Если с собой трудно. «Слепые пятна» личности и внутренние конфликты

Анна Азарнова, 2020

Человек, которому трудно иметь дело с самим собой, может дистанцироваться от своих переживаний. Такой человек не знает, как обращаться с тем, что происходит у него внутри, он боится собственных эмоций. Цена такой психологической защиты – утрата контакта с собой. В этой книге рассмотрены базовые конфликты, с которыми сталкивается каждый из нас в попытке выстроить отношения с собой и окружающими, а также их крайние полюса: • автономия – зависимость, • подчинение – контроль, • потребность в заботе – самодостаточность, • обвинение себя – обвинение других. В ваших руках навигатор, который позволит распознать свои слабые места и болевые точки, а также определить направления для развития. Истинная зрелость личности определяется гармоничными отношениями с собой и другими людьми. Прочитав эту книгу, вы осознаете, что делает ваши реакции столь проблематичными, и наконец перестанете быть заложником своей биографии. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 1

Не вижу себя, не слышу себя, не говорю о себе

Восприятие конфликтов и чувств, ослабленное защитой

Эта книга задумана для того, чтобы каждый, кто знакомился с ней, мог глубже заглянуть в себя, в свою душу и лучше услышать и понять ее. Чтобы стали более понятны сложности, с которыми мы сталкиваемся, выстраивая отношения с собой и другими людьми. Однако это действие — остановиться на мгновение и обратиться к самому себе — само по себе достаточно простое, не всем и не всегда дается легко.

Может быть, читатель, когда вы бывали в странах Азии, Китае или Японии, вам приходилось замечать статуи трех маленьких обезьян, одна из которых закрывает себе рот, вторая — уши, а третья — глаза. Или, что более вероятно, вам приходилось видеть многочисленные вариации на эту тему в магазинах, торгующих сувенирной продукцией и эзотерическими товарами, на страницах книг и интернет-ресурсах.

Эти обезьянки символизируют собой древнее изречение: «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла». Если использовать его, перефразировав, то применительно к некоторым из нас это будет звучать чуточку иначе: «Ничего о себе не вижу, не слышу, не говорю… да и нет внутри меня ничего — это вам просто кажется или вы выдумали».

Люди, о которых здесь пойдет речь, не замечают конфликтов внутри собственной личности и в межличностных отношениях. Кроме этого, им трудно распознавать собственные чувства и потребности, равно как и чувства и потребности других людей. Как именно это выглядит?

Существуют неписаные социальные нормы, стигматизирующие переживания и переживающих людей. Например, слова «переживательный», «нервный», «психованный» имеют негативный оттенок. Многие люди, обращающиеся за помощью к психологу или психотерапевту, стараются как минимум не афишировать этот факт, а то и скрыть его; им не хочется, чтобы о них думали как о «ненормальных». Недавно наткнулась на статью в интернете под названием «Не пора ли вам обратиться к психологу?» А на самом деле звучало как: «Вы что, и правда уверены, что с вами все в порядке?» Довольно часто приходится слышать от клиентов о том, как относятся близкие к их переживаниям: «Это все ерунда, просто возьми себя в руки», «Нет у тебя никаких проблем, тебе надо занять себя работой, и вся эта дурь выветрится из твоей головы сама собой», «Какие переживания, ты все это себе надумываешь», «Нечего сопли распускать».

Молодая женщина с ребенком решила развестись с мужем, и это решение далось ей очень нелегко; в связи с этим она пережила крайне тяжелое эмоциональное состояние. Ее мать не поняла и не поддержала ее. «О чем переживать-то? — искренне удивлялась она. — Ты решение приняла, ты его от себя отрезала. Чего ты нервничаешь? Все ведь ясно. Нечего ни себе, ни другим людям нервы мотать».

Такое отношение к переживаниям оказывает сильное социальное давление на одних людей, а для других является внутренним обоснованием для определенного обращения со своими чувствами — дистанцирования от них.

Такие люди обычно говорят о себе и свои взаимоотношениях как о «нормальных» и лишенных проблем. «У меня все в порядке», «у меня нет никаких трудностей», «в моих отношениях с женой (ребенком, родственниками) все в порядке», «не понимаю, о каких переживаниях вы говорите, у меня все хорошо». Предполагается при этом, что есть «проблемные люди», у которых «не все хорошо» и для которых и существуют многочисленные психологи и психотерапевты, но уж сам человек, говорящий с вами, точно к ним не относится («такое и подумать оскорбительно — разве я похож на психа?»). В сознании таких людей иметь какие-то негативные переживания, связанные с самим собой и взаимоотношениями (грусть, тревога, неуверенность, подавленность, страх, гнев), равносильно тому, чтобы быть «проблемным» человеком.

