Неведомый

Анна Аскельд, 2024

Королевство Мегрия продано. Старый король предан собственным сыном, который заплатил высокую цену за корону, – тысячи жизней воронов-оборотней в обмен на власть. Удастся ли молодому королю Абнеру ее удержать и отдать долги Тацианской империи? Слепой бог тацианцев, пророк и мученик, некогда ослепленный воронами, собрал под своим знаменем тысячи тахери – убийц и фанатиков. Сможет ли Тит Дага, принявший лордство из рук убийцы своего друга, простить себя за это? И за то, что отдал в заложницы свою дочь? Простит ли его сама Рунд? И кто тот неизвестный, незримый, безликий, который вернет в мир украденную Абнером магию? Мегрия стоит на пороге раскола и новой войны. Сделает она шаг вперед или отступится? Первая часть мрачной дилогии «Неведомый» в редком жанре гримдарк. История о человеческом предательстве, стремлении к справедливости, интригах и неоднознач-ных поступках. О событиях романа расскажут несколько центральных персонажей: четыре героя, четыре линии. Сюжет вдохновлен датской мифологией. Обложку для книги нарисовала Мария Вой.

Глава 3

Полмира

им копался в одежде, снятой с мертвецов. Вороны часто гадили в штаны и блевали на рубахи до того, как их успевали раздеть догола и привязать к столбам. Но все это, по словам калахатца, беда небольшая. Можно отстирать, и не придется тратить лишнюю монету.

Рунд не возражала — последние хорошие сапоги растерзали зимние морозы, а в нынешних, снятых с разных ног, насчитывалось с десяток дыр. Шим насвистывал незатейливую мелодию, весеннее солнце проглядывало сквозь сизые тучи, а ветер удачно гнал смрад от костров в сторону деревни.

Жизнь ее, может, и была насмешкой Слепого бога, но в такие моменты Рунд чувствовала себя если не счастливой, то довольной. Как следует затянувшись трубкой, она выпустила облако дыма в сторону хибар и прищурила единственный глаз.

Деревня затаилась на холмах под тенью Великаньих гор, окруженная лесом. Ели взбирались по склонам так высоко, что пронзали лохматыми макушками плотный туман у самой вершины. Бёв говорил, что даже деревья боятся императора и отступают в горы. Но Рунд казалось, что они, наоборот, спускаются к ним, желая раздавить могучими древесными стволами и передушить колючими ветвями.

Тахери принесли поганую веру в старую землю — и разгневали ее. Весь путь до Ушака лил дождь — из тех, что приносят не радость, а болезни. Ни одной таверны по пути из Тротра они не встретили — только темные леса, выжженные поля и селения. Именно там, в последнем крупном городе между границей и Гортом, они и повстречали своего провожатого. Стражники сообщили, что какой-то сумасшедший ищет тахери, и с радостью спихнули заботу на их руки. Пришлось делать крюк, но Рунд даже обрадовалась. Всякий раз, когда она начинала думать о Горте, ноги ее поворачивали назад.

Щуплый, невзрачный, с бегающим взглядом и пропитым лицом, Дрозд, как он себя назвал, ежился под плащом и бормотал по ночам какие-то бессвязные слова. То ли договаривался с совестью, то ли молил бога о прощении. Может, даже жалел о содеянном. Устав от бесконечного шепота, на втором привале Шим остановил мужика крепким пинком под тощий зад, назвав это авансом и императорским благословением.

Грязь еще не высохла и не успела превратиться в дорогу — лошади брели, увязая и спотыкаясь, и путь занял куда больше времени, чем обычно. Шегеш их не любил — и Рунд отвечала ему взаимностью. Она бы не хотела сюда возвращаться. Но королевский указ был выше ее желаний — лежал в кармане и прожигал грудь. Рунд поперхнулась дымом и закашлялась — от одной мысли о гербовой бумаге становилось тошно. Столько шума, а писулька-то никчемная. Абнер мог сровнять княжество с землей, но боги и люди из этих мест никогда не склонили бы перед ним головы. Даже отрубленные.

