Мир иллюзий мистера Редфорда

Анна Быстрова (2023)

Эмми Палмер — дочь успешного иллюзиониста. Она участвует в представлениях отца, но сама грезит театром и увлечена пьесами модного драматурга мистера Редфорда. Его творчество уносит девушку в удивительный мир фантазий, но ее близкие находят пьесы слишком мрачными. Случай сталкивает Эмми и Дэвида Редфорда. Девушка становится художником по костюмам и гримером в его труппе. Она узнаёт, что за завесой признания кроются интриги и темные семейные тайны. Кто он, этот загадочный мистер Редфорд — богемный баловень судьбы, гений или настоящий безумец? Эмми предстоит понять, в каком мире иллюзий он живет.

Глава 8. Открытка в раме зеркала

В начале лета Редфорд последний раз сыграл скульптора в этом сезоне. Мы же с отцом готовились к туру с новым представлением и через две недели покидали Лондон. В последний раз перед закрытием сезона я пришла исполнить свои обязанности гримера. Редфорд пребывал в меланхолии и снова молчал. Я не стала навязывать ему лишних бесед и наносила грим молча, лишь изредка прося опустить взгляд или приподнять подбородок.

— Надеюсь, все пройдет хорошо, — наконец сказала я. — Мне будет не хватать «Скульптора», когда я уеду на гастроли.

— Когда ты уезжаешь? — спросил Редфорд, внимательно посмотрев на меня.

— Через две недели.

— На все лето?

— Да.

Несколько минут Редфорд задумчиво глядел перед собой, затем поднял на меня взгляд и спросил:

— Двадцать первого августа у меня день рождения, ты вернешься к этому времени?

— Думаю, что да. Я постараюсь, — пообещала я, растерявшись.

Редфорд улыбнулся и, бросив последний взгляд на свое отражение, поспешил на сцену.

Я между тем решила прибраться на столе. Разложив кисти и баночки для грима по местам, я обратила внимание на открытку с портретом длинноволосого юноши, воткнутую уголком в раму зеркала, совсем как фотокарточка Редфорда у меня дома. Интересно, кто этот человек на портрете? Видимо, он жил когда-то давно, ибо одежда была у него старинная, похоже, шестнадцатого века. Раньше я не обращала внимания на эту открытку, скорей всего, потому, что кроме мистера Редфорда я вообще никого и ничего не замечала. Я решила потом спросить об этой открытке у него самого, а пока направилась за кулисы, чтобы посмотреть первый акт. Он пролетел на одном дыхании, казалось, прошло совсем немного времени, а Редфорд уже вернулся переодеться в костюм для второго акта.

— Эмми, ты не уходи сразу после спектакля, — попросил он, пока я стояла в ожидании, когда он будет готов к нанесению грима. Вот он уже смыл всю краску с лица, и я, утвердительно ответив на его просьбу, открыла баночку с белилами.

Я думала о том, что, возможно, Редфорд попросил меня не уходить сразу по той причине, что ему тоже хочется попрощаться. Едва ли мы увидимся в эти две недели. Задумавшись об этом, я забыла спросить об открытке и вспомнила про нее, лишь когда снова осталась в гримерной одна.

«Быть может, на обратной стороне указано имя этого человека?» — подумала я и, осторожно достав карточку, перевернула ее обратной стороной. Это оказалась открытка, там действительно была написана фамилия человека с фотографии. «Эдвард Кинастон» значилось в верхнем левом углу, а внизу каллиграфическим почерком выведено: «Моей дорогой Дженнифер от Д. Редфорд».