Не бывает людей, которые время от времени не ощущали бы внутри себя психического дискомфорта, не переживали бы более или менее интенсивного напряжения во взаимоотношениях с окружающими. Если человек говорит о том, что у него «этого нет», это означает только то, что он научился защищаться — держать переживания на дистанции, подавлять их, обесценивать, отрицать или пытаться рационализировать. Приведу примеры.

Илья, 45 лет, менеджер по работе с клиентами. Работает в небольшой компании в условиях высокой текучки кадров: зарплаты ниже среднерыночных, жесткие требования к сотрудникам, авторитарный стиль руководства и полное пренебрежение интересами персонала. Однако Илья смиренно, непритязательно и терпеливо трудится на своем месте уже более пяти лет. Несмотря на то, что он верен компании на протяжении долгого времени, руководство относится к нему не лучше, чем к другим. На недоуменные вопросы о том, почему он не увольняется и не ищет более благоприятных условий, он отвечает: «Здесь не слишком хорошо, но везде тоже так… На другом месте так же будет. Работаю, и слава Богу. А то, как ко мне относятся… Все ж нормально, это бывают бури солнечные, мы реагируем, но в целом ничего же не происходит».

Мария, 38 лет, сотрудник службы такси. Ее устраивает заработная плата, сама же работа не то что не вызывает у нее интереса — она никогда не задумывалась об этом. На вопрос, как она относится к своей работе, удивленно замолкает на некоторое время, а потом отвечает: «Нормальные деньги, ну а что?» Ее подрастающая дочь испытывает трудности с профориентацией, ей хочется выбрать профессию по душе, но она не знает, куда податься. «Что ты маешься? — говорит ей мать. — Чего блажишь? Работа должна кусок хлеба давать, это ее основная задача. Все остальное дураки придумали».

Константин, 47 лет, преподаватель вуза. Отличается авторитарной манерой общения со студентами. Некоторое время назад у него возник конфликт с одним из учащихся; диалог между ними был записан кем-то из группы на диктофон и впоследствии представлен в деканат. В связи с этим Константина вызывали к руководству. В последний месяц у него начались сильные суставные боли и бессонница. Однако сам Константин уверен, что с ним «все в порядке и нет никаких переживаний, они должны быть у тех, кто не умеет общаться со старшими». Он отрицает собственный вклад в конфликт и не видит связи между происходящим и своими физическими симптомами. После описанного выше инцидента, несмотря на самочувствие, отправился на дачу и собственноручно вскопал большой участок земли под посадку картофеля. Предположение психотерапевта о том, что Константин переживает в связи с конфликтной ситуацией, вызывает у него недоумение: «Я полностью нормален, говорю вам, тут и рассуждать не о чем. Жаль, что сейчас так дурно воспитывают молодежь!»

Вторая заметная особенность таких людей заключается в том, что, все-таки попадая в трудную, стрессовую, конфликтную ситуацию (а ведь от этого никто не может быть застрахован), они реагируют на нее очень своеобразно. Даже в этом случае они не склонны фокусироваться на том, что чувствуют, на том, что происходит в их душе (или в их отношениях с другими людьми). Как правило, реакция представляет собой активность, которую они развивают для того, чтобы уйти от контакта с негативными переживаниями — собственными и чужими. Это может быть работа на даче, собирание грибов, строительство дома или ремонт, уборка (в том числе генеральная), все виды работы по дому, трудовые подвиги по месту работы, покупки и пр. Это может быть резкое увеличение потребляемой пищи («заедать стресс») или сна (придя с работы домой, такой человек ложится спать или, например, делает это всякий раз, когда во взаимоотношениях с женой (мужем) возникает конфликт). Так или иначе, защитные стратегии служат цели избегания контакта с переживанием, с чувствами. Однако энергия негативного переживания никуда не исчезает от того, что ее игнорируют. В тех случаях, когда стресс значителен, она конвертируется в телесный симптом (как это произошло с Константином, см. последний пример): возникает какое-то недомогание либо заболевание, которое является прямым следствием того, что негативное переживание не получает адекватного выхода, адекватного обращения с собой, адекватного внимания. Термин «психосоматическое расстройство» обозначает телесное недомогание или болезнь, в возникновении которого ведущая роль принадлежит психологическим факторам. Люди, защищающиеся от собственных переживаний, весьма склонны к психосоматическому стилю реагирования, однако и в этом случае они не усматривают никакой связи между телесным недугом и тем, что происходит в их жизни, тем, что они переживают. «Язва желудка — это неправильное питание, ну и пусть доктор займется этим, даст правильные таблетки и подремонтирует меня!» В случаях психосоматической природы расстройства врач обычно направляет такого пациента к психотерапевту, однако он демонстрирует в контакте с ним незаинтересованность и формализм. «Я пришел к вам просто потому, что меня направили. Но не понимаю, при чем здесь вы, — заявляет он. — Ведь мои проблемы в животе, а не в голове!»

