Идущие за горизонт

Анна Гоголева, 2012

Для героев этой книги духи, шаманы, снежный человек, странные острова, заветные воды, видения так же реальны, как мы с вами. Мир таинственной природы, люди вокруг открывают им многоликую жизнь Севера, запечатленную в поэтическом слове. Превозмогая боль, невзгоды, они стремятся к радости, к зовущим горизонтам. Где светит незаходящее солнце, небо говорит с землей, божества с людьми, усилиями которых мечты становятся реальностью, слова – действиями, добро побеждает зло, цветут легендарные деревья и удивительные цветы, что излучают благословение, как их творцы, идущие за горизонт.

Остров удаганки

«Айал! Я не верю тому, что произошло, не верю! Все мое существо отказывается поверить в это. Мне говорили — ты ушел, исчез бесследно. На этом острове такое бывает часто. Ведь это — гибельные для людей места. А тот, кто вернется, все равно больше не жилец на этом свете. Она забирает их к себе. Она — шаманка. Рассказывали о несчастной любви, грустную легенду. Когда-то много лет назад странник приезжал сюда, прекрасный юноша. Он встретил местную шаманку и любовь случилась. Однако он потом уехал. А она осталась. Несмотря на свои шаманские чары, не смогла его остановить. Отпустила себе на гибель, на вечное страданье. От горечи и муки, в вечном ожиданье лик ее запечатлелся в камне, на скале, что смотрит пристально и горько в туманы, даль, далекие века… О боже! Порой, когда смотрю я на это лицо, что выступает порой из мглы, скалу окутывающей, мне кажется, что это я застыла. Вся — ожиданье, боль. Но с тех пор, как ты ушел, ее не видно! Боже! Я стараюсь не думать ни о чем и только вспоминаю, вспоминаю о том, что было… Песок, речные камни, вода прибрежная, наверно, все знают мои рассказы и все же по-прежнему внимают тихо. А я все кричу, шепчу, зову, молю тебя вернуться. Нет, наша встреча была не для расставанья. Все, кто искал тебя, уехали, ушли. Как долго тебя искали! Прочесали лес, берега. Только не решились на гору взобраться. Легенду зная, не решилась я просить их… Айал! Боже! Как себя ругаю! Места не нахожу! Мне кажется, я виновата во всем, что произошло. Привезла сюда, рассказала про эту легенду древнюю. Сказала, что это место опасно очень, сюда нельзя ходить. Как же не могла понять, что все, что нельзя для других, тебе позволено, так ты считаешь, потому что ты — особый. Конечно, запретный плод — сладок. Все, что окутано покровом тайны, тебя притягивает, как бездна. Чем больше смотришь, тем сильнее затягивает. Твои рассказы, гадания на картах, чтенье мистических книг — все говорило, что живешь ты в ином мире. А эта жизнь для тебя всего лишь переход в иное. Твоя прабабка была красавица, колдунья, из очень сильных. Не потому ли тебя преследовали всюду странные явленья, духи. Теперь, вспоминая твои рисунки, я думаю и в ужас прихожу. Быть может, твой дух, которому ты повинуешься, о котором рассказывал когда-то, тот, кто дарует тебе силу, требует взамен отказа от многого. В том числе, наверно, и от меня. Верно, этот ревнивый дух — она, что в плен тебя взяла и требует повиновенья во всем, взамен на знанья тайные. Теперь я понимаю, чтобы постичь неведомое, ты можешь пожертвовать и мной. Боже! Теперь и с этим живу, как видишь. Но без тебя… Я знаю, духи, призывающие своего избранника, ревнивы очень. Взамен за знанья, силу требуют все больше, больше. Порой они вступают в связь с человеком и тогда… Нет, нет! Все это невозможно. С этим никогда не примирюсь! Даже думать не хочу. И только вспоминаю, вспоминаю. Это сейчас единственное, что придает мне сил… Помнишь, мой день рожденья. Никто не знал, сколько мне лет, только Петр и моя соседка, два самых близких друга. Я думала, весь день мы вместе проведем. Приготовила, как делала обычно мама, вкусное угощенье. С друзьями посидела. А потом пошла к тебе, к твоим друзьям, что стали и моими. Боже, что только не представляла: подарок, звон бокалов, твои пожеланья. Но, когда пришла, ты не был там. Ты не был! Дверь открыл Володя, твой друг. Еще сидела одна пара. Такие юные! Им едва исполнилось 17. Я старше почти на двадцать лет. А тебя всего на десять. Боже! Как не ощущала такой разницы во всем! Когда чувства тебя переполняют, на многое глаза ты закрываешь, даже на такие несоответствия. Но как же пусто без тебя, тоскливо! Друзья искали тебя, звонили, а я казалась среди них такой спокойной. Но боже, что творилось в моей душе! Какие страхи! Это было лишь прелюдией к тому, что сейчас меня обуревает. Хорошо, что рядом нет никого, ведь это невыносимо больно! Я что-то делала, а может, просто смотрела телевизор. За пустым столом сидели юные друзья. Володя поехал в магазин за продуктами. А я ждала, ждала, вот как сейчас. Сколько опасений, тревог пережила! Хотела уже пойти тебя искать. Скрылась в твоей комнате. Смотрела на твои вещи, твои рисунки, на которых изображены города, дома неведомые, похожие на странные колокола. И женщины. Сколько их было, разных! Но один портрет все повторялся, теперь я знаю — то была она. Боже! Почему тогда не насторожилась! Быть может, это и был — твой дух. Думая об этом, в глазах темнеет. Но тогда я думала, молила, чтоб ты скорей пришел. И ты пришел, пришел! Но почему тогда не бросилась тебе на шею, не сказала, что пережила! Когда ты подошел меня поздравить, пришел обнять, родной, я оттолкнула холодно тебя, сказала, что опоздал ты. Оторопел ты, убежал к друзьям, весь — возбужденье. Не говорил, кричал. Из слов твоих, я слушала на кухне, с другом твоим взялась готовить ужин, я поняла, что ты ушел медитировать. Так кажется, зовутся твои уходы в иные миры. Для меня тогда все это было лишь обидой, знаком невниманья. Но как я ошибалась! И знать не ведала, что это так опасно! Мучительно. Нет не для тех, кто уходит. Они ведь знают, на что идут, хоть не сознают всю опасность таких путешествий в астральный мир. А для тех, кто остается, кто помнит, надеется и ждет — такая мука! Боже! Как тяжело мне было, как я страдала. Что ни минуты мы не смогли остаться наедине. Все на глазах. В какие-то моменты это пыткой становится… Нет, нет, довольно об этом вспоминать. «Злые духи тебя атакуют, но вдруг свет появляется, и он тебя спасает! Спасает, да!» — ты повторял в каком-то пугающем возбужденье. Боже! Опять я думаю об этом, опять! Верно, от этого мне не уйти, никак. Как не уйти отсюда без него. Иначе до конца жизни не смогу простить себе за это.

