Жмурки со Вселенной

Анна Владимировна Орловская, 2020

Вселенная слышала желание каждого человека и давала возможность исполнить их. Вот и Лили мечтала стать знаменитой художницей. Героиня жила днем сурка, транжирила время на соцсети, но каждый вечер перед сном обещала себе поменять жизнь. Девушка не замечала все удачные моменты и подсказки Вселенной, и та начала действовать за нее. Вы любили играть в «жмурки»? Вот главная героиня сыграла с самой Вселенной, но выиграла ли? Содержит нецензурную брань.

Глава 4 Заново

Гул в ушах, крики, сигналы скорой или пожарной машины, не разобрала. Мне казалось, что возле меня тысяча людей, воздуха не хватало, люди орали, чтобы прекратили снимать и убрали телефоны. Мы живем во времена блогеров, фотографов, безымянных комментаторов в соцсетях, но не среди врачей, учителей или продавцов мороженого из старого парка детства. Не знаю, почему мне тогда это пришло в голову. Вокруг витал запах горелых волос, а так хотелось именно туда — в тот парк. Там мы часто гуляли с папой, съедали по пять стаканчиков: каждому по два, а пятое делили пополам, папа съедал верхушку, а я доедала. Обожала набухшую вафельку, которая таяла во рту. Пломбир из детства самый вкусный. Дети в парке смеялись. Папа звал меня к себе, он покупал нам мороженое. Побежала к нему, наконец-то я его обниму. А продавщица почему-то грозно посмотрела на меня и сказала: «Ну уж нет, только не в мою смену, давай, девочка, возвращайся».

Вернулась, но ощущение, что нырнула в лаву. Воспоминания вечера из «Времени» остались для меня разорванными: спрашивали мое имя, как связаться с родными, следователи приходили, но им не давали даже договорить. Пропасть в памяти, долгий сон, но уже без путешествий к отцу, без парка и без ускоренной прокрутки жизни.

Первое воспоминание в реальности — это разговор с врачом и куча непонятных медицинских слов. Операция прошла, удалили некротизированные участки. Ожоги кожных покровов, деформация чего-то там. Слова врача вносили больше сумбура, чем ясности.

— Ваше текущее положение сейчас не приговор, а просто ограничение. Надо подождать пару месяцев. Держитесь.

Дверь захлопнулась, доктор, видимо, вышел. Мы остались вдвоем с Григом, хотя точно не знала, кто еще находится рядом.

— Держитесь? Он это серьезно?

Я не стала отвечать на вопрос Грига, после он еще добавил: «Ага, держитесь там».

Врач не объяснил, что со мной, но Григ немного перевел с медицинского на простой: у меня сотрясение мозга, синяки, ушибы, рваные раны и, главное, проблемы со зрением. У меня пострадали ресницы, веки, слезные железы, деформировалась роговица. Григ задал самый дурацкий вопрос:

— Ты как?

Меня словно окатили ледяной водой. Ненавидела этот вопрос. Лютая неприязнь началась после папиной смерти. Похороны бабушки же удвоили ненависть. Никогда на него не отвечала, хоть и понимала, что люди просто проявляли учтивость. Григ следом задал другой вопрос:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Не знаю.

В палате воцарилась тишина. Григ, видимо, не знал, что еще спросить, а я не знала, хочу ли отвечать. На автомате руки щупали тело, лицо. Не верила, что находилась в больнице, еще буквально пару мгновений я разглядывала дурацкие часы в холле музомастерской, и вот теперь лежала вся перебинтованная. Мир изменился за считаные секунды. В моей голове безнадежно раздавались крики: «Нет, нет, это не со мной, это не я». Григ кашлянул.

— Как будто мы сейчас играем в жмурки, только вместо шарфа на моих глазах повязки. Может, это всего лишь сон?

— А еще доктор сказал…

— Как там кот?

— Кот? Нормально, что ему будет. Я сегодня утром к нему ездил, за эту неделю похудел. Его кормила наша соседка.

— Хорошо. Хочу поспать, наверное, эти капельницы со снотворным.

Натянула одеяло до плеч. В ушах слышала какой-то гул, шумел ли это Григ или нет, но звука закрывшейся двери не слышала. В палате меня раздражал еле слышный шепот и ужасно громкие часы, кто, вообще, в палатах вешает часы?

Не верила поставленным диагнозам. Потеря зрения? Такое не могло случиться со мной. Хотелось просто накрыться одеялом, как в детстве. Казалось, что все происходило во сне или с какой-нибудь героиней фильма. Вселенная так не могла поступить, ведь я столько визуализировала, столько посылов отправляла в космос. Это все не со мной, точно, а как же мои мечты?