Внутри меня все упало. Я поспешно вернула открытку на место. Было ощущение, что я проникла в чужую тайну, подсмотрела в замочную скважину. Кто позволил мне брать чужую открытку и читать подпись на ней? Еще никогда я не ощущала себя так скверно. «Моей дорогой Дженнифер» — написано на открытке, и то, как выведены буквы… Редфорд, должно быть, подарил эту открытку этой самой Дженнифер, а после она вернула ее или оставила ему на хранение. Покинув гримерную со скверным ощущением, что я прочла нечто, что не следовало, я прошла за кулисы, чтобы немного отвлечься, заняв себя просмотром второго акта. На сцене, как всегда, творилась невообразимая драма, за которой я следила прежде затаив дыхание, а ныне не в силах сосредоточиться вовсе. «Моей дорогой Дженнифер…» — горели передо мной каллиграфически выведенные буквы. Мне он так не подписывал свою фотографию. Редфорд делал это быстро, размашистым почерком, а ей вот как постарался…

На поклонах Редфорду надарили огромное количество букетов, как, впрочем, и «девочкам», как он называл своих партнерш по сцене. Среди зрителей я не увидела только лорда Кростера, что немало удивило меня. Не прийти на закрытие сезона к Еве… Было в этом что-то странное. Я спросила об этом Редфорда, когда он вернулся в гримерную, стараясь не смотреть на открытку и боясь, что Редфорд заметит, что она стоит как-то не так.

— Они поссорились, очень сильно поссорились. — Редфорд старательно смывал грим, не глядя в мою сторону. — Боюсь, в этом есть и моя вина. Ева ходит сама не своя. Говорит, Кростер задумал что-то ужасное.

— Все из-за тех цветов? — удивилась я.

— Нет, — ответил Редфорд, — он застал нас вместе.

— Но ведь ты говорил, что… — сама того не осознавая, я перешла на «ты». Редфорд заметил это и, повернувшись ко мне, улыбнулся, протянув руки.

Я подошла.

— Эмми, мы репетировали, он застал нас за репетицией. — Редфорд наслаждался моей реакцией и, вдоволь позабавившись, рассказал историю до конца: — Я хотел ввести Еву на одну роль, сыграть с ней Шекспира на мой день рождения.

— И какую пьесу?

— Да уже неважно, — Дэвид махнул рукой. — Кростер все испортил, и я не хочу более говорить об этой постановке. — Лицо его омрачилось. Повернувшись к зеркалу, он молча закончил смывать грим.

— Мистер Редфорд, — осторожно окликнула я, — можно вас спросить?

— Да? — протянул он, глядя на мое отражение. — О чем ты хочешь спросить, Эмми?

Я набрала в легкие побольше воздуха и задала столь мучавший меня вопрос:

— А кто такая Дженнифер?

— Дженнифер? — Дэвид удивленно посмотрел на меня. — Почему ты спрашиваешь? — Он вдруг изменился в лице.

— Я хотела посмотреть, кто изображен на этой открытке, — вынуждена была признаться я.

— А, так это Эдвард Кинастон, — пояснил Редфорд. — Ты что, взяла и прочла подпись? — он смерил меня внимательным и немного укоризненным взглядом.

— Простите, я не должна была, — я опустила взгляд, понимая, насколько я не права сейчас, что уже не первый раз лезу в его личную жизнь.

Редфорд молча закончил смывать грим, не глядя в мою сторону. Как мне хотелось вернуться на час назад и изменить прошлое и не брать эту открытку! Тогда бы мне не было так больно сейчас, я не стала бы терзаться мыслями о неизвестной мне Дженнифер.

— Дженнифер Гарленд, — наконец произнес Редфорд, не поворачиваясь ко мне, — это моя мать.

— О, я не знала, — лишь смогла пролепетать я в ответ. Боже, какая же я глупая! Как я только могла подумать, что эта открытка предназначалась его возлюбленной…

— Ты что же, решила, что Д. Редфорд — это я? — усмехнулся он, наблюдая за моей реакцией через зеркало.

— А разве нет? — удивилась я.

— Конечно, нет. Ты хоть посмотрела на дату? — Редфорд достал открытку и, подозвав меня, указал на дату под подписью «19 мая 1864 год». — Ровно за год до моего рождения, — добавил он, — а «Д. Редфорд» — это моя прабабка Джулия Редфорд.