Я поняла сейчас, так четко — за все, что с нами происходит, особенно за радость, надо судьбу благодарить. Иначе все это у тебя изымается нещадно. А начинается вроде бы с простого. Незаметно холодок превращается в снежный ком. Взаимные обиды, раздраженье, отчужденье, об этом и вспоминать не стоит. Однако в том, что произошло я не смогу смириться. Все во мне бунтует против этого…

«Злые духи тебя атакуют — так, так! Но вот явился свет, и он спас, спасает!»

Сейчас я понимаю, то добрый знак был, и в день моего рожденья. То означает, что свыше нам благоволят — как поздно я это поняла! О, дорогой мой. Почему так поздно мы ценим то, что было нам даровано когда-то. Мелкие обиды помним больше, чем радость. Копаемся в них, причиняя страдания себе, другим. А надо тут же забыть и вновь с надеждой смотреть в лицо судьбы…»

— Мария! Маша! — послышался знакомый голос.

Мария поспешно отложила ручку и спрятала письмо. Петр! Хоть и говорит, что теперь он просто друг, но все же ее не обмануть. Однако, как он верен, никак не забывает. Хоть не состоялся, как муж будущий, но как друг незаменим во всем. Быть может, когда-то надобно смириться, довольствоваться лишь дружбой. Когда-то, но только не теперь!