Люди их ненавидели — и чем дальше они продвигались на север, тем сильнее становилась эта ненависть. Тахери испортили воздух — прежде здесь было свежо и приятно, пахло хвоей и первоцветами. Весна в Шегеше упоительно прекрасна. По крайней мере, такой ее запомнила Рунд. И сейчас — Рунд готова была поспорить на свою последнюю обувку — крестьяне стояли в домах на коленях и шептали проклятия, полные бессильной злобы. Они разбежались по своим конурам, едва завидев их на дороге. Как будто двери могли кого-то спасти.

Яграт вполголоса завел свою бормоталку, и Рунд скривилась, как от зубной боли. Хорошее настроение исчезло, как и не бывало. Хромая, она двинулась к одинокому дубу, невесть как выросшему в этом еловом царстве. Колено болело, но Рунд готова была уйти куда угодно, лишь бы не видеть тощую фигуру мольца.

Привалившись спиной к дереву и отвернувшись от коптящих столбов, Рунд стала наблюдать за Кацией. В отличие от Шима, та пела не песни, а молебны — но не такие, как яграт. Набожная тацианка считала своим долгом каждую спасенную душу отмечать шрамом на смуглом теле. И сейчас, нагрев над огнем нож, выводила кровавые узоры. Кация пришла в восторг от рубцов на лице Рунд: рассматривала их и так и этак — и называла «поцелуем бога». По ее мнению, огонь подарил Рунд свирепый дух. И пусть бог отобрал у нее часть мира, вторую он оставил нетронутой.

Рунд же считала, что сделка получилась несправедливой — ее полмира оказались худшей из двух частей.

Если другие тахери после первого года в Паучьей крепости отращивали волосы обратно, то Кация упорно оставалась лысой. Татуировки змеились по голове — ящерица касалась чернильным языком уголка глаза. Мегрия ей была не по душе, зато местные мужчины нравились куда больше тех, кто жил в империи.

— Есть в варварской крови что-то огненное, — мурлыкала девушка всякий раз, когда ее вытаскивали из чужих постелей.

Рунд не одобряла, но и не осуждала — у каждого свои слабости. Сама она предпочитала крепкую сивую воду и хороший табак. И то и другое дарило самое главное — покой. Напиваясь в конце жатвенного дня, она забывала обо всем, что делала. Бёв возражал и даже пару раз пытался отобрать выпивку. Но Рунд такого порыва не оценила и в непродолжительной борьбе щедро разукрасила лицо друга ссадинами.

— Теперь мы оба одинаково прекрасны. Если для меня и существует искупление, то оно находится на дне бутылки. Не мешай его искать. — И с тех пор Бёв молчал. Только иногда Рунд видела в его взгляде жалость, и это злило даже больше, чем его неуклюжая забота.

Запрокинув голову, Рунд подставила лицо под тусклый солнечный свет. Пение Кации убаюкивало, и Рунд впервые приснился короткий сон, в котором никто не умирал.

— Принес?

Вместо ответа Бёв фыркнул и уронил ей на колени тощий кошель. Присел рядом, отдуваясь, и Рунд увидела спекшуюся в рыжеватых волосах кровь. Была она и на бледных руках — кое-где еще застывала поверх вздутых от напряжения вен. Проследив за ее взглядом, Бёв мотнул головой:

— Не моя. Просто люди здесь не знают слова «дань» — пришлось преподать пару уроков. Как тебе удается слышать мои шаги даже во сне?

— У каждого калеки — свои скрытые таланты.

Кольца оказались потертыми, монеты — мелкими, но это было лучше, чем пустота в карманах. Осмотрев улов, Рунд оставила себе медную воронью печатку, остальное протянула обратно Бёву. Он с любопытством наблюдал за ней, но ни о чем не спрашивал. Вытер потное лицо и улыбнулся.