Он посмотрел на меня со снисходительной улыбкой. Я не нашлась, что сказать, и лишь виновато улыбнулась в ответ.

— Эмми, вот уже второй раз ты пытаешься приревновать меня к несуществующей возлюбленной. У меня ее нет. И невесты тоже нет, и жены, если ты вдруг и об этом подумала.

— Простите меня, — я совершенно смутилась и, отойдя в сторону, стала неспешно собирать свои вещи. — Не сердитесь, я лезу не в свое дело. Меня это вовсе не касается.

Редфорд подошел ко мне и удержал плащ, который я уже собиралась надеть.

— Хватит извиняться, — сказал он. — Присядь, я хотел бы немного рассказать тебе о ней, если тебе интересно. — Редфорд указал взглядом на открытку.

Я села рядом и приготовилась слушать, моментально забыв о своих сборах, о времени, обо всем.

— Моя прабабка была оперной певицей, когда познакомилась с прадедушкой Стефаном Редфордом, — начал он, глядя в пространство перед собой. — Она очень любила театр и не сразу смогла примириться с ролью леди Редфорд. Казалось, когда она приехала в Редфорд-холл, то погубила свою карьеру, но она очень любила моего прадедушку и сделала все возможное, чтобы стать частью нашей семьи. В браке у них родилось двое детей: Рейчел и Чарльз. Судьба дочери сложилась трагично. Она умерла в молодом возрасте, а вот дедушка Чарльз жив и по сей день.

В юности он женился на образованной, красивой и очень добропорядочной девушке по имени Стелла, у них родилась моя мама Дженнифер и дядя Гарри. Прабабушка Джулия особенно привязалась к моей матери. Несмотря на разницу в возрасте, они с мамой были большими подругами. Дженнифер и Джулия часто ходили вместе в театр, изучали историю искусства и не один раз перечитывали биографию Эдварда Кинастона. Именно прабабушка и подарила маме открытку с его портретом. Собственно, я узнал об этом актере благодаря им двоим. И знаешь, я всегда мечтал стать таким, как этот великий актер, чтобы мама и прабабка Джулия гордились мною. Просто однажды их не стало… Сначала ушла из жизни моя мать, а следом за ней и старушка Джулия.

Я понимала, как нелегко Редфорду вспоминать о смерти матери и прабабушки, которых он так любил и которые его так вдохновляли. Немного погодя он продолжил:

— Из родных у меня остались дедушка Чарльз и бабушка Стелла, последней не стало прошлой зимой. Я тяжело переживал ее смерть, и мой дедушка тоже. Когда я навещал его несколько месяцев назад в Редфорд-холле, он выглядел очень постаревшим. Знаешь, у него ведь есть еще сын Гарри, брат моей матери, но он не поддерживает с нами связь. Дедушка когда-то высказался против его женитьбы, и с тех пор дядя Гарри оставил Редфорд-холл. Говорят, он уехал в Америку со своей женой Дейзи. У них есть дочь Молли, моя кузина. Мы никогда с нею не виделись. Правда, пару лет назад я получил от нее письмо. Оказывается, она перебралась в Англию, живет здесь со своим мужем и сыном Джеймсом. Удивительно, но сын кузины почти мой ровесник. Это все из-за того, что дядя на восемнадцать лет старше моей матери. Но, опять же, я никогда не видел ни мою кузину Молли, ни ее мужа, ни племянника Джеймса. Вот… — задумчиво протянул он. — Собственно, это вся моя родня.

— А отец? Ты ничего не сказал о нем, — осторожно заметила я.

— Я не хочу говорить об этом человеке, — резко ответил Редфорд. — Если хочешь знать, у него новая семья, дочь… Но с ним я не хотел бы иметь ничего общего. Благо, даже внешне я нисколько не похожу на него. Главное, что его больше нет в моей жизни и в жизни Редфорд-холла, родового имения моей матери. — Он впервые за все время повествования поднял на меня взгляд и печально улыбнулся: — Я, наверное, вконец запутал тебя со всеми моими родственниками. Не знаю, зачем я рассказал тебе все это.