Мария, вздохнув, поспешно встала, направилась к Петру. Он выпрыгнул из моторной лодки, занес в избушку, одиноко стоящую на берегу реки, коробку с продуктами.

— Спасибо. Хоть ты меня не забываешь…

Петр сердито снял круглые очки и снова нацепил на нос.

— Послушай, сколько можно! Девушке одной оставаться здесь опасно.

— Но я не одна.

— Да перестань. Опять выдумываешь что-то. Мы прочесали весь лес, ничего не нашли, только потому я решился тебя оставить здесь одну.

— Ну конечно. У тебя ведь работа.

— Кто-то должен жить реальной жизнью.

— Я тебя совсем не упрекаю, наоборот. Не бойся. Сам ведь знаешь, люди боятся этих мест. Никто сюда не забредет.

— И потому ты осталась здесь.

— А что мне остается. Когда вернется он, кто-то должен его встретить.

— Но это бред ведь бред! — вскричал Петр, снова сорвав очки. — Все это только твои иллюзии, бесплодные мечты! Ты все это лишь выдумала. Свою любовь к нему, его, себя. Вернется! Как же! Наверно, уже давно уехал к себе на юг. А о тебе и думать позабыл!

— Там ему всегда не нравилось. Он всегда мечтал жить далеко на севере, в лесу, на природе, где столько тайн, загадок. Я хотела, чтоб понял он — лучше жить в реальной жизни, чем где-то там блуждать.

— Потому и привезла сюда.

— Но я не думала, что так все обернется.

— Не думала! В твои годы пора бы думать, не только эмоциями жить! А я-то тоже! Ну почему всегда иду у тебя на поводу! Ты идеалистка. Опомнись! Ведь он же просто юнец зеленый. Не знает, что хочет, что надо, не видит очевидных вещей, а воображает-то! И ты все выдумала. Пойми, того, кого ты ждешь, не существует!

— Нет, нет! Он есть, есть! И я найду его, найду!

Она вскочила, сжимая крик, наружу выскочила. Волны реки холодной у берега в тревоге бились, кружили чайки с невеселым криком. Ветер бил в пылающее лицо.

«Петр как всегда прав. У него такого никогда бы не случилось. Он думает, что благоразумен, а сам! Женился на какой-то стерве, которая разорила его, оставила одни штаны. Разбила ему жизнь. Устроила скандал, приревновав к кому-то, прямо на его работе! В результате его уволили. А женушка оставила его ни с чем, обобрала до нитки. К тому же бедняга должен платить алименты чуть ли не до конца жизни. Вот бедолага, запутался вконец. По уши в долгах. Прежде чем осуждать ее, на свою жизнь бы посмотрел!.. Однако он все же прав. Не надо было слушаться Аяла, рассказывать ему эту легенду, про несчастную любовь одной шаманки и привозить сюда. В места недобрые, где царит лишь горечь, в камне застывшая навеки. Мечты несбывшиеся, напоминание вечное о любви ушедшей, о том, что нет давно… Твердила ведь, что приходить сюда опасно, страшно, но он и слушать не хотел. Сказал, что сам пойдет. Ничего не оставалось, как привезти его сюда. Найти лодку, уговорить Петра, проводников привезти к этому зловещему утесу. Как он смотрел на лицо из камня! Сколько мыслей, чувств мелькнуло во взоре вспыхнувшем! Смотрел, смотрел, ничего вокруг не видя и не слыша. А она призывно улыбалась, звала его, манила. Зачаровала колдунья злая! Все для него померкло, только она, она! Но почему! Она ведь — всего лишь камень, тень, бесплотный призрак. Ее ведь нет, давно уж умерла, не существует. Осталась одна легенда… Однако лицо из камня никто не вырезал, как люди говорят. Так почему осталось здесь навеки? Так ясно проступает, как живая! И это не иллюзия, а явь! Все это видят. Улыбается призывной улыбкой и мужчины голову теряют. Ну, как не видят, что эта зловещая ухмылка — отрава, яд. Не видят! Говорят, что многие ушли и больше не вернулись, канули в безвестность. А те немногие, хоть и вернулись, недолго прожили. О боже! Аял! Нет, нет! Со мной иль без меня, только живи, живи! Айал! Айал! Где ты?!»