— Наш мужичок ждет награду. Говорит, что за каждого ворона назначают золотой дук — так ему сказали в городе.

Рунд хохотнула.

— Мозгов у него совсем, видимо, нет. Стали бы мы трясти их сундуки и отбирать эту мелочь, если бы корона так щедро разбрасывалась деньгами. — Она неохотно поднялась следом за напарником. — Скажи Шиму, пусть прекратит отковыривать чужое дерьмо с портков и поскорее приберется. Нам нужны еда и сухие постели, — сказала Рунд, пряча трубку в заплечный мешок. — Но не здесь. Я слишком устала, чтобы сражаться с крестьянами, которые придут ночью с топорами и вилами, жаждая мести.

— Ты всегда можешь обратиться за помощью к отцу. Он не откажет.

Рунд сделала вид, что не услышала Бёва, и, прихрамывая, пошла к столбам. Их установили наспех, недалеко от опушки и деревни — так, чтобы все живые видели мертвых, а мертвые — живых. Обугленные останки воронов выглядели жалко, воняло паленым волосом и пережаренным в очаге мясом. Этот запах давно стал для нее родным. Рунд остановилась совсем рядом с казненными. Скелеты желтели под слоями жирной копоти, ребра торчали из обгоревшей плоти, приглашающе распахивая свои костяные объятия. Мертвые, вороны и люди оказывались пугающе схожи. Смерть делает равными всех. Кто это сказал?

Когда Рунд подняла голову, чтобы рассмотреть черепа отца и дочери, солнце скрылось за тучами и пошел мелкий дождь. Нашарив под рубашкой сульд, Рунд приложила его к обветренным губам и опустилась на колени в жирную грязь. Яграт снова забормотал свои молитвы, но Рунд слушала не его, а ветер, свистящий в костях.

Напевая какую-то дикую песню, подошел Шим и воткнул в землю лопату. Высморкался, придирчиво осмотрел воронов и тяжело вздохнул. Рунд заметила, что он успел поменять свою дырявую рубашку на ту, которую прежде носил вальравн. Вышивка-оберег змеилась по вороту, местами розовела плохо отмытая кровь. Но Шима это не смущало. Рунд помнила, что тогда, десять лет назад, Шим привык к жизни в крепости гораздо быстрее ее. Смазливый, с лукавым взглядом, он любил шутки и песни почти так же сильно, как свои парные ножи. Но дураком был тот, кто верил в его веселый нрав.

Заметив ее пристальный взгляд, парень осклабился и почесал заросший щетиной подбородок.

— Ненавижу копать могилы, — доверительно сообщил он и поплевал на ладони. — В следующий раз будем бросать монету.

✦✦✦✦

Мужик никуда не ушел вопреки надеждам Рунд. Смирно сидел на щербатом крыльце, всем видом выражая крайнюю усталость. Он не без удовольствия следил за тем, как воронов вытаскивали за волосы из его дома, как резали им глотки и как теплая кровь стекала на землю и руки Кации. А теперь, утомленный зрелищем, ловил блох в своей грязной одежде. Дом за его спиной был лучшим из всех, которые имелись в Ушаке — крепкий камень в стенах и добротная крыша. Остальные не могли похвастаться даже этим — жалкие лачуги из дерна и гнилого дерева. Наверняка мужик был прежде главой деревушки. А теперь… Дым курился над трубой. Рунд представила еду, которой он угощал воронов, то, как они его за это благодарили. И почувствовала подступающую дурноту.

Здесь, в глуши Шегеша, оборотни могли найти сочувствие. Им просто не повезло. Откуда они прибыли, человек не знал, но слышал, куда направляются — в Веребур. Рунд посчитала это ложью — всем известно, что идуны никогда не пропустят воронью кровь через свои перевалы. И все же с такими вопросами пусть разбирается король, а не его медная армия.

Рунд подошла и бросила бумагу мужику под ноги.

— Вот твоя плата. Бери и благодари.