Третья особенность заключается в том, что такой человек описывает себя, других людей и взаимоотношения функциональным образом. Это означает, что он воспринимает себя и окружающих как тех, кто «что-то делает» или «должен делать», а не как кого-то, кто чувствует, думает, ощущает и испытывает потребность в чем-то. Например, на вопрос: «Как ты сегодня?» такой человек ответит: «Ну, что… Сегодня встал рано, но ничего не успел толком сделать, написал отчет, и тот не до конца, пообедал, потом прошелся немного, поиграл на компьютере, да больше и ничего!» Однако от него не услышишь: «Сегодня как-то не очень хорошо на душе, вспоминал о необходимости закончить отчет и внутренне съеживался… Так и не смог себя заставить как следует им заняться, все время хотелось переключиться, потому что было много тревоги». Описывая отношения с женой, такой человек может сказать: «Живем нормально. Работаем, выплачиваем кредит. Ездили в отпуск в Средиземноморье этим летом. Сейчас вот копим деньги на ремонт. В выходные ходим в кино, гуляем с друзьями». Однако нехарактерны для него следующие высказывания: «Мы много лет прожили в понимании друг друга, или по крайней мере мне казалось, что мы друг друга понимаем. Но сейчас я начал сомневаться, что это так. Между нами чувствуется какое-то отчуждение, оно точно есть, несмотря на то, что мы, как и раньше, в выходные ходим в кино и гуляем с друзьями и даже ездили этим летом в Средиземноморье. Жена избегает говорить со мной об этом, и это доставляет мне боль; она словно отвернулась от меня и закрыла дверь. И я постоянно натыкаюсь на эту дверь, стукаюсь об нее, пытаюсь открыть, но в ответ — тишина».

Склонность воспринимать себя и других функциональным образом сказывается на всех сферах жизни человека, сквозит во многом, о чем он говорит. Например, описывая свою работу, он перечислит вам, что конкретно он делает, чем занимается, сколько это занимает времени и сколько ему за это платят. Однако он будет избегать упоминаний о том, что он чувствует по отношению к своей работе, какой отклик она в нем вызывает, как соотносится с его личностью. Хуже всего такой человек воспринимает в себе конфликтные отношения, например, внутренний конфликт между стремлением достичь значительных успехов в своей работе и ощущением собственной неспособности это сделать (неумелости, неэффективности); он не только вам, но и самому себе скажет, что работа у него «нормальная» или «тяжелая», но если вы попросите раскрыть это подробнее, он скажет вам, что «много чего приходится делать» и что он «неплохо справляется».

Описывая портрет идеальной избранницы, такой человек скажет: «Она должна быть красивой, доброй, порядочной, хорошо готовить, быть хорошей матерью своим детям», однако вы не услышите: «Хочется, чтобы мы были на одной волне, ощущали жизнь похожим образом» или: «Хочу встретить родственную душу».

Функциональность во взаимоотношениях с самим собой у таких людей отчетливо проявляется в их отношении к старению и болезням собственного тела. Старение воспринимается как утрата характеристик или функций тела, с помощью которых можно было что-то получить (успех, признание, восхищение и т.п.), поэтому для таких людей очень трудно принять собственное старение, примириться с ним, буквально разрешить себе стареть. Они могут стараться во что бы то ни стало поддерживать тело в «молодом» состоянии с помощью разнообразных косметических или хирургических процедур, заниматься спортом: «Сделаю себе нормальные губы и хорошую грудь — кому я нужна обвисшая? Буду нормально выглядеть, и на меня будет нормальная реакция». Обвисшее лицо и изменившая свои очертания с возрастом фигура ассоциируются у таких людей со старой мебелью, которую надо выносить на помойку и заменять новой, поэтому они стараются, чтобы окружающие видели их бодрыми и хорошо функционирующими. То же отношение проявляется и к недомоганию тела, к болезни — это прежде всего утрата функций, которые должны выполняться исправно. «Доктор, почините меня, чтоб снова все работало», — именно это можно услышать от них.