Она бежала, рвалась к нему, стонала. Коренья дерев неведомых, как змеи, клубились под ногами. Точно шипели зло, хватали за ноги, кусали. Она, изнемогая, хрипела тяжко, стонала, плакала. Крик отчаянья метался в дебрях, как в ловушке. Звери, птицы в страхе разбегались. Небо потемнело, тучи грозно собирались. А крик все бился — плач, хрип, надрывный стон. «Айал! Айал! Где ты?!»

Она задыхалась в отчаянье, боли, страхе, что затягивали ее как в омут. Все глубже, глубже. Вот дышать уж нечем. Еще мгновение и…

Из последних сил она вскричала: «Спасите! Помогите! Мама! Бабушка!..»

… Легкое дыханье коснулось щек, как теплая, шершавая ладонь. Повеяло знакомым, дорогим. Запахом оладий, парного молока. Бабушка!..

Со вздохом приоткрыла тяжелые глаза. В бело-молочной мгле летали огни мерцающие. Запах высоких, росистых трав, цветов рассветных светлой дымкой вздымался вверх. Земля благоуханная вздыхала, очнувшись после сна. Приглушенный говор, голоса, что говорили на языке неведомом. Странные огни взлетали плавно. Боже! Знакомое в них видится, родное, как воспоминанья детские. Покоем окружают, тишиной, давно забытой лаской, словно в детстве, ранним утром, когда бабушка, еще живая, будила по утрам.

— Наконец-то очнулась внученька!

Мария привстала удивленно. Голос такой родимый! Сколько раз он ласково будил, благословеньем начиная день.

— Бабушка! Ты?!

Лицо в морщинах, что ясно показалось из облака над лугом, тихо улыбнулось.

— Бабулечка, родная!

Она вскочила, устремилась к родимому лицу. Но лик знакомый отстранился и побледнел, будто вот-вот исчезнет.

Она вскричала:

— Нет, нет! Не исчезай! Все-все меня оставили. Одна, совсем одна!

— Моя родная, ты не одна.

— Только ты меня любила! А он покинул. Скажи, где его искать? Как жить?!

— Не отчаивайся, ведь ты имеешь многое, дар дан тебе чудесный.

— Какой дар! Я будто высохла от слез, опустошена вконец!

— Ты многое в себе не знаешь.

— Знаю только то, что виновата. Его я потеряла. Тот, на кого надеялась, не оправдал надежд. А тот, кого любила, меня оставил. Сейчас во мне лишь стон. Я не сумела наш род продлить, твой, отца и мамы.

— Надежды не теряй.

— Надежды! Невмоготу жить только ею! Все-все я потеряла!

— Пойми, в тебе есть нечто, что всего дороже — сердце. Так не отступай! Не бойся — потеря это и обретенье. Ступай без страха. Стучащему откроется. Здесь неподалеку озеро лежит.

— Озеро?! Зачем оно мне?

— О, то не простое озеро. Оно впитало надежды тех, кто приходил к нему, их муки, радость. Многое видало и пережило с ними, потому силой немалой обладает. Ступай к нему и там…

— Бабушка, мне страшно! Как будто я плутаю в лабиринте.

— Слушай свое сердце и дорожи им, оно не подведет. Надейся, верь, это к любви приводит.

Бабушка прощально улыбнулась и скрылась в дымке среди росистых трав.

— Бабушка! Нет, нет! Не уходи! — она вскричала, к ней бросилась. Травы, расступившись, снова к земле припали. Она лицом уткнулась в знакомый запах и разрыдалась.

— Мария! Мария! — легкий шелест в травах высоких пробежал, в деревьях зашумел, птицами вспорхнул с ветвей пушистых. Ветер полуночи налетел и травы в цветах неярких заколыхались, пригнулись разом. Дорогой зыбкой и пахучей пролегли, что волнами зелеными трепещет и в даль зовет, как свет томительный луны.

Мария прислушалась. «О! Зов слышится! Знакомый голос! А может быть, он там!»

«Там, там!» — эхом отозвалось вокруг.

