Выбор

Анна Белинская (2023)

Счастлив ли тот, кто имеет право выбора? Не знаю, не пробовал. Мне не дали выбора, когда навязали роль «плохиша», когда выбрали за меня профессию и работу, когда отобрали любимое дело и мечту. Я всегда был вторым, в тени старшего брата. И как бы я не старался, я всегда не дотягивал, всегда не соответствовал. Я просто существовал в мире навязанных ценностей, стереотипов и обязанностей. А потом появилась она — девчонка с веснушками и маленькой родинкой над губой…Эта история о прощении, принятии себя, о дружбе и, конечно, о любви: немного неправильной, порой жестокой, но обязательно взаимной!

15. Максим

Я, конечно же, опоздал. В принципе, я и не старался успеть. Почему бы лишний раз не побесить Ивана Сергеевича?!

Они все: замы, зам замов, начальники отделов и другие «несчастные» уже сидят в зале совещаний, смиренно сложив руки на столах. Когда я вхожу, все мгновенно стихают и впиваются в меня настороженными взглядами.

Напряженная тишина витает в просторном помещении, которую разрывает один единственный звук — скрип зубов моего отца.

Он зол. Нет, он в диком бешенстве.

Приветствую собравшихся по получению пиздюлей от бати, отвесив низкий благородный поклон, и медленной походкой направляюсь к свободному месту. К скрипящим зубам добавляется лихорадочный стук его сердца. Бешенство перерастает в агонию. Но отец, надо отдать ему должное, держится изо всех сил. Мне приходится даже его зауважать.

С мерзким скрежетом отодвигаю стул и лениво сажусь, обводя глазами лица присутствующих неудачников, в которых читаются мольба, вселенский страх, лютая ненависть, кромешная ярость и разъедающая зависть. Эгоистичные ублюдки, думающие только о себе. Им стремно, они меня сейчас ненавидят всеми фибрами своих малодушных печенок, ведь, если я разозлю отца, непременно отрекошетит по ним.

— Ниночка, милая, а принеси-ка мне чашечку кофе, будь добра! — нагло поворачиваюсь в сторону двери, где в проеме зависает ошарашенная секретарша отца с выпученными глазами. — Можете продолжать, коллеги! — взмахиваю рукой.

Клянусь, я вижу, как крошатся зубы Ивана Сергеевича.

— Пошел вон! — рявкает отец, ударяя ладонью по столу.

Эх, все-таки я поспешил с выводами. Нервишки сдают у старика.

— С удовольствием, Иван Сергеевич, — неторопливо встаю и направляюсь ленивой походкой к двери, но у самого выхода оборачиваюсь.

Пробегаюсь по изумленным лицам.

— Коллеги, адьес! — салютую ладонью прощальный жест и скрываюсь в проеме.

У секретарской тумбы торможу.

— Дорогая Ниночка, не нужно кофе, принесите мне стакан и коньяк. В мой кабинет, — скабрезно подмигиваю.

— Но… — неуверенно запинается девушка.

— Н-И-Н-А… — чеканю. — В мой кабинет. Сейчас же, — смотрю на нее взглядом, не терпящим возражения.

Ниночка опускает виновато голову и послушно торопится к бару. Умница, девочка.

***

Я знал, что он придет. Но не думал, что так скоро.

Отец врывается в мой кабинет с целью убивать. Меня.

Но я подготовлен и жду, сидя за столом и забросив ноги на рабочую поверхность. Потягиваю медленно коньяк, смакуя элитным ароматом.

— Я, надеюсь, уволен? — выгибаю насмешливо бровь.

Отец пыхтит, раздувая ноздри, как парашюты. Мне нравится видеть его таким.

— О нет, я не окажу тебе такую услугу, — не спрашивая, батя отодвигает стул напротив и присаживается. — Это будет слишком благодушно для тебя, паршивец.

Хмыкаю и опрокидываю в себя остатки коньяка в бокале. Голова ощутимо вращается, а желудок сводит больными спазмами.

Какова вероятность, что в двадцать пять я не сдохну от цирроза печени или какой-нибудь язвы?

— Ненавидишь меня? — стараюсь словить четкий фокус.

Но перед глазами плывет. Затягивается белесой пеленой. Я пьянею.

Отец красноречиво молчит, давая ментально ответ на мой вопрос.

— Хорошо, — одобрительно киваю. — Ведь это взаимно, — тянусь за бутылкой, но отец успевает перехватить тару.

Презренно одаривает меня взглядом-убийцей и встает, забирая коньяк с собой. Двигается в сторону двери, но на полпути оборачивается:

— Знаешь, я часто думаю, что лучше бы та авария… — осекается. — Его жизнь забрал несчастный случай, а ты свою разрушаешь сам.