Сейчас, глядя на Редфорда, я вдруг представила его ребенком, желающим понравиться собственной матери и старой прабабушке, ради которых он, возможно, и стал актером. Именно в эту минуту я почувствовала, что человек, сидящий возле меня, не далекий и неприступный мистер Редфорд, а Дэвид, именно Дэвид, мальчишка, который так горячо любит свою мать и все еще не может смириться с ее смертью.

— Дэвид, но почему ты не хочешь встретиться с кузиной Молли и своим племянником Джеймсом?

— Спасибо, что так обратилась ко мне, — Редфорд мягко улыбнулся и, откинувшись на спинку дивана, прикрыл веки и помолчал какое-то время. — Видишь ли, шестнадцать лет назад, когда моя мать умирала в Редфорд-холле, не все были с нею в столь тяжелые для нее минуты. Отец предал нас, а брат матери Гарри был в Лондоне и приехал только на похороны. Он даже не предложил мне поехать с ним. Я не хочу теперь искать дружбы ни с его дочерью, ни с внуком… Не удивлюсь, что они просто хотят примириться с дедушкой Чарльзом в надежде заполучить Редфорд-холл. Но напрасно стараются, это поместье перейдет в мое единоличное владение после смерти дедушки, дай Бог ему здоровья! К тому же, кузина носит фамилию мужа, и ее никто не будет ждать в Редфорд-холле. Меня воспитали дедушка Чарльз и бабушка Стелла, также я помню и старушку Джулию. Она рассказывала про своего мужа Стефана и их дочь, которых ей суждено было пережить. Но потом умерла и она.

До семнадцати лет я жил в Редфорд-холле с бабушкой Стеллой и дедушкой Чарльзом. Они настояли, чтобы я был везде записан именно как Редфорд, а не Гарленд. Там, в Редфорд-холле, среди вересковых пустошей я и провел свою юность. Неподалеку от нас жила семья, очень почтенная, они знали мою мать и часто приглашали к себе. Я сдружился с их дочерью Элизабет, мы все время проводили вместе, пока она не вышла замуж за некоего мистера Кэрри. После этого она навсегда покинула вересковые пустоши, а я, предавшись грусти и меланхолии, на несколько месяцев закрылся в себе, чувствуя себя забытым и оставленным, пока однажды не наткнулся на эту открытку. Мысль стать актером и исполнить детскую мечту вдохновила меня, и я углубился в изучение театрального искусства. Стал писать свои рассказы, пьесы. Дедушка свел меня с одним из ведущих редакторов лондонской газеты, которого заинтересовали мои рукописи. Он предложил сотрудничество, после чего я перебрался в Лондон. На тот момент мне было уже семнадцать лет. Здесь я обзавелся новыми знакомствами, отчасти благодаря рекомендательным письмам дедушки. Стал вхож в театральный мир, свел знакомство с директором нашего театра мистером Линном. Он пригласил меня играть в его постановках, потом я предложил свои идеи. И вот мною подписан уже второй режиссерский контракт. Я стал здесь своим человеком. Уже пять лет, почти шесть, как я служу в театре и пишу пьесы.

— Тебе было одиноко в детстве, но теперь все позади. Ты знаменитый актер, драматург и режиссер. Вокруг тебя столько прекрасных и талантливых людей, и все любят тебя.

— Любят, — усмехнулся Редфорд. — Нет, если они и любят, то не меня, а мою славу.

— А Брайан? — напомнила я. — Вы не друзья с ним?

Редфорд посмотрел на меня с удивлением.

— Брайан? Нет, он просто хороший приятель. Мы иногда выпиваем вместе, обсуждаем идеи проектов, но я не посвящаю его в свои личные проблемы, он не знает всей моей истории, разве что об отце.

— Получается, ты больше не веришь людям и потому не позволяешь никому слишком сближаться с тобой?

