Очень откровенно

Анна Веммер, 2022

Каково это: не помнить ни имени, ни прошлой жизни, будто кто-то нажал кнопку «delete»? Я прочувствовала все это на собственной шкуре, очнувшись в больнице после несчастного случая в отпуске. Незнакомец, навестивший меня в больнице, утверждает, будто мы не просто знакомы, а связаны контрактом. Согласно документу я, Алина Аксенова, в обмен на крупную сумму обязуюсь… что?! Я не могла согласиться быть любовницей бизнесменов Данила Никольского и Олега Долгих, но именно в этом меня убеждают. Убеждают настойчиво, неторопливо и очень откровенно. И я почти готова сдаться, но что, если память вдруг вернется, и я пойму, что все не то, чем кажется?.. Содержит нецензурную брань.

Глава третья

Я точно в сказке, только эта сказка мрачная, как фильмы Тима Бертона.

На пляже, на пирсе, стоит столик на троих. Мидии, креветки, капрезе, какие-то итальянские закуски и холодное белое вино. В бокалах мужчин вино, в моем — апельсиновый сок.

Никольский и Долгих переоделись к ужину. Даже здесь, в роскошном отеле, скрытом от посторонних глаз, они следуют дресс-коду: рубашки и брюки. Никаких дурацких гавайских рубашек и миди-шорт. Это злит, потому что в семейниках веселенькой расцветки они были бы асексуальны, а сейчас… я с трудом могу оторвать взгляд от одного, как он тут же падает на другого.

Они о чем-то негромко беседуют, но, едва я подхожу, умолкают.

Олег окидывает меня слегка насмешливым взглядом. Я слишком погружена в свои мысли, чтобы смущаться. Я нервничаю, но не из-за того, что произошло в номере. Меня пугают воспоминания.

— Я просил красное.

Не сразу понимаю, о чем он. Потом вспоминаю, что Олег просил надеть красное платье, и радуюсь: в сумерках почти не заметно, как я покраснела. Забыла! Напрочь забыла!

— Я вспомнила кое-что, — говорю я, усаживаясь на свободный стул.

Данил взволнованно выпрямляется, а Олег наоборот, откидывается на спинку стула и неторопливо делает глоток вина. Как такие разные люди умудрились так подружиться?

— И что же ты вспомнила? — спрашивает Долгих.

— Красное мне не идет.

Данил мягко смеется и заботливо подкладывает мне в тарелку мидии.

— Кажется, Алина обижена на тебя. Ты теряешь навыки, приятель. Раньше из твоей постели женщины выходили в более благодушном настроении.

— Технически постель была моей, — снова не могу удержаться.

— Технически отель принадлежит мне, так что…

— Ешьте уже! — закатывает глаза Никольский.

Я вряд ли смогу проглотить хоть кусок. Картинки из обрывочного воспоминания не выходят из головы. Это сделала я! Я достала бомбу из своего рюкзака, положила ее в подсобном помещении и лишь по чистой случайности — из-за заклинившей двери — не успела сбежать.

Почему я так поступила? Мог кто-то пострадать! Неужели я способна на такое? Даже мысленно не могу произнести слово, которым это охарактеризуют. Вот ирония: если меня посадят, я даже не помню, за что!

— Алина, хорошо питаться — тоже в списке рекомендаций врача.

— Аппетита нет. Голова еще болит.

— Не заставляй меня жалеть о том, что был с тобой откровенен, — говорит Олег, и Данил тут же хмурится.

— О чем это ты? Ты что, рассказал?! Твою ж мать, Олег! Ты можешь хотя бы советоваться?!

— Это вышло спонтанно.

— Как и все, что там происходило.

Мне чудится в голосе Данила ревность, но она быстро исчезает — и он снова невозмутим. Я понятия не имею, как вести себя с ними и слегка теряюсь. Пожалуй, на меня действительно слишком много всего свалилось. Известие о контракте, поцелуи с Олегом, воспоминание, травма.

Но я хочу еще.

— Полиция узнала что-нибудь? Кто это сделал? Зачем?

— Пока нет. Отпечатков не нашли, устройство было небольшое. Кто бы ни устроил взрыв, он не планировал жертв. Основная версия — экоактивисты. В последнее время они сильно против прохода круизных судов.

— Ну прямо пчелы против меда, — хмыкает Никольский.