В первые недели после больницы много спала. Мне казалось, только и делала, что спала. Меня мучили кошмары: огонь, толпа, крики о помощи. Запах гари так и не уходил. Как будто не просыпалась, не проживала день, и со мной говорили только сквозь сон, давали какие-то таблетки, снова и снова по мне бежали острые шпильки. Ела я тогда вообще что-нибудь, кроме лекарств?

Терла уши, чтобы убрать шум, но с каждым днем звук увеличивался: тик-тик-тик-так-тик-тик-тик-так. Как будто та девочка сидела рядом со мной и в ухо мне шептала. Григ часто толкал меня и говорил, чтобы я закрывала глаза и спала.

Люди раздражали меня болтовней, ненужными вопросами, причитаниями: «Что же теперь будет с молодой девочкой?» Когда организм стали меньше пичкать всякой дрянью, пришло осознание, что я ничего не могу увидеть. Если точнее, все предметы выглядели расплывчатыми на сером фоне, словно мои глаза зашторили серой тканью и наложили много-много искореженных фильтров.

Григ негодовал, что в новостях мало говорили о произошедшем, никакого резонанса в соцсетях. Трагедия унесла лишь одну жизнь, и то самого главного злодея, с точки зрения обывателей, читающих информацию своей пятой точкой. Погиб только сам директор мастерской. Он помогал девушке подняться, ее удалось спасти, но его тело нашли возле скульптуры. Все пользователи интернета — они же самые главные эксперты по трагедиям — посчитали, что одна смерть — это уже хороший итог. В основном все гости того вечера отделались испугом или рваными ранами. Но только у меня из всех из них застрял в голове чертов шепот, который сводил меня с ума, «затуманилось» зрение и маячила инвалидность. И за слово «черт» даже не просила прощения, потому что феями там и не пахло.

Мысли об этом меня разрушали, мной овладевала злость, которую выплескивала на окружающих: соседей, гостей, коллег. Спрашивала у них, почему я, а не тот жирный мужик, который нас всех распихивал. Я не контролировала свои действия и швыряла стаканы с водой, предназначенные для запивания лекарства, в разные стороны, попадала в людей. Мне хотелось кричать, чтобы заглушить тиканье и чтобы меня наконец оставили в покое со своим любопытством и поддержкой.

Когда люди перестали ко мне ходить, я слезла с дивана. Мучила ужасная головная боль, словно мой собственный организм истязал, пытал себя же.

Сделала пару шагов. Как будто здесь и не жила, натыкалась на углы, кота, мебель. Мне всю жизнь бабушкина квартира казалась малюсенькой, но путь до окна занял вечность. Дрянная девчонка продолжала шептать мне в ухо: тик-тик-тик-так. От дивана я насчитала восемь маленьких шагов. Шла с вытянутыми руками, дурацкое тиканье не утихало, моя голова как наковальня, а тот тикающий шепот бил и бил по ней.

Невозможность его заглушить, слепота, отчаяние, внутренние голоса подталкивали меня к окну. Зацепила кресло, шаг вправо, больше не надо, иначе упрусь в горку с сервантом.

Воздухом бы надышаться, соскучилась по свободе. Шепот не утихал, наоборот, громкость его нарастала, удар по вискам, больно и пронзительно. Нащупала подоконник, дверной замок, открыла первую створку. Раскрыла окно полностью, и в комнату ворвался холод. Дышала и дышала, бабушка говорила, что перед смертью не надышишься, а мне только этого и хотелось. Надышаться, умереть и больше не слышать дрянное тиканье. Свежий воздух наполнил легкие, на улице было промозгло, а весной и не пахло.

Залезла на подоконник, сердце билось сильнее, тиканье тоже увеличилось стократно. Через секунду меня бы уже ждала тишина: заткнется девчонка, исчезнет головная боль, прекратятся мучения. Тик-тик-тик-так — и шаг вперед. Следующий шаг приблизил бы меня к грязному асфальту, к серому снегу на клумбе или что там у нас в марте. Каково это летать? Скоро узнаю. Везет же птицам. О, нет, я говорю как та ноющая баба из «Грозы», которую мы когда-то читали в школе. Терпеть не могла таких героинь, а теперь сама размышляла о полетах. Мысли проносились быстро, не цепляясь друг за друга. Прикрыла окно, я же сильная, не та ноющая.