Она вскочила и бросилась вперед, по травяной дороге. Деревья в ветвях раскидистых покорно расступились. Сосны колючие и ели, шумливые березы. В водах зыбких лесного озера дом показался. Высокие колонны стволами белыми берез взлетают к небу. Крыльцо резное покрыто причудливым ковром. Над водами зеркальными озер кружатся птицы. Похоже, стерхи. Но почему они темны, невеселы и молчаливы?

Мария глаза протерла. Нет, похоже, сон не прошел еще. Сколько раз являлся на рассвете! Словно не было разочарований, разлук, потерь, ни слез реальности жестокой. А только сказка, что детством, юностью подарена тебе. В этих сказках должен быть он — один единственный, что предназначен тебе самой судьбою… Наверно, это просто сон. Надо ущипнуть себя и все исчезнет!.. Ох, что это! Не исчезает сон!

А по ступенькам легко сбегает, к ней устремляется прекрасный юноша. Он подбегает, взгляд карих глаз точно гладит. Руки тонкие слегка дрожат.

— Мария! Наконец-то ты пришла. Я ждал тебя!

Она в удивлении застыла. Опомнившись, глаза протерла. Принц улыбнулся.

— Да, да, это так. Я ждал тебя, именно тебя.

Он улыбнулся приветливо, светло. За руку взял и за собой повел в чудесный дом. Она ступала, дыханье затаив. По стенам, украшенным цветами, блистали зеркала. Играла музыка. Пленительные звуки! В цветах чудесных, диковинных растениях они мерцали, источая пряный аромат. А в середине светлых залов — накрытый пышный стол. За ним сидели люди. Женщины, одна краше другой, в нарядах ярких, украшеньях чудных. Их кавалеры что-то шептали им на ухо, лукаво улыбались. Они разом к вошедшим повернулись.

«Куда же она попала?»

С улыбкой он ответил:

— На свадьбу.

— На свадьбу? Чью?!

— Нашу!

— Нашу?!

Она застыла. А он, все так же улыбаясь, подвел ее к столу и посадил рядом с собой. На трон высокий, что горделиво возвышался в самой середине богатого стола. «Боже! Неужели это наяву, не сон! Неужели это все-таки возможно!..»

Она пристально в глаза его вгляделась. Но что это! В очах прекрасных мелькнула тень. Знакомая ухмылка! Насмешлива, злорадна! Оо!

— Мария! Что с тобой? — спросил он, нагнувшись к ней.

— Нет, нет. Я просто…

— Не бойся, все пройдет, — он чашу поднял, стоящую пред ним, и подал ей. — Выпей вот это и все пройдет. Все страхи и сомненья, ненужные воспоминанья, что причиняют боль, — голос звучал вкрадчиво и нежно.

— Что это?

— О, то напиток не простой. Его я собирал ночами из слез твоих, в горечи и муке, ревности жестокой. И оттого он силой обладает немалой. Выпей и станешь ты такой же, как и мы. Тогда мы будем вместе. Разве не об этом ты так мечтаешь…

Она в оцепененье губами прикоснулась к холодной влаге, что колыхалась огнем багровым. О! То не вино, то кровь!

В ужасе отбросила ее. Чаша упала на пол. Вино разбрызгалось, попало на бледное лицо. Но что это?! Оно вдруг исказилось, захрипело. Зловещая гримаса! Оскалилась, захохотала жутко! Боже! Ведьма! Опять она! Она!

Мария зажала уши, глаза зажмурила, бросилась прочь. А вокруг что-то гоготало, хрипело, выло. Под ногами извивались, копошились змеи, пауки. Лапы косматые тянулись вслед. Дом рухнул, в зловонное болото обратился, в темень, смрад.

Она бежала, бежала из последних сил. А вслед ей доносился злорадный хохот, крик.

«Все, все я потеряла! Даже наивные и детские мечты, сны разбила и обратила в прах! Ничто мне не оставила она! Опять мне показала, что я ничтожество, пустая фантазерка. Опять она сильнее оказалась!»

Она стонала, упав ничком в высокую траву.

— Вставай, вставай! — вдруг зазвенели рядом голоса — детей, детей!

Она прислушалась. Откуда они здесь, в лесу дремучем? Неужели снова наважденье?!

