Танец мечты

Анна Антонова, 2013

Ира хотела попробовать себя везде, но у нее решительно ничего не получалось: ни петь в хоре, ни писать диктанты на уроках сольфеджио в музыкальной школе, ни кататься на коньках, ни танцевать. Словом, бесполезные старания. Но девушка не сдавалась – помогало упрямство, а еще чувство юмора, которое не раз выручало в трудных ситуациях: например, на сцене во время исполнения русских народных танцев или на катке, когда, спасая от падения, ее поймал жутко симпатичный парень…

Глава 2

Соль во второй октаве

Утром в школе мой взгляд зацепился за яркое объявление на стенде: «Новый набор в школьный хор! Прослушивание сегодня в 13.00 в актовом зале».

— Елина, что зависла? — окликнул меня проходивший мимо одноклассник Ерохин. — Хочешь в хор записаться? Давай, мы придем поржем!

— Иди ты… своей дорогой, — отмахнулась я.

Несмотря на задиристый характер и почти никогда не закрывающийся рот, Ерохин был представителем отряда «шут классный обыкновенный» и потому особой опасности не представлял. О том, что он выполнит свою угрозу и придет на прослушивание, тоже можно было не беспокоиться, ясно же, это обычный треп в стиле «что вижу, о том пою».

Проторчав у объявления, я едва не опоздала на химию — влетела в класс, когда учительница уже водила глазами по журналу, выбирая жертву для вызова к доске. Я водрузила сумку на стол и не успела опуститься на стул, как услышала:

— Елина!

Вот она, месть за опоздание! Так и не успев сесть, я вытянула из сумки дневник и направилась к доске.

— Виды растворов, — объявила химичка, и я облегченно вздохнула.

Тема совсем легкая, я ее даже не учила — запомнила на предыдущем уроке. Бодро отрапортовав все, что знала, я вздрогнула от внезапной догадки: училка не успела рассказать нам об эмульсии и суспензии, велев прочитать о них в учебнике самостоятельно, а я этого не сделала!

— Следующий вид раствора — эмульсия… — неуверенно начала я, но химический бог вдруг смилостивился надо мной.

— Я вижу, что ты знаешь, — прервала меня училка. — Садись, пятерка.

Не веря своей удаче, я убралась на свое место, наконец-то села и шепотом поделилась с Ленкой, моей подружкой и по совместительству соседкой по парте:

— Представляешь, эмульсию с суспензией я как раз и не знала!

— Дуракам везет, — философски отозвалась Ленка.

Я не обиделась, все еще пребывая в эйфории от своего неслыханного везения, и продолжала:

— Видела объявление о хоре? Давай пойдем, поприкалываемся?

Предлагать идти прослушиваться в хор на полном серьезе мне было как-то неловко.

— Пойдем, — неожиданно согласилась Ленка, и я вдруг вспомнила, что она пару лет назад окончила музыкальную школу.

Я тоже посещала сие славное образовательное учреждение целых четыре года. Поступила я туда совершенно самостоятельно — в нашу подготовительную группу детского сада пришли преподаватели и по очереди вызывали всех в актовый зал на прослушивание. Видимо, мои данные никого не поразили — меня приняли кандидатом. Я не понимала толком, что это значит, и была страшно довольна — дома с гордостью заявила: я поступила в музыкальную школу и теперь кандидат. Мама и бабушка надо мной посмеивались, но в сентябре послушно отвели в музыкалку — небольшое одноэтажное здание, старенькое, но очень уютное, со скрипящими деревянными половицами и окнами, выходящими в заросший садик.

Учиться мне нравилось, и бросать музыкалку я не хотела, хотя никаких успехов не делала. Целую четверть играла одну и ту же пьесу на специальности, на сольфеджио за музыкальные диктанты — когда задавали записать нотами сыгранную преподавательницей мелодию — не получала выше тройки, а на хоре, где мы разучивали итальянскую песню «Санта-Лючия», не смогла взять соль во второй октаве.

В итоге, когда хор стал готовить отчетный концерт, меня решили на него не брать. В конце урока учительница раздавала униформу — синий бант в белый горошек в комплекте с ленточкой, чтобы завязать его на шее поверх белой рубашки. Так, по замыслу школы, хор выглядел бы единым коллективом. Дойдя до меня, училка помедлила и прошла мимо со словами:

— А тебе еще рановато.

Какой я получила удар! К хоровому пению я была в общем и целом равнодушна, объектом моих мечтаний являлся бант, в котором мне ужасно хотелось показаться на сцене.

Я вышла из класса, от расстройства не замечая ничего вокруг, оглушенная и потерянная. Меня одну не взяли на отчетный концерт! Я пою хуже всех и недостойна даже выступления в хоре!

Дойдя до раздевалки, я решительно повернула обратно. Я этого так не оставлю! Вернувшись в класс, я робко попросила собиравшую ноты учительницу:

— Возьмите меня, пожалуйста, на концерт! Я буду очень стараться.

— Ну ладно, — махнула рукой она и выудила из пакета заветный бант: — Держи.