— Это все? — Он тут же вскочил — усталости как не бывало. Расправил пергамент, наморщил лоб в поисках знакомых слов. — Бумажка? Да на что она мне? Кому я смогу ее предъявить? Что на нее куплю? До Тротра неделя езды!

Кация недовольно цокнула языком и хотела было слезть с лошади, но Рунд ее остановила. Доносчик смотрел с негодованием, которое готовилось уступить место ярости. Рунд обвела взглядом жалкие перекошенные дома. Оттуда за ними наблюдали плотно закрытые ставни, голос подал только одинокий петух. В их спор никто не собирался вмешиваться. Предателей здесь наверняка не любили. А мужик думал, что получит много денег и уедет отсюда, и плевать ему на недовольство деревни. Дурак.

— Это расписка с именем самого императора. Видишь, там, в углу, алая длань? — Рунд улыбнулась, но мужик даже не подумал рассматривать пергамент. — Можешь обратиться лично к Небре. В любое удобное для него время, разумеется. — Руки Дрозда затряслись от гнева, лицо покраснело, а водянистые глаза выпучились и увлажнились. — Но, думаю, и наш светлый король Абнер с радостью удовлетворит твою просьбу.

Лицо мужика пошло белыми пятнами. Он скомкал в кулаке бумагу и кинулся к Рунд:

— Да пошла ты, потаскуха! Ты и твой император! И короля отымейте в зад — от моего имени! Вы еще попляшете. — Подбородок его затрясся, и мужик криво ухмыльнулся. — Это не первые и не последние вороны в наших краях. А вы бегите, императорские шавки, и следите за шеей — как бы вас не вздернули первыми!

Мужик бахвалился, но было в его словах что-то такое, что не понравилось Рунд. Яграт тревожно покосился в его сторону, но Бёв расхохотался — громко и беспечно.

— Помнится, ты сам нас искал и пел тогда по-другому. Как-то слишком быстро меняешь сторону. — Он развернул коня, подавая другим пример. — И наверняка можешь рассказать еще много интересных вещей, но нам, к сожалению, пора.

Дрозд в бессильной злости плюнул несколько раз им вслед, но больше ничего поделать не мог.

Они ехали молча довольно долго, оставив мужика позади и даже ни разу не обернувшись. Лес темными стенами тянулся по обе стороны, и Великаньи горы возвышались над ними. Шим задумчиво теребил кончик короткой косицы.

— Что, мы даже не вырежем ему язык? — с явным разочарованием уточнил он у такой же кровожадной Кации. Та только дернула плечом.

— Брось. — Бёв усмехнулся. — Никогда не отнимай у охотника его дичь — крестьяне расправятся с ним с не меньшей радостью. Воронов здесь любят до сих пор — хранят верность мертвому Норволу и его сыновьям, хотя они уже давно стали князьями червей. Как по мне, несусветная глупость — мертвецы плохо платят за работу.

— Как будто нам платят хорошо, — пробормотал Шим.

Яграт услышал его тихие слова и решил вмешаться:

— Вера — вот что на самом деле важно. Мы спасаем заблудшие души от скверны и должны находить в этом высшую радость.

— Скажи это моему голодному желудку, служитель. — Усилившийся дождь укрепил дурные предчувствия Рунд. Оставлять за спиной врага было неразумно — кто знает, вправду ли крестьяне растерзают обманутого мужика? Может, они все были в сговоре. — Проповеди будешь читать в храме. Я достаточно наслушалась их за десять лет. Мы честно выполняем свое дело — что еще надо Слепому богу?

Яграт насупился и натянул на лысую голову капюшон татры, чтобы никого из них не видеть. Совсем еще юный, их ровесник. В крепости посчитали, что ему не повредят знания, полученные в боях. Но от парня, всю жизнь отбивавшего колени по храмам, оказалось мало толку. Свою палку он потерял в первой же стычке в таверне, крови не любил и блевал по кустам. Бёв пытался научить яграта защищаться, но Рунд сказала, что это не поможет. Для таких, как этот молец, лучшей защитой были быстрые ноги.