Мария осторожно приподнялась. Солнце к закату уже склонялось. Деревья в прощальном свете горели точно свечи. Притихшая земля будто держала их, как на церковной службе. А рядом летали бабочка и стрекоза. Но странные какие! Крылья искрились огоньками, а головки человечьи, пушистые, как у детей. Однако с темными, тоскливыми глазами стариков. Вот они присели на стебель седого одуванчика. Печальные глаза в нее вгляделись испытующе и строго. Мария в удивленье потянулась к ним.

— Вы кто?

— Мы — твои не рожденные дети.

— Дети?! Но у меня никогда не было детей!

— Нет, были, были! — возмущенно заверещали дети, — но ты нас не хотела и вот мы здесь и маемся меж небом и землей.

— Я не хотела?! Об этом сейчас и не мечтаю!

— Вот видишь, видишь! А мы ведь были, были!

— Вот как, — она пробормотала. — Наверно, много лет назад, когда училась. Но тогда было совсем не время.

— Нет, время! Он знает, когда нас посылать! А ты так не хотела и вот! Теперь страдаешь, что больше не приходим. А мы боимся, боимся, что снова ты нас не захочешь! — они вспорхнули, рассыпав искры огневые.

— Нет, нет! Не улетайте! Вы мне так нужны!

— А ему?

— Не знаю ничего теперь о нем… Вот думаю, порой приходит мысль — зачем он нужен. Дело свое сделал и…

— Нет, нет! Так мы не согласны!

— Но поймите. Нынешние молодые люди в определенном возрасте не хотят ни жениться, ни детей рожать.

— Не все, не все!

— Ну хорошо, не все, однако многие. Боятся! Стоит только заикнуться — исчезают. Вот как он сейчас. Блуждает где-то, гоняется за чем-то, выдумывает что-то. А жизнь уходит. Уходит безвозвратно.

— А ты не отступай!

— Поймите. Мама молодая лучше, к тому же не одна. О вас теперь я не мечтаю.

— Сначала создала, ну а теперь и не думаешь?!

— Теперь мне кажется, что это лишь бесплодные мечты. Ведь вы же знаете, для детей необходимы двое, а когда одна и нет ничего…

— Но мы же были, есть! Неужели так и будем вечно томиться здесь! Нет, нет! Мы не согласны! — они заверещали, взлетели мотыльками и скрылись с тоскливым криком в холодной синеве.

Мария долго смотрела вслед им. Какие чудесные создания! Как божьи пташки. Ох! Если б он решился! Голову не забивал бы разной чертовщиной, какими б чудными детишки оказались! Красивы, талантливы, умны. Она была бы образцовой матерью. А он… Блуждает где-то, гоняется за чем то. А она стареет. Как жаль, как бесконечно жаль. Чтобы там ни говорили, а жизнь человеческая реально, зримо продолжается лишь в детях. Это — живая связь времен. Но это время, женщине отпущенное свыше, так быстротечно. Почему мы не умеем и не хотим исполнять то, что нам даровано. Почему же это внушает такое опасенье, страх! А между тем время драгоценное уходит. Судьба не любит ждать… и тех, кто отвергает ее дары. Наказанье приходит старостью, одиночеством, несущим с собой болезни, горечь, сожаленье о былом, несбывшемся…

Она, повесив голову, все шла и шла, неведомо куда. Шумливый лес в полумрак погрузился. Затихли лесные голоса, даже ветер сникнул, спрятался, забился, точно зверек затравленный в нору.

Среди плакучих ив, что показались вдали, блеснуло озеро. Мария направилась к нему. Чем больше приближалась, тем тоскливей становилось на душе. Уж столько лет. А все одна, одна. От ожиданий, пустых мечтаний глаза поблекли, волосы седеют. Морщины неумолимо лицо затягивают, как паутиной. Возраст… Перед природой, временем никто не устоит. А он красавец, к тому же молод, младше ее почти на десять лет. Нет, глупо надеяться на что-то. Но все же, как жестоко — встретиться, сердце разбередить, ну а потом уйти…

— Хочешь, я помогу тебе? — вдруг голос вкрадчивый раздался. Мария в испуге отпрянула. Здесь есть кто?

— Да есть. Не бойся. Я знаю все, что на душе твоей творится и могла бы тебе помочь.