Вне себя от счастья, я поблагодарила ее и поскакала одеваться. Я все же покрасуюсь с синим бантом на шее! Вопрос неважных вокальных данных меня волновал мало.

Я благополучно выступила в белой блузке и пресловутом банте, вряд ли испортив своим неидеальным пением общее звучание, но зато очень порадовав пришедшую на концерт маму. А злосчастный бант постигла печальная участь: гладя его перед тем, как вернуть в школу, мама поставила утюг на слишком большую мощность и сожгла его. Мы аккуратно обрезали обгоревший край и смотали бант так, чтобы ничего не было заметно. Я страшно переживала, но учительница собрала их не глядя, спася меня от позора.

Так ни шатко ни валко я отучилась в музыкалке целых четыре года. В последний год моего посещения этого заведения мама поставила условие:

— Если экзамен по специальности в конце года сдашь на три, я тебя из музыкальной школы забираю. Какой смысл время терять, раз ты все равно заниматься не хочешь?

Заниматься я и правда не особенно хотела, но бросать школу — тоже. Я не поверила маминым угрозам и продолжила учиться в прежнем режиме, закономерно сдала экзамен по специальности на трояк и убедилась, что она вовсе не шутила! После состоявшегося скандала я в одиночестве гуляла во дворе и никак не могла понять — неужели я больше в музыкалку не пойду? А ведь совсем недавно мы с мамой покупали ноты…

Только одно воспоминание грело мое сердце — мальчишка, ходивший со мной в один класс на сольфеджио. Ни он, ни я не блистали идеальным музыкальным слухом, и мы, троечники, интуитивно старались убраться подальше от учительского пианино — за последний стол у шкафа. Так как сидеть мальчику с девочкой было некомильфо, опоздавшему приходилось устраиваться где-нибудь в другом месте.

У мальчишки имелось преимущество — в этом же кабинете он занимался специальностью, и опередить его в тот день было невозможно. Когда являлась я, он уже победно восседал за последним столом и с вызовом смотрел на меня оттуда. Отыгрывалась я на втором уроке сольфеджио в неделю — специально являлась пораньше, чтобы занять заветное место, и тогда наступала моя очередь торжествовать.

Однако сидеть за последним столом было так удобно, что вскоре мы с ним плюнули на школьные условности и садились рядом с тем, кто пришел раньше, вызывая удивленные взгляды и перешептывания девчонок. До обвинений во влюбленности дело не дошло, но повод для сплетен мы подарили серьезный, хотя все наше общение сводилось к списыванию во время музыкальных диктантов. Но ни он, ни я толком не умели их писать, поэтому мы просто копировали друг у друга ошибки, за что нас потом здорово ругала учительница…

Вот такой у меня был не самый удачный опыт приобщения к музыкальному искусству. Видимо, в глубине души я чувствовала некоторую неудовлетворенность, поэтому и предложила Ленке посетить прослушивание — естественно, в порядке прикола. Представить себе, что кто-то из нашей школы явится записываться в хор добровольно и на полном серьезе, я не могла.

Однако когда мы после уроков заявились в актовый зал, я была неприятно удивлена. На первом ряду сидел народ — конечно, одни девчонки, — но никто и не думал прикалываться: все послушно подходили по очереди к тетеньке за роялем и пропевали сыгранные ею ноты и их сочетания. Мы устроились подальше от сцены, поближе к выходу, чтобы в случае опасности быстро убежать. Я чувствовала себя явно не в своей тарелке. Куда я попала? Сейчас меня и отсюда вышибут с позором…

— Может, пойдем? — шепотом предложила я, но было уже поздно — тетя нас заметила.

— Девочки в последнем ряду, — позвала она. — Хватит прятаться, идите сюда!

Мы нехотя подошли ближе. Ленка поднялась на сцену, непринужденно встала у рояля и блестяще исполнила все, что сыграла ей тетя.

— Хорошо, — похвалила та. — Кто у нас еще остался?

Поняв, что не осталось никого, кроме меня, я, как на заклание, побрела к роялю. Первая же спетая мною нота показала — чуда не произошло, за прошедшие после музыкалки несколько лет я так и не научилась петь. Голос дрожал, и даже мне было слышно, что я безбожно фальшивлю.

— Неплохо, — уныло сказала тетя тоном, явно говорившим об обратном. — Ну что ж, один голос мне очень понравился, — она кивнула на Ленку. — А в целом молодцы, я никого отсеивать не буду, беру всех.

И тут от входа в актовый зал раздался мальчишеский голос:

— Я не опоздал?

— О, хоть один юноша появился! — обрадовалась хоровичка. — Пожалуйста, проходите, молодой человек!

— А с нами она по-простому, на «ты», — шепотом поделилась я с Ленкой.

Та только фыркнула.

— Сейчас наконец поприкалываемся! — я потерла ладони. — Представляешь, как он сейчас будет распеваться?

Но меня ждал облом.

— Правда, прослушивание уже окончено, — продолжала щебетать тетя за роялем, — но я и так верю, что у вас прекрасный голос и слух, иначе вы бы сюда не пришли!