— Они могли кого-то подкупить, при желании проникнуть на судно легко. Если в ближайшие дни кто-то попробует использовать взрыв на благо себе — у нас появятся зацепки.

Экоактивисты?

Я смотрю на мидию, оценивая, насколько мне ее жалко, но никаких теплых чувств не испытываю. В глубине души я совершенно точно не экоактивистка. Могла ли быть ею в прошлой жизни? Притворялась? Или верила в эти идеи? Чушь какая-то!

— Нет, ты ужасно упрямая девица, — возмущается Данил.

Он цепляет креветку своей вилкой и, перегибаясь через стол, подносит ее к моим губам.

Пока я соображаю, то же самое, но уже с кусочком сыра, делает Олег. И я замираю, обескураженная двойным вниманием.

— Придется выбирать, — ехидно улыбается Долгих.

— Да, я рассчитываю на свой кусочек твоей благосклонности, — а Никольский явно флиртует.

На секунду я забываю обо всех заботах и просто включаюсь в игру. На решение уходят доли секунды, я насаживаю на вилку оливку и выбираю ее.

Вот так, мальчики. В эту игру можно играть и втроем.

Правда, я ненавижу оливки. Поэтому морщусь и почти не жуя глотаю гадость. Никольский смеется, а Олег отвлекается на звонок телефона. Мельком взглянув на экран, он поднимается:

— Прошу прощения. Сын.

Я, запивавшая мерзкий привкус соком, едва не давлюсь.

— У него есть сын?!

— Ага, — кивает Данил. — Ромка. Хороший парень, неплохой хоккеист. Занимается в клубе, где у меня сестра работает. У них как раз сейчас отпуск, думаю, Роман приедет сюда.

— Миленькое сборище, — хмыкаю я. — Миллионер, его сын, друг и шлюха. Надеюсь, я хотя бы с хоккеистом не спала?

— Теперь и я на это надеюсь, — смеется Никольский. — Мы тебе не нравимся, да?

— Дело ведь не в этом. Дело в… не знаю, порядочности?

— Что непорядочного в сексе?

— Втроем?

— Да хоть вдесятером. Если все участники процесса взрослые, приняли решение самостоятельно, всем хорошо, никто не страдает — почему это плохо?

— Потому что так принято. Потому что женщина — это не игрушка, в которую можно пихать сколько угодно членов. Потому что секс за деньги — это услуга и добровольной от и до она быть априори не может. Тебе этого мало?

— Не знаю. У нас с тобой разные мировоззрения. Точнее, у тебя оно изменилось после несчастного случая, а я вообще не привык рефлексировать. Женщина, конечно, не игрушка, но кто сказал, что она не имеет права играть? Кто сказал, что она не имеет право быть с двумя мужчинами, если ей в кайф? Почему она заслуживает осуждения или жалости только потому что живет не так, как принято? Ты ведь не допускаешь, что кому-то может это нравиться, ты уже сделала стереотипные выводы: женщину принудили, она — жертва. А просила ли жертва ее спасать? Может, она совсем даже наоборот? Что до секса за деньги, то я уже говорил. В любых неравных отношениях есть вопрос денег. Давай смоделируем ситуацию чуть иначе.

Без Олега, его пронизывающего насквозь взгляда, мне сильно легче вести разговор, пусть и жутко странный разговор.

— Ты — свободная молодая девушка среднего достатка. У тебя есть офисная работа, которую ты не слишком любишь, но в целом ты достаточно хорошо живешь. И вот ты встречаешь мужчину, и он тебе нравится. Это нормальная ситуация?

— Конечно.

— Ты ему тоже нравишься, и вы начинаете встречаться. Сначала просто гулять, потом занимаетесь сексом — и вам обоим хорошо. Но к свадьбе и детям ты не готова, ты еще хочешь повидать мир, встать на ноги и заработать на свое жилье. Поэтому вы договариваетесь, что между вами — несерьезные отношения. Это нормально?

— Пока да.

— В этом режиме вы встречаетесь, занимаетесь сексом. Возможно, начинаете скучать, ведь все приедается и страсть проходит. И тогда добавляете разнообразия игрушками или просмотром порно, ну или например ролевыми играми. Уже ненормально?

— Нормально, пожалуй.