Шим презрительно косился на слабака — мужчин, не умеющих держать меч, в Калахате называли яйценосами. С ягратом говорила только Кация. Их объединяли набожность и любовь к своему делу — великой миссии. Тацианка выросла в семье, где бить детей начинали раньше, чем те делали первые шаги. Для нее крепость стала избавлением от пропойцы-отца. Надеждой.

Рунд представила лицо Тита, когда она приведет к его двору этот сброд, и расхохоталась.

✦✦✦✦

— Митрим, лес теней, — кто его додумался так назвать? Сраное болото подошло бы куда лучше.

Рунд потягивала трубку и смотрела, как размытая дождями дорога, петляя, прячется в полумраке. Ближайшие деревья утопали в воде, и жухлая прошлогодняя трава вперемешку с весенней порослью тоскливо торчала из бочагов и луж. В самом лесу было по-вечернему темно. Хотя, по прикидкам Рунд, сейчас только-только перевалило за полдень. Но даже лишенные листвы, деревья плотно переплетались ветвями и хранили вечный сумрак в древней чащобе. Лошади, вышколенные на тацианских конюшнях, подозрительно прядали ушами, и Шим полностью разделял их сомнения.

Но другого пути не было — яграт в отчаянии вертел разложенную на коленях карту. Кация заглядывала ему через плечо, но ни в одиночку, ни вдвоем они никогда не смогли бы отыскать другой путь до Горта. Вороны были осторожны. Это их, конечно, не спасло, но Рунд прониклась к ним уважением еще в детстве, когда впервые заблудилась в Митриме. Равнскёг, древняя обитель духов, после падения Норвола превратился в мертвую пущу. Митрим — лес блуждающих в полумраке теней. Рунд вспомнила, как перепугалась тогда и как Тит утирал слезы большим шероховатым пальцем — и торопливо отогнала это воспоминание прочь, словно зудящую муху.

— Болота находятся южнее. Ты всегда можешь попытать счастья там. — Рунд оглянулась: яграт высматривал что-то в просветах между тучами. — Служитель пойдет первым. Зажжёт люмину, чтобы отогнать плотоядных тварей, духов и прочую пакость. Но не сегодня — завтра, на рассвете.

Лицо яграта вытянулось и побледнело. Он посмотрел в сторону Кации, но та нервно кусала заусеницу на пальце и явно не желала становиться первопроходцем. Бёв тихо посмеивался, и только Шим неожиданно коснулся руки яграта.

— Говорят, — калахатец подался вперед, так, чтобы молец видел испуг в его черных глазах, — раньше вороны собирались там вокруг жертвенников и пускали человеческую кровь. Они пили ее сами — из каменных чаш, а потом срезали мясо с костей, чтобы поджарить. И плясали вокруг священных черных деревьев. Из черепов они делали свои троны, а нагие лесные девы рожали им детей. — Убедившись, что яграт проникся рассказом, Шим радостно добавил: — Поэтому ты пойдешь первым — говорят, Слепой бог сильнее богов старой веры.

— Ну все, хватит. — Рунд прервала напарника, заметив, что яграт вот-вот поступится своими клятвами, развернет лошадь и понесется отсюда прочь. Или же просто свалится в обморок. А волочить его тощий зад хотелось меньше всего. — Все вороны, жившие в Митриме, давно сдохли, тебе нечего бояться.

— Кроме нагих дев, — вполголоса хохотнул Бёв.

Яграт согнулся, как будто на плечи ему взвалили непосильную ношу, и зашептал свои молитвы. Но после счел это недостаточным, слез с лошади, дрожащими пальцами зажег пучок трав, и едкий запах тут же заполз Рунд в ноздри. Она торопливо затянулась трубкой. Табак они раздобыли хороший, и как все хорошее, он спешил закончиться.