— С какой стати? — громко возмутилась я, но Ленка толкнула меня локтем в бок, и я замолчала.

— Ты это слышала? — тихо осведомилась я и передразнила хоровичку: — «И так прекрасный голос!» А если ему медведь на ухо наступил?

— Зачем бы ему тогда приходить? — резонно спросила подруга.

— По глупости или по приколу.

«Как я», — хотела добавить я, но вовремя умолкла.

— Дураком он не выглядит, — присмотрелась к парню Ленка. — Значит, или раньше музыкой занимался, или просто в себе уверен.

Я скользнула по новичку беглым взглядом, чтобы он не почувствовал к себе повышенного внимания, и обомлела: в реальной жизни я еще таких красавчиков не встречала, только на киноэкране! Классические черты лица римского легионера, тонкий взгляд холодных глаз, темные волосы чуть длиннее принятого довершали образ.

— А это вообще кто? — озадаченно пробормотала я. — Вроде я его раньше в школе не видела.

— Может, новенький? — предположила Ленка, но тут нашу увлекательную беседу прервал голос преподавательницы:

— На сегодня все свободны, жду вас завтра в это же время на первое занятие!

Я плелась домой, цепляя ногу за ногу. Почему я никак не открою, где зарылся мой талант? Вот и сегодня получила очередной щелчок по носу! За что ни возьмусь, ничего не выходит. Может, мне уже хватит пробовать то одно, то другое, а сосредоточиться на чем-нибудь одном? Но вдруг я выберу не то, что нужно? Скажем, оставлю танцы, а потом окажется, что я к ним катастрофически не способна? Или буду заниматься только пением, а потом меня не возьмут на концерт — понятно же, хор организуют не просто так, а для всяческих выступлений и прочей школьной показухи.

Нет, лучше я проверю свои таланты в разных областях, а потом выберу — останусь там, где будет лучше всего получаться. И там, где мне понравится, конечно! А то, скажем, прорежется у меня голос и слух, распоюсь я соловьем, а на хоре начнется такая тоска, что я сама сбегу без оглядки. Пока попробую все, а там видно будет.

В тот день мне никуда больше не надо было идти, и я провозилась с уроками до самого вечера. Я почти заснула над учебником истории — экономическое развитие стран Западной Европы в начале XX века, редкостная скукотень! — когда в окна вдруг ударил яркий свет.

Я подскочила на месте и ринулась к окну — так и есть, на катке врубили освещение. Не зря целую осень копали траншеи и прокладывали провода, разворотив весь двор. Но когда они успели его залить? Наверное, утром, пока я в школе была… Видимо, сидели наготове, только и ждали первого морозца.

— С такой иллюминацией ночью не заснешь, — проворчала я подошедшей сзади маме.

— Вряд ли каток будет работать по ночам, — успокоила она.

А на катке тем временем, как по взмаху волшебной палочки, появились первые посетители — и взрослые, и подростки вроде меня, и совсем детсадовцы.

— Такое впечатление, что все на низком старте стояли, — недовольно заметила я. — С коньками на изготовку.

— Конечно, — пожала плечами мама. — Видели, что каток скоро откроется, вот и готовились.

— Только мы не подготовились!

— Да, — вздохнула она. — Упущение! Обещаю исправиться.

— Не надо, — испугалась я, забыв, что недавно всерьез подумывала, не записаться ли в хоккейную команду. — Не хочу я ни на какой каток!

— А при чем тут ты? — делано удивилась она. — Может, я про нас с папой говорю.

Я изумленно уставилась на нее, не веря своим ушам.

— Вы пойдете на каток? — только и смогла выговорить я.

— А что такого? — обиделась она. — Мы, когда только познакомились, очень даже прилично катались! Или ты считаешь нас слишком старенькими?

— Ничего я не считаю, — смущенно пробормотала я. — Идите на свой каток, а меня оставьте в покое.

— Посмотрим, — махнула рукой мама, выходя из комнаты.

Я попыталась вернуться к английской промышленности начала прошлого века, но поняла, что прочитанное проскальзывает мимо моего сознания, и с досадой захлопнула учебник. Ноги сами несли меня к окну.

Хоть и спорила я с мамой, а на каток мне в глубине души очень хотелось. Я с завистью смотрела, как лихо рассекают по льду совсем маленькие детишки, и не верила, что смогу научиться так же. Впрочем, танцевать я тоже когда-то не умела…

«И сейчас не умеешь!» — ехидно заметил внутренний голос, но я отмахнулась от него и заставила себя вернуться к учебнику. Со всеми этими занятиями я школу на последнее место отодвинула, сегодня на химии чудом не опозорилась. Если бы химичка выяснила, что я в суспензиях и эмульсиях ни ухом ни рылом, светил бы мне трояк! А трояк по химии, в которой я и так не сильна, был бы особенно не в кассу.

«Так что, дорогая, танцы, песни и коньки — это, конечно, хорошо, но уроков тоже никто не отменял!» — бодро сказала я себе и, выкинув из головы каток, снова открыла учебник.