— Не думаю, — пожал плечами Редфорд. — Просто это не те люди, кого бы мне хотелось видеть подле себя и посвящать в свои личные дела. Компания из ресторана подходит для таких событий, как премьера «Скульптора», а вовсе не для сентиментальных историй о моем детстве. В сущности, это никому не интересно, разве что журналистам и тебе. Я все думаю, почему ты до сих пор рядом, сидишь и слушаешь меня? Это ведь не пустая вежливость, верно? Я не ошибся, когда захотел рассказать тебе свою историю, навеянную воспоминаниями из-за этой открытки. Не знаю, тебе почему-то хочется доверять, Эмми. Ты мне с первого взгляда понравилась, расположила к себе. Ты настоящая, искренняя и такая же любительница театрального искусства, как и я. И потом, признаюсь, мне очень льстит твоя любовь к моему творчеству. Я бы хотел, чтобы мы были друзьями. Ты можешь мне доверять, Эмми.

— Я доверяю тебе и безмерно ценю наше общение, Дэвид, — горячо отозвалась я. — Ты знаешь это.

— Знаю, — не без улыбки произнес Редфорд. — Помнишь, я обещал что-то подарить тебе?

— Да, но, право, ты и так сделал для меня так много! — растерялась я. Мне было ничего не нужно от него, и в то же время я понимала, что даже сущая безделица, подаренная Дэвидом, будет представлять для меня величайшую ценность, а потому я, конечно же, не стала возражать, когда он достал небольшую коробочку и вынул оттуда кулон с яркой красивой жемчужиной.

— Я нашел эту жемчужину на берегу моря и подумал о тебе, — со смущенной улыбкой сказал Редфорд. — Она такая же редкая, как ты, и тоже моя находка. Ведь это я нашел тебя, первый обратился тогда, в коридоре, перед гримерной. Знаешь, жемчуг любит человеческое тепло и тускнеет, если его забыть в шкатулке. Понимаешь меня?

— Кажется, да, — ответила я, сомневаясь, однако, о себе или обо мне говорил Редфорд в ту минуту.

— Я надену ее тебе, позволишь? — Редфорд аккуратно застегнул замочек и легким движением провел рукой по моим волосам. — Мне безумно нравятся твои волосы, они так красиво вьются, и эта длина, она довольно смелая. — Редфорд весело подмигнул мне.

— А Питеру не нравится, он хочет, чтобы я отрастила волосы, — призналась я. Дэвид внимательно посмотрел на меня, чуть нахмурившись.

— А Питер, он кто тебе?

— Он мой друг и помощник моего отца, ты же знаешь.

— Знаю, — подтвердил Дэвид, задумавшись на мгновение. — Но я бы не хотел, чтобы вышло, как с Элизабет. Она предала нашу дружбу ради брака. Видишь ли, когда женщина выходит замуж, она почти наверняка забывает свои прежние увлечения и друзей.

— Дэвид, для меня нет ничего важнее нашей дружбы! Ты для меня значишь так много, что, лишись я тебя, мой мир опустел бы. Я утонула, задохнулась бы в этой оглушающей тишине. Ты и твое творчество — источник моего вдохновения, и я счастлива рядом с тобой, — произнесла я, не задумываясь, лишь в конце осознав, как много лишнего наговорила и в какое неловкое положение поставила своим признанием собеседника.

— Я напросился сам на это признание, верно? — Редфорд смущенно улыбнулся и, поймав мою руку, добавил: — Я буду скучать. Постарайся вернуться к моему дню рождения.

— Вернусь, непременно вернусь, — пообещала я.

В тот момент, в тот вечер и окончилось мое пребывание на той самой вершине счастья, горе грез, где я пробыла так недолго. А дальше нас ожидали большие неприятности, впрочем, не заставившие ни меня, ни Дэвида отказаться от завязавшейся между нами нежной дружбы, которая лишь усилилась. Порой боль и страдания сильнее сближают людей, чем безоблачная, наполненная радостью жизнь.