— Поворачиваем. Остановимся в придорожном трактире.

— Да здравствуют теплая постель и нормальный ужин! — просиял Шим и первым двинулся прочь, подальше от леса, сырости и сумрака. Кация и Бёв потянулись за ним. Но Рунд радоваться не спешила. Она пропустила вперед яграта и поплелась в хвосте. Ее лошадь все время оглядывалась, как будто заразилась тревогой хозяйки.

Погода наладилась — с утра на их головы не упало ни капли. Однако за несколько дней под ливнями им удалось уйти не так далеко, как хотелось. Рунд изводили кошмары, и вот уже пару ночей она провела без сна. Ушак остался позади, горы превратились в зубчатую линию на горизонте, и все же что-то не давало покоя. Им даже удалось подстрелить зайца, и перловая похлебка наконец стала походить на еду. После Ушака все было хорошо. Слишком хорошо — это-то Рунд и беспокоило. Она настояла на том, чтобы не заезжать в деревни — все равно этот край принадлежал нищим. С них нечего было взять, а искать воронов Рунд устала.

— Пусть они найдут меня сами, — сказала она Бёву.

Всю дорогу до Митрима по обеим сторонам тянулись плохо возделанные поля с темной россыпью домов, и теперь они снова поплыли мимо. Люди разместили свои жилища недалеко от леса, и узкие струйки дыма поднимались из печных труб в пасмурное небо. Трактир стоял на развилке: подальше от лесной глуши и поближе к деревне с незатейливым названием Гнездо, которая и на карте обозначалась только потому, что была последним пристанищем по дороге в Горт. Далее не было ничего, кроме Митрима.

— Как-то здесь… Тихо. — Бёв спешился и осмотрелся. Рунд последовала его примеру.

Трактир и пристройки окружал покосившийся плетень, на котором сидел взъерошенный облезлый петух. Он медленно ворочал головой, но при их приближении гневно закукарекал и угрожающе захлопал крыльями. Кация, проходя мимо, смахнула петуха на землю — спасибо, что не открутила голову. Протяжно замычала запертая в сарае корова, и вслед за ней затянули свое блеянье овцы.

Дранка на крыше поросла мхом, сырость ползла по бревенчатым стенам до самого второго этажа. Его надстроили над первым неумело, и он сидел криво, как съехавшая набок шляпа. Ставни были открыты, и дом смотрел на них окнами, забранными бычьим пузырем. Кация поморщилась.

На двери из темного дерева висел огромный амбарный замок. Рядом с ним, пришпиленная гвоздем, болталась бумажка с говорящим текстом: «Третью руку пришили дураку. Грош цена такой армии». Буквы напоминали детские каракули, но написать их мог кто угодно. Рунд вообще удивилась, что здешние крестьяне знают грамоту.

Она сорвала объявление и, повернувшись, сунула его под нос яграту. Парень послушно взял бумагу, и белесые брови поползли вверх.

— Похоже, нам здесь не рады. — Шима эта выходка повеселила, и он забарабанил в дверь сразу двумя кулаками. — Тем больше поводов остановиться именно здесь, — пояснил он Рунд. — Эй, эй, открывайте! Мы знаем, что вы тут.

Шим был прав — даже сквозь закрытые двери заманчиво пахло мясной похлебкой и выпечкой. Рот Рунд наполнился слюной, а живот требовательно заурчал.

— Ну что ты за дурак, — протянула Кация и ткнула татуированным пальцем в замок. — Как они тебе откроют? Стучать надо в задние двери.

Однако обходить трактир по кругу и искать черный ход им не пришлось — из-за угла показался дородный мужчина в заляпанном кровью фартуке. В одной руке он нес топор, в другой — куриную тушку. Рассмотрев как следует их одежду и мельком глянув на лошадей, мужик насупился, сведя густые брови к широкой переносице.

— Трактир закрыт. Для всех, — сказал он с вызовом.

