руки, словно клещи, сжимают ствол огнемета, не в силах дотянуться до гашетки. Это мгновение кажется бесконечным. Но тут по ушам бьет грохот очереди.

Ручной пулемет сержанта строчит у меня за спиной. Я вижу, как трассирующие пули впиваются в тело существа и вылетают с обратной стороны вместе с брызгами зеленой крови. Через несколько секунд все стихает.

— Совсем очумел?! — Сержант отвешивает мне тяжелую оплеуху. — Сразу стрелять надо было или на помощь звать! Это ж самка — они самые опасные! Особенно возле кладки!

Пытаясь загладить оплошность, я поспешно вжимаю гашетку и смотрю, как струя пламени пожирает распростертое тело и гору яиц.

— Эй, ты заснул? — Маринка тащит меня за палец. — Пошли! Ты же обещал показать мне пещеру чудовищ! Как их там? Ква… ква?..

— Их называли квагги или квагары, — поправляю я. — Примитивные существа вроде рептилий. Но от них осталось много интересного. Вот, смотри!

Я приседаю и указываю на одну из каменных плит, которыми вымощена дорога. Ее поверхность испещрена рядами неровных знаков, похожих на куриные следы.

— Это их письмена. Здесь много таких.

Маринка водит пальчиком по выгравированным в камне бороздам.

— А что еще осталось?

— Названия, например. Многие до сих пор хранят следы их языка: город Кварс, долина Кварам, хребет Тор-Кван. Правда, почти все поселения уже переименовали на наш лад — Веселое, Золотое, Солнечное.

— А еще?

— Еще остались древние святилища в пещерах. Там квагары первыми научились выращивать деревья-осьминоги.

Маринка боязно замирает.

— А там, куда мы идем, будут деревья? Они страшные! У них корни такие загребущие! — Она делает пугающий жест ручками и корчит рожицу.

— Нет, не будет, — улыбаюсь я. — По правде сказать, они не совсем деревья. И совсем не страшные, как осьминоги. Хотя ты ведь и настоящих земных осьминогов не видела никогда.

— А правда, что они лечат от всех болезней и ран?

— Ну почти. Разве что кроме душевных. Маленькой ты много болела, и мы тебя тоже лечили соком деревьев-осьминогов.

Дорога змеится все ниже. Там, внизу, где скалы словно в воду ныряют в бескрайнее море песка, виднеется причал для спидеров на воздушной подушке. Но я смотрю в другую сторону. Я знаю, что где-то на этом склоне, среди поросших можжевельником камней и мачт концентраторов влаги таится вход в древнюю пещеру. Вот только туда еще карабкаться и карабкаться.

Горячий ветер из пустыни на мгновение затихает, и в неожиданной тишине мне чудится эхо далекой канонады.

— А может, не пойдем сегодня? — поворачиваюсь я к Маринке. — Мама будет ругаться, если узнает, что я тебя туда водил.

— Пойдем, пойдем! Ты же обещал!

— Ну ладно, — вздыхаю я. — Только маме ни слова, хорошо? Пусть это будет наша с тобой военная тайна.

— Слушаюсь, командир!

Маринка прикладывает руку к панамке, и мы начинаем взбираться по склону. Из-за горы все ярче пробиваются красноватые лучи.

Раскаленное светило немилосердно жарит бетон на плацу. Хорошо еще, в небе только красноватый Кесслер-1; когда взойдет белый Кесслер-2, без солнцезащитной маски лучше и носа из казармы не высовывать.

Жаркие лучи распекают два десятка железных контейнеров на посадочной площадке. Грузовые жестянки, прозванные у солдат консервами, сторожат несколько часовых.

— Что там у вас? — я обращаюсь к рядовому, что скучает в тени контейнера, и как бы невзначай протираю новенькие лычки капрала.

— Пленные тараканы на депортацию, — лениво отвечает он. — Транспорт еще утром должен был забрать. И где его черти носят? А то эти на жаре дохнут как мухи. Уже четвертого выносим.

Рядовой кивает на двух товарищей, которые выволакивают из контейнера безжизненное тело.

Я заглядываю внутрь. Весь контейнер забит кваггами. Они лежат вповалку на железном полу — раненые, обессилевшие от жажды и голода, в основном самки и подростки. Клешни у многих раздавлены или разбиты кувалдой — чтобы больше не смогли держать оружие.

— Слушай, может, из пожарного рукава по крышам плеснуть? — говорю я рядовому. — Железяки бы не так грелись.

— Делать мне нечего! Может, им еще колы со льдом? — Он сплевывает на горячий бетон. — На базе и так воды в обрез.

— А куда их везут?

— На астероиды.

Я понимающе киваю и направляюсь к зданию штаба, где уже топчется Ульман.

— Ну где ты телишься? Старший уже рвет и мечет! — торопит он меня в кабинет комбата.

Внутри обволакивает приятная прохлада кондиционированного воздуха. Густые жалюзи приглушают свет в окне, под которым зеленеет в кадке привезенная с Земли пальма.

— Вольно! — отмахивается комбат от нашего приветствия. — У меня для вас срочное задание. В целях минимизации рисков для будущей колонии штаб приказал выселить всех кваггов в радиусе тысячи километров. Обычно этим отряд Ермака занимается, но дел сейчас невпроворот, а времени в обрез, так что бросаем в поле всех, кто в наличии.

Капитан Ермак с позывным «Сорокопут» считался на базе живой легендой. Самую тяжелую и грязную работу он и его отряд выполняли безотказно, со рвением, за что и получили прозвище «миссионеры».

Командир выводит карту на большой экран и продолжает.

Конец ознакомительного фрагмента.