Тик-тик-тик-так продолжали бить в виски. Хотела, чтобы все стало прежним, чтобы проснулась снова зрячей. Мне стоило, как в старых играх, сбросить эту жизнь. Сделала бы шаг, и игра обнулилась. Дети орали, надоели их вопли. Хотела, чтобы все заткнулись. Пожалуйста, жизнь, начнись заново, я все-все поняла. Вселенная, я тебя услышала. Пусть все будет сначала, с моего детства, пусть буду там, где мой папа, бабушка. Открыла окно — и шаг.

Григ схватил меня за руку. Он кричал, он даже заглушил тиканье, а я всего лишь хотела тишины.

После ситуации с окном Григ перешел на удаленную работу, все время проводил рядом со мной. Даже в туалет ходила под его присмотром. Не стала ему говорить про тиканье в голове, все еще просыпалась среди ночи с криками о пожаре, змее и шпильках. Квартира превращалась в помойку, вонь от невыброшенного мусора меня раздражала. Пообещала Григу, что не буду выходить в окно, лишь бы запах исчез. Оставалась одна на пять минут, а вонючий запах от мусора сменился на прежний: с лекарствами и какашками кота.

Ожоги зажили, а вот «крыша» с каждым днем все больше съезжала. Когда мы беседовали, давящее тиканье уходило из головы. Григ винил себя, горе-начальников музомастерской, тех, кто дал разрешение на эксплуатацию помещения, и, конечно же, власть.

До трагедии мои водные процедуры ограничивались холодным душем с утра и теплым — вечером. Пена, шампанское, соли, свечи — это не моя тема, прохладно относилась ко всему романтическому. Но после случившегося полюбила принимать ванну. Опускала голову в воду, исчезал шепот, а когда выныривала, то продолжала разговаривать с Григом о политике и расследовании пожара.

В очередной раз слушала журчание набирающейся воды и гневного Грига. Он сердился, что мы не могли получить компенсацию. Компания продала «Время» за день до трагедии, а новый директор музомастерской как раз погиб под «Плащом времени» — скульптуру плохо прикрепили, ведь спешили к открытию.

— Мне они не дали рассмотреть договор с ее фамилией. Чудова, Чудинова или что-то в этом роде, до этого была содиректором или организатором, а инициалы Н.В.

— Надежда, Нина, Настя. Вариантов много.

— Настя-то нет, она же Анастасия.

— Да, точно. Мой мозг совсем отказался думать. По-моему, телефон твой звонит.

Он ушел разговаривать на балкон, а я осталась одна, ванная все наполнялась. Я не отключала и медленно погружалась в воду по миллиметру все дальше и дальше. Вода добиралась до носа, немного щекотно, не хотелось совсем всплывать. Чем больше самоубийц — тем меньше самоубийц. Не помню, откуда это выражение, но наконец-то я могла слышать мысли — какое блаженство. Теплая вода, приятное журчание, я словно растворялась, еще чуть-чуть, и наступила бы эйфория. Где-то далеко, не в этом мире, послышался крик.

— Что ты творишь?

Григ бешено вопил, мое лицо хоть и было мокрым, но все равно он меня всю заплевал своими слюнями.

— Мне надоело тебя спасать, слышишь? Все, вставай, сейчас тебе помогу, обопрись на меня.

Не видела его глаз, но они наверняка выражали негодование и упрек. Григ ненавидел жалких людей. Суицид и любое проявление жалости к себе вызывали у него отвращение, он презирал нытиков и трусов. И в тот момент мой поступок олицетворял все, что он так ненавидел в людях.

Я пыталась его успокоить и прекратить уже эти вопли. Пыталась ему объяснить, что просто хотела послушать свои мысли.

— Ничего не говори, не хочу тебя слушать, зачем так со мной?

Мы легли спать, Григ удивительно быстро уснул. Внезапно до меня дошло, что я давно не ощущала боль в животе, ту ежемесячную, которую чувствовала на протяжении пятнадцати лет. О беременности мне бы сказали в больнице, вряд ли врачи бы пропустили. Разбудила Грига, он сонно пробурчал, что не заметил никаких луж крови. Постаралась самостоятельно сделать тест, насколько возможно в моих условиях. В тумбочке под ванной у меня был целый склад из тестов, настолько боялась забеременеть, что накупила их впрок. Ворчливый Григ посмотрел результат — не беременна. Мне стало легче. И не потому, что так не хотела детей, но после литров лекарств, которые в меня влили, ничего хорошего бы не вышло. Кому нужна незрячая, еще и съехавшая с катушек мамашка? Григ, или это был кот, засопел.

Конец ознакомительного фрагмента.