Сейчас в глазах отца нет былой злости и ярости. В них щемящее сожаление и чувство адской несправедливости. Горечь того, что лучше бы та авария, произошла со мной, а не с братом… Так было всегда. Я всегда был лишним, ненужным, неудобным…

В семье из нескольких детей всегда есть покладистый, беспроблемный ребенок и трудный. Так вот мне досталась роль второго. Самое печальное, что я её не выбирал, мне навязали эту роль. Мне изначально не дали выбора, его сделали за меня, а мне пришлось лишь соответствовать. Когда все вокруг ожидали от несговорчивого Максима проблем, я их устраивал. С плясками, шумными овациями и фейерверками.

Я всегда был вторым, где-то там сбоку, в тени старшего брата. И как бы я не старался и не рвал заднее место, я никогда не дотягивал, не соответствовал, не угождал.

«А вот Даня…, а наш Даня…, а Данечка победил в конкурсе чтецов…, Даня пишет такие изумительные стихи, а нашему Дане присвоили кандидата в мастера по шахматам», — слышал я в детстве.

А то, что годом раньше я стал мастером спорта по плаванию, а через два — мастером международного класса, никого совершенно не волновало. Зато, когда Даня вступил в волонтерское движение и насобирал кучу дерьма из пластика, отец подарил ему настоящий телескоп такой, какой хотел я.

Я о нем мечтал всё свое детство, а старший брат просто нагло спер мою мечту, подслушав наш с Любашей разговор на кухне. Брат убедительно кивал и посылал мне сладко-приторную улыбку, когда обещал родителям со мной делиться. Но коробка так и простояла закрытой в комнате братца, а я кусал губы и заламывал беспомощно кисти.

В тот самый день, когда отец вручил Даниле телескоп, я стал искренне ненавидеть родного брата. Тайно. Но сейчас мне стало казаться, что об этом догадывалась Люба. Наверное, именно поэтому у нее такое трепетное отношение ко мне. Она всегда жалела меня, считала недолюбленным ребенком.

Не знаю, любила ли меня мать или нет, но брошенным я не был. Материнское внимание периодически перепадало и мне. Но скорее у нее передо мной срабатывала материнская ответственность, нежели родственная забота. Ведь ребенка не выбросишь как ненужную вещь. А Данилу она боготворила. В рот при каждом слове заглядывала, перед гостями хвалилась и заслуги напоказ выставляла.

Что касается отца, так родитель меня попросту не замечал. Для него я вроде как был. А старшего брата таскал везде с собой. Лет с двенадцати Данила начал присутствовать на совещаниях, отец брал его на работу, в командировки, а позже и на деловые встречи. Он готовил его. Готовил вместо себя. Хотел сделать из него наследного принца. Приемника. Именно Даня должен был продолжать отцовское дело. Но я до сих пор не уверен, нравилось ли брату искренне такое положение дел или он талантливо играл свою роль: лучшего, правильного, благодарного сына.

Я ненавидел брата. А он ненавидел меня. У нас с ним никогда не было близких отношений. Но мы не воевали друг с другом открыто, мы ненавидели друг друга молча.

Когда я был мелким, я пытался понять почему? Почему родители не радуются моим успехам, почему их внимание обращено только на Даню? Что я делаю не так? Почему меня не замечают? А потом, став старше, я неожиданно обрадовался. Когда до тебя никому нет дела, от тебя ничего не требуют, не ожидают, ты просто занимаешься тем, чем хочешь, дружишь с кем хочешь, поступаешь так, как знаешь. Вот тогда плавание стало смыслом моей жизни и моей мечтой.

Да, я мечтал…Тогда еще мечтал.

Все свое свободное время я посвящал тренировкам. И это время не осталось в долгу: очень скоро я стал мастером спорта международного класса, мне сулили блестящее спортивное будущее. В тот момент моя ненависть к брату впала в спячку, ушла в глубокий сон. Мне стало не до него и его высотах. Я покорял свои. Сложно поверить, но я подспудно начал благодарить брата. За внимание, которое было приклеено исключительно к нему, которое освобождало меня и развязывало мне руки, чтобы заниматься любимым делом в то время, как Даниле приходилось постоянно соответствовать родительским требованиям.

А потом случилась авария. И я возненавидел брата еще больше…

— Привет, бро, — мой язык заплетается, но я отчаянно борюсь с наваждением.

— О, какие люди! Здорова! — Андрюха, как всегда, весел и трезв. Ненавижу его за это!

— Выпьешь со мной?

— Понедельник, Макс. Так, сколько сейчас? — друг затихает, видимо залипнув на времени. — Одиннадцать часов утра., — сообщает.

— Я в курсе, — раздраженно бросаю.

— Всё настолько хреново? — его голос звенит беспокойно. Вот только этого не надо. — Послушай, Макс, мне кажется, тебе уже хватит и…

— Я не спрашивал тебя, хватит мне или нет, — грубо перебиваю друга. — Я лишь спросил, ты выпьешь со мной? — рявкаю.

— Понял. Где ты?

— На работе.

— Выезжаю.