Кация, привыкшая к страху мегрийцев, удивилась, но Рунд только пожала плечами.

— А мы не все. — Заметив, что мужик перевел взгляд на нее, Рунд улыбнулась — так, словно они с ним были старыми друзьями. Ее улыбка, если верить Бёву, внушала страх куда больший, чем все оружие мира. — Мы грошовое войско, которое пришло от дурака. Может быть, ты знаешь такого — императора Небру? Вряд ли вы виделись с ним лично, а в то, чего не видишь, как говорится, веришь с трудом. Но мы можем устроить встречу с ним для твоей головы. Как думаешь, не слишком ли высокая цена за простой ужин?

Мужчина с минуту стоял на месте, как будто слова Рунд, плутая, с трудом находили дорогу к его мозгу. Потом, смачно плюнув и отшвырнув топор, подошел и открыл замок. Не говоря ни слова, прошел внутрь. За ним тянулась узкая дорожка из куриной крови.

Черпак выпал из рук стоявшей у очага женщины и загремел по выскобленному полу. Одета она была в бедное, но чистое платье, и выбившиеся светлые пряди волос прилипли к ее потному лбу. С круглого бледного лица на них таращились огромные, как золотой дук, глаза. Рунд втянула запах еды и улыбнулась. С потолочных балок свисали пучки трав и соломенный паук-оберег, на который яграт покосился с неодобрением.

Хозяин трактира расположился за стойкой и сжал тряпку в толстых пальцах. Смотрел он при этом именно на Рунд — твердо и выжидающе.

— Нам нужны еда и четыре койки.

Мужик покосился на женщину, чье внимание целиком поглотила булькающая над огнем похлебка. Поправив чепец дрожащими руками, она предоставила ему самому решать вопрос с незваными гостями. Рунд терпеливо ждала, повернув голову так, чтобы трактирщик видел ее слепой глаз в буграх уродливых шрамов. Шим и Кация, не дожидаясь приглашения, облюбовали стол, на котором стоял забытый поднос с ломтями свежего хлеба. Его они поделили между собой. Яграт оглядывал комнату в поисках других языческих предметов и истово молился. Бёв наблюдал за ним, насмешливо изогнув рыжеватую бровь.

— У нас закрыто. И проблемы с едой. Мы давно не принимаем путников — разве вы не видели замок? — буркнул хозяин и сплюнул в сторону, выражая неприязнь.

— Видели. А вместе с ним и это, — Рунд положила на стол клочок бумаги и ткнула пальцем в каракули. — Может, нам отыскать написавшие эти слова руки и отрубить их, чтобы другие боялись?

Лицо мужчины побледнело. Он снова глянул в сторону печи, но помощи оттуда так и не поступило.

— Я могу забыть обо всем в обмен на еду. И теплые одеяла. Мы никого не тронем и останемся здесь только на одну ночь.

— У нас и в самом деле все плохо. — Мужик говорил нехотя, но презрения в его взгляде поубавилось. — Наши озимые сожгли разбойники месяц назад — мы ездили с прошениями в Тротр, а оттуда письма ушли лорду и королю.

— А про императора забыли? — усмехнулась Рунд. — Подотрись своими прошениями, мой тебе совет. Никто не поднимет свою жопу и не приедет в такую глушь спасать эту вонючую деревню и ваш погибший урожай. Уж точно не Железный Тит и не трясучка Абнер. Я сказала, что нам нужны еда и четыре койки. Я не спрашивала, из чьей задницы ты все это достанешь.

Их разговор прервал скрип ступеней. На лестнице, отчаянно труся, показалась молодая женщина. Светлые тяжелые косы лежали на высокой груди и огромном животе, который она, желая защитить от этого мира, прикрывала руками. Ее и без того большие глаза увеличились при виде тахери.

— Отец? — Она замерла на последней ступеньке и едва удержалась от того, чтобы кинуться обратно. Тонкий голос дрожал, выдавая страх. Рунд посмотрела на ее пальцы и не нашла обручального кольца. — Мама?