Мария, нахмурившись, вгляделась в незнакомку, что появилась в отдаленье из сумрака колючих елей. Как хороша! Волосы охапкой пышной обрамляют покатый лоб. Осанка горделива. Но черты лица, хоть совершенны, недвижны, холодны и голос металлический какой-то, звучит, как приговор.

— Даже если ты вернешь его, подумай, что будет с вами. Ты увянешь скоро. А он останется прекрасным, в расцвете сил. Сколько бабочек, красивых женщин такие привлекают. Что ждет тебя, подумай. Обида, ревность тебя сожгут вконец. Упреками, навязчивой мольбой его уж оттолкнула. Познала — каково отвергнутой быть? Но это лишь начало.

— Довольно! Остановись! Кто ты, чтоб все это мне говорить!

— Я та, которая могла бы тебе помочь.

— Вот как!

— Напрасно ты мне не веришь. Оставь все подозренья. У тебя ведь нет иного выхода.

— Нет, нет! Не может быть!

— Но это уж случилось. Через годы от ревности иссохнешь ты вконец. В старуху превратишься. Конец один — бесславный, в одиночестве, болезнях, сожаленье.

— Ни слова больше!

— Но я могла бы тебе помочь. Поверь.

— Но как?!

— Дам красоту, что не подвластна времени и тлену, всем болезням, бедам.

— Но за все ведь надо платить, не так ли. Что взамен возьмешь?

— О, самую малость! — то, что причиняет тебе одни страданья, горечь. Отдай и все! Больше никто, ничто и никогда тебя не сможет погрузить в страданье, в этот омут. Пройдут года, столетья, а ты останешься навечно молодой, прекрасной. Отдай же этот жалкий, беспомощный комок. Он никчемен, слаб, безволен. Отдай мне свое сердце!

— Сердце? Но как же я узнаю, где его искать? Как распознаю, где истина, где ложь? И как узнаю, что жив он, что его тревожит, что думает. А деточки мои, они ведь ждут, надеются. А бабушка… как я почувствую приход моих любимых…

— Зачем тебе все это! Лишь силы забирают и молодость, что осталось у тебя так мало. Довольно будет, что рядом он с тобой окажется. Я помогу.

— Нет. Против воли его я не хочу. Ведь он — не предмет бездушный. Радость только во взаимности, в сознании того, как много ты можешь ему отдать. А отдавая, ты получаешь.

— Ну так отдай. Взамен я одарю тебя.

— Ты?! Мне кажется, ты мстишь всем тем несчастным, кто тайной заворожен, к тебе стремится, не ведая, что это только твоя месть, за то, что не сбылось!

— Что ж, немного игры и тайны, красоты, пусть внешней. Это работает покамест. Беднягам простодушным, что еще надо. Но тебе я предлагаю вечную молодость и красоту. Разве не об этом мечтает втайне каждая из смертных, на это столько сил и средств бедняжки тратят, коли имеются. А ты получишь это всего лишь за беспомощный комок. Иди, не бойся, как я ты будешь…

Красавица к ней руки протянула. Глаза холодные магнитом притянули. Мария, точно во сне, ступила к ней.

— А мы, мы! — вдруг раздался знакомый детский стон со дна холодных вод. Она очнулась тотчас, подалась к ним.

О, боже! В зеркальном отраженье воды озерной старуха на нее смотрела жадно. Протягивала скрюченные руки, как лапы хищные. Знакомая ухмылка кривила рот беззубый, что алчно тянулся к ней! О боже! Нет!

Мария отпрянула. Видение исчезло. Черный вихрь взметнулся со зловещим завываньем, оглушил вороньим гвалтом, хрипом. Деревья, травы разметав, затих вдали.

Мария в страхе перекрестилась дрожащею рукой. Опять она являлась! Видно, в покое не оставит. Нет, так нельзя. Унынье надо оставить поскорее, и горечь, страх. Все то, что мучит беспрестанно, кошмары создает. Недаром сказано: унынье — грех. А истина — спасенье. Благодаренье богу, что даровал ее. А это озеро, быть может, и есть то самое, о котором бабушка сказала… Да, похоже, оно и есть. Озеро, чьи воды показывают суть.