— И вдруг твой молодой человек предлагает тебе поехать в круиз. Вам обоим нужен отпуск, он вообще не отдыхал уже сто лет и находится на грани. А еще он намного более обеспеченный, чем ты, и, зная, что круиз по Италии для тебя очень дорогой, предлагает оплатить твою путевку. Нормально?

— Вполне, хотя и несколько… смущающе для отношений без обязательств.

— Но есть одна загвоздка: тебя не отпускают с работы. Начальник-самодур просто не дает тебе отпуск, требует работать. И тогда молодой человек предлагает тебе уволиться. Но у тебя ведь расходы! Коммуналка, корм для котика, парковочное место, подписка на «Нетфликс» и маникюр. Ты не можешь уйти с работы. Тогда твой парень просто дает тебе денег, чтобы ты ушла с тяжелой работы и от начальника-мудака. На первое время. Норм?

— Нет.

— Почему? — улыбается Никольский. — Разве брать деньги в тяжелую минуту у близкого человека не нормально? Да-да, я знаю, без обязательств, но если вы друг другу дороги, что не так? Ты бы не помогла дорогому человеку, если бы для тебя это было плевым делом?

— Ты подменяешь понятия. Вы мне не помогаете, вы мне платите. Это другое.

— Откуда ты знаешь, в каком контексте мы заключили договор? Почему уверена, что не говорила «я бы с удовольствием с вами покаталась, мальчики, но мне на работе шкуру спустят, если уеду».

— Потому что тогда не понадобился бы договор.

— А вспомни, что я говорил про игрушки и разнообразие. Вы отправились в круиз и решили разнообразить в нем секс. Почему игрушку взять не зазорно, а друга — ужасно аморально? Если об этом никто не знает, если все, что между вами — только между вами.

— Ну, — я пожимаю плечами, — может, это и личное дело каждого.

— Вот видишь. А что до договора… к каждой игрушке идет инструкция, чтобы ненароком не причинить себе вред.

Я слышу шаги, и обнаженных плеч невесомо касаются грубые горячие пальцы Олега. По телу проходит приятная дрожь.

— О чем болтаете? — спрашивает он.

— Никольский назвал тебя секс-игрушкой, — с удовольствием говорю я, наблюдая, как вытягивается лицо Данила. — И даже подробно объяснил, почему.

— Как я люблю эти женские попытки встать между мужчинами.

— Ну что ты, и в мыслях не было. Могу оставить вас наедине.

— На некоторых очень благотворно влияет удар по голове, — задумчиво говорит Олег. — Мне нравятся дерзкие девочки.

На этой не очень оптимистичной, но очень многообещающей ноте разговор утихает: нам всем действительно хочется есть. Здесь потрясающая кухня, я с удовольствием пробую все, что приносят официанты и с тоской смотрю на запотевшие бокалы с холодным вином у мужчин.

Рядом шумит море. Нестерпимо хочется в него окунуться, проплыть навстречу луне, но с сотрясением это, конечно, противопоказано. А самое грустное: вряд ли у меня будет шанс насладиться всем этим.

Я многого (точнее, всего) о себе не знаю. Не помню, кто я и о чем мечтала, не помню прошлого и не имею представления о будущем, но я совершенно точно хорошо знаю свои желания. И в них нет даже толики, откликающейся желаниям мужчин, что сидят со мной за столом.

Они оба словно сошли с обложек журналов, от них исходит невероятный магнетизм, но во мне, внутри, там, где согласно литературе должны порхать бабочки в животе, ничего нет, кроме тревожного страха.

А ломать себя я не умею. Ну, или не помню, как это делается.

Десерт приносят только мне. Это нереально вкусный крем-брюле. В небольшом сотейнике, с золотистой карамелизированной корочкой, очень нежный внутри. Я потягиваю холодный чай, ем десерт и наслаждаюсь свежестью морского побережья. А вот мужчины уже закончили ужин.

— Что ж, — Никольский поднимается, — день был долгий. Пойду, отправлю несколько писем, а затем, пожалуй, высплюсь. И тебе, Алина, советую то же самое. Олег, проводи девушку до комнаты, когда она закончит. И желательно не переступай порог.

Он многозначительно приподнимает брови, на что Долгих откликается неопределенным жестом. Ему привычно, без всяких приказов и расспросов, приносят стакан с виски, и мы остаемся вдвоем, смотреть на море.

— Давай, говори, — вдруг произносит Олег.

Я удивленно моргаю.