— Ступай наверх. Мы с матерью справимся сами. — Мужчина, к удивлению Рунд, изобразил на лице какое-то подобие улыбки. — Моя дочь. Приехала навестить нас. Иди в свою комнату. Не мешай господам.

«Так, мы уже господа», — подумала Рунд. Девушка еще раз осмотрела комнату и собравшихся в ней людей и, осторожно развернувшись, исчезла в полумраке.

— Твоя дочь на сносях и приехала к тебе в гости, в эту глушь, как же. Что за неуклюжее вранье. Да она не замужем — сразу видно, что принесла в подоле своим родителям нежданный подарок. Но это дело не мое. Еда. — Подумав немного, Рунд повернулась к Бёву: — Заплати за все.

— Но… — Бёв коснулся ее руки. — У нас и так мало денег. Может быть, стоит все же…

— Я сказала — заплати. — Рунд требовательно протянула ладонь, и друг нехотя положил на нее кошель. — А ты, — она повернулась к трактирщику и ухмыльнулась, заметив, как задрожали его губы, — сделай милость, запри двери и больше никого сюда не пускай. Трактир ведь не работает? Вот и прекрасно. Заодно покормите наших лошадей. И согрейте воды — мы давно в дороге. Если кто-нибудь из вас сунется в деревню, — обращенная к ней спина трактирщицы окаменела, — я лично спалю здесь все дотла. А наш славный яграт призовет сюда бога, которому не понравитесь ни вы, ни ваши обереги. Вспоминай мои слова, когда будешь готовить еду и в твою голову придет мысль ее отравить. Нас травили годами — и вряд ли ты найдешь яд, способный упокоить мою душу.

✦✦✦✦

— А мужик ведь прав. Мы видели поля — озимые сожжены. И эта бумажка…

Рунд фыркнула и поудобнее устроила голову на плече Бёва. Кожа друга пахла дегтярным мылом, зато дыхание отдавало цветочной настойкой. Каждый раз, целуя его, Рунд оказывалась посреди медвяных лугов. И ни крови, ни гари — только солнце и дурманящий, приятный запах цветущих трав. Совсем как в полузабытом детстве.

— Может, и правда разбойники. Но что это меняет?

— Нам стоило бы все проверить. Ты ведь права — никто не поедет сюда разбираться. А вдруг это оборотни?

Огонь погас, и в темноте очага алела горстка углей — словно десятки глаз, наблюдавших за ними.

— Птицы не станут лишний раз выходить из своих укрытий. Подумай только: на них охотятся уже больше десяти лет. Их осталось слишком мало, и почти все — жалкие полукровки. — Рунд, не отрываясь, смотрела на тлеющие головешки и гладила Бёва по вытянутой руке. — Нет, они не будут рисковать. Скорее всего, это сделали сами люди. Или идуны. Да кто угодно — нам какая разница? Я напилась крови на долгие месяцы вперед. К тому же, ты слышал, они направили прошение королю. Вот пусть трясучка с ними и разбирается.

Нащупав во мраке лицо Бёва, Рунд приложила ладонь к мягким губам.

— Давай хотя бы на один вечер забудем обо всем.

С этими словами она уселась сверху, обхватив его ногами. Пальцы Бёва, лаская, пробежались по спине — неторопливо и нежно. Рунд любила тьму — в ней скрывалось ее уродство. Бёв говорил, что его нисколько не волнуют ни шрамы, ни слепой глаз, но Рунд все равно стеснялась. Ненавидела себя за эту слабость и ничего не могла поделать.

Теплые ладони мягко коснулись ее живота, и Рунд откинулась назад.

Следуя за движениями Бёва, Рунд постаралась, чтобы койка скрипела как можно громче. Представив пунцовое лицо яграта, подслушивающего за тонкой стенкой и бормочущего свои молитвы, она испытала ни с чем не сравнимое наслаждение.