Но это получено, наверно, ценою многих жертв, жизней людей, пропавших здесь безвестно. Что привело их на унылый остров? Простое любопытство, страсть роковая или желание постичь неведомое, тайну? Что сюда тянуло всех тех, что точно мотыльки сюда стремились на этот губительный огонь?..

Мария шагнула к водам, вгляделась пристально. В омуте холодном две тени проступили. На мутном дне лежало что-то, как в саване недвижно… Боже, то человек! Живой как будто, губы судорожно глотают воздух, как рыба, на берег выброшенная. Видно, что-то пытается сказать… О, знакомое лицо, такое лишь у него! Но мертвенно оно! А над ним та жуткая старуха, припав к нему, как птица хищная на падаль, терзала плоть и точно высасывала кровь. «Айал! Нет, нет! Оставь его, оставь! Возьми, что ты хотела, но только не его!»

Мария к нему рванулась. Боль резкая отшвырнула назад, и звон раздался, будто от зеркала, что разлетелось на множество осколков…

«Мария! Марья!» — из тьмы холодной послышалось. «Мария! Марья!»

Она глаза открыла. «Мария! Марья» Ах, этот голос, не спутаешь ни с чем!

«Я здесь!» — она вскричала, забыв про боль, бросилась к нему. А он уж приближался, стремительно, легко.

— Любимый! Ты это, ты?!

— Да, он! Он! Только у него такие ясные, горящие глаза, орлиный нос и поступь, как у волка. Аял! Аял! Родимый!

Он вздрогнул.

— Так значит, это ты меня звала.

— Да, я! Каждую минуту! Как долго ты блуждал! Нашел, что хотел?

— Нет, то радости не принесло, лишь силы потерял.

— Слава богу, что не жизнь…

— Что?

— Любимый мой!

— Что?! Как меня ты назвала?

— Любимый! Теперь мне совсем не стыдно в этом признаваться. Любовь не грех, не нечто постыдное, что надобно скрывать. Ведь это дар нам свыше. Как жаль, что раньше об этом тебе не говорила.

— И мне жаль.

— Правда?

— Правда.

Она, ушам не веря, приблизилась к нему. Лучи рассвета засияли на лицах вспыхнувших. В водах заблиставших их лица отразились. Она — вся радость, счастье. Он — суров и строг, с тенью страха, сомнений и тревог.

— Взгляни на нас! — чуть слышно прошептала.

Он удивленно всмотрелся в отраженье.

— Неужели это мы?

— Как видишь. Знаешь, с тобою рядом всегда я ощущала девчонкой семнадцатилетней, влюбленной по уши.

— А я точно старик.

— Не бойся, я с тобой и помогу тебе во всем. Что есть во мне, нам хватит на двоих. А для меня с тобой — возможно все.

— Вот как! Но раньше…

— Забудем все мелкое, чужое. Прошлое прошло уж. Жизнь ведь — сейчас. Как этот остров, мы — сейчас, сейчас живем. Как важно в этой жизни суть видеть и поступать по сути. Позволь нам — быть, сейчас.

— Но я ведь… Ты видела.

— Что ж, придется все принимать, как есть — жить, а не блуждать в потемках и маяться, как дети…

— О чем ты?

— О том, что снова — мы вместе, вместе! А значит, все возможно. Забудем все страхи и обиды. Прочь унынье — все прошло уж! Смотри! Все солнце заливает! Вокруг — один победный свет! Пойдем к нему, пойдем!

Он, подумав, к ней руки протянул. И взявшись за руки, они пошли по росным травам, по дороге вперед зовущей. А вслед им, сжав губы горестно, лицо смотрело, выступив из камня, точно потемневшего от слез…

«Ну, вот и все. Теперь мы снова вместе. Как я благодарна всему тому, что помогло его вернуть и сбыться. Да, бабушка права, потеря это и обретенье. Все значительное достигается усилием немалым… Но кто-то едет. Наверно, Петр. Мы наконец покинем этот печальный остров. Но многое открыл он. Нам свыше даровано — свободный выбор — сердца и это не отнять. Особенно, если он выстрадан борьбой нелегкой. Теперь мы возвращаемся — домой, домой, к себе».