— Что?

— До того, как заняться бизнесом, я был хирургом. И прекрасно знаю этот взгляд. Он называется «перед полостной операцией я нажрался мамкиных беляшей и теперь сказать страшно, а не сказать — неудобно». Лучше говори, потому что беляшики — последнее, что хочет увидеть анестезиолог на операции.

— Это какая-то слишком сложная метафора.

— Зато люди простые. В девяноста процентах если тебе кажется, что человека что-то грызет — оно его грызет. Либо измена, либо глисты, в зависимости от того, в какой кабинет у него талончик.

— Я не буду с вами спать.

— Из-за метафоры про глистов?

— Из-за того, что не хочу. Я долго думала, пыталась найти в себе ответ на вопрос «Почему?». Что заставило меня подписать контракт? Пыталась найти какой-то отклик к подобным… формам отношений. Но ничего нет, боюсь, что-то во мне сломалось. Я верну вам деньги, вернусь в Россию и получу доступ к счетам. Затем верну. И жду расчет фактически понесенных расходов.

— Включая перелет до России, я так понимаю, — кивает Долгих.

Забавно, я думала, он разозлится, но нет: смотрит изучающе, с интересом, как на диковинную зверушку.

— Думаю, этот билет станет незначительной каплей в море моих долгов.

— Ну, хорошо. Тебе пора спать, идем, я тебя провожу.

— Мне бы хотелось улететь, едва выйдет срок, предписанный врачом.

— Угу.

— Но расчет получить пораньше. Я должна оценить масштаб долга и продумать все варианты.

— Например тот, в котором ты потратила деньги до того, как вообще отправилась в круиз? И в котором тебе придется продать недвижимость, почку и тело по бросовой цене, лишь бы оплатить хотя бы проценты?

— Не сомневалась, что найду у тебя поддержку.

Мне не хочется уходить с пляжа, но Олег ни за что не оставит меня здесь одну. Его шутливое «проценты» окончательно ввергло в уныние. Десять миллионов, плюс расходы на «выгул» меня в средиземных морях, плюс проценты… кажется, мое твердое и свободолюбивое решение не ломать себя только что превратилось в абстрактную мечту.

Но есть еще надежда на Никольского. Он выглядит куда менее циничным, чем Олег. Может, мое решение отзовется в нем… не знаю, жалостью? Или пониманием?

Мы неспешно бредем к отелю, погруженные каждый в свои мысли. Я чувствую усталость, хотя весь день или отдыхала или пыталась отдыхать. Слишком много информации, слишком много переживаний.

Наконец мы останавливаемся возле моей двери. Олег медлит, не спеша уходить, но и не делает попыток пройти вслед за мной в комнату.

— Лучше поговорить обо всем завтра, — дипломатично и туманно говорю я. — Спокойной ночи.

Вместо ответа руки мужчины смыкаются у меня на талии. Секунда — и я вжата в мускулистое и твердое, как сталь, тело. А губы опаляют дыханием и легким флером дорогого алкоголя.

— Завтра меня не будет, поразвлекаетесь с Никольским. Он обещал взять тебя на прогулку по окрестностям. Однако…

Я делаю неубедительную попытку вырваться. Сердце неистово бьется, по ощущениям почему-то в ребра, мешая дышать.

— Ты будешь с нами трахаться. Можешь нести любую высокопарную чушь про порядочность и отклик, но, когда поправишься, послушно ляжешь в постель и раздвинешь ножки, знаешь, почему?

Нарочитая грубость и в голосе и в самой фразе неприятно царапает. Я пытаюсь высвободиться, но это все равно что играть в вышибалы с танком. Долгих отпускает меня, выждав несколько мучительных секунд: он словно наслаждается властью и не упускает случая ее продемонстрировать.

— Потому что я знаю, что взрыв устроила ты. И до тех пор, пока не выясню причины, ты должна быть в зоне моей видимости. А ты, Алина, если не хочешь загреметь за решетку, то ищи отклик скорее, потому что я как спрятал доказательства твоей вины, так и верну. Я бы на твоем месте хорошо старался в постели. Это лучше, чем стараться, отмывая тюремный толчок.

Он протягивает руку и легко толкает дверь.

— Спокойной ночи, Алина. Если что-то понадобится — звони мне. Я прикажу выполнить любое твое желание. А ты выполнишь наши.