Интересно, что функциональное отношение легко распространяется на домашних питомцев. Пока кошка здорова, красива, молода, не гадит в доме, такой человек будет ее держать и демонстрировать признаки привязанности. Однако если животное заболеет, в первую очередь он соотнесет затраты на его лечение с целесообразностью дальнейшего нахождения питомца в квартире. Давно живущую в доме и теперь больную кошку или собаку, помощь которой потребует значительных средств, он не станет лечить; проще усыпить ее и завести новую. Такой поступок аргументируется тем, что животному и так 12 лет, и в дальнейшем, наверное, оно снова могло бы болеть, расстраивать хозяев и заставлять их тратиться на лечение. Ребенку, который горько оплакивает смерть любимого животного, скажут: «Что ты так рыдаешь, пойдем купим тебе такого же хомячка (кота, пса)».

Каким образом такой человек описывает свою родительскую семью, свое детство? Как он обычно рассказывает о своих ранних годах? Здесь, как и во всем остальном, на первый план выходят функциональность и характеристика отношений как «нормальных». Даже если детство такого человека было наполнено болью и лишениями, о нем рассказывается без особых эмоций. Он говорит о своем детстве очень конкретно, упоминая факты и обстоятельства, в которых он рос, однако мало говорит о взаимоотношениях, которые царили в родительской семье, об атмосфере, которой они были проникнуты. Часто можно слышать о том, что взаимоотношения с отцом или матерью характеризуются как беспроблемные, даже если точно известно, что были очень непростыми и конфликтными. Нередко, рассказывая об этом, человек ссылается на правила: «Ну, с мамой у меня были хорошие отношения, как и полагается сыну. Это ведь мать, она родила и воспитала, как с ней могли быть у меня плохие отношения? У нас с ней все было в порядке», «В нашей семье отец был тем, кто принимал решение, касающееся ключевых моментов. Ну а мама занималась хозяйством. Нас, девочек, учила вести дом, шить, стирать и гладить. Ну и с отцом мы нормально общались». Когда слушаешь такого человека, не удается почувствовать, «схватить» самую суть отношений и его ощущения — было ли у него на самом деле чувство, что он любим матерью или отцом? Что в отношениях с матерью есть близость и доверие? Что он может прийти к отцу с любой проблемой или бедой и рассчитывать на понимание и поддержку? Чувствовал ли он себя одиноким? Не ревновал ли он к маленькой сестренке, которой родители уделяли всегда больше времени, чем ему? На все эти вопросы вы получите неопределенный, туманный ответ. Даже отделение от родительской семьи (или отсутствие этого отделения) описывается в повествовательной, безэмоциональной манере как что-то должное («Ну, исполнилось мне двадцать два, и я уехал жить в квартиру в Нижнем Новогороде, которая бабушкина была» или «Все это время живу с родителями. Все сорок лет»).

Что касается профессиональной жизни, такие люди часто ищут себе работу или профессию, ориентированную на конкретику, ту, в которой ясны и предмет труда, и количество произведенного продукта. Так, профессия пекаря или строителя для такого человека гораздо более ценна и понятна, чем, например, профессия психолога. Если отношения на работе хорошо организованы функционально (ясно распределение ответственности, отношения соподчинения, существуют четкие нормативы и алгоритмы трудовой деятельности), такой человек добивается значительных успехов и ценится коллегами и руководством как хороший сотрудник. Однако время от времени он вовлекается в конфликты, которые для него непреодолимы, и он совершенно непродуктивно ведет себя в них, а все потому, что эмоции и взаимоотношения являются для такого человека чем-то, чему он не привык уделять внимания, в чем его компетентность крайне низка. То же самое касается семейных отношений. До тех пор, пока четко распределены домашние обязанности и семейные функции, в особенности касающиеся конкретных вещей (кто поддерживает чистоту в доме, кто является основным добытчиком, как распределяется семейный бюджет, кто и каким образом принимает участие в уходе за детьми и их воспитании), взаимодействие в семье достаточно продуктивно. Однако такой человек совершенно теряется в ситуации конфликта: он не понимает, почему так недовольна его жена, почему она так плачет и кричит («В конце концов, это даже неприлично, кроме того, это создает стресс и подрывает здоровье!»), ему не ясно, что с этим делать, ему хочется или уйти на время из дому, или лечь спать, или чего-нибудь выпить, или пригласить домой гостей, чтобы жена занялась ими и отвлеклась. Если вы спросите его, как он думает, в чем суть недовольства его жены, что она чувствует, он ответит вам, что не понимает, но, вероятно, у нее ПМС, или климактерические проявления, или, может, она реагирует на изменения атмосферного давления и тому подобное.

Если обратиться к контексту социальных отношений, то есть контактов с друзьями, знакомыми и родственниками, можно заметить, что здесь также проявляется функциональность. Такой человек ходит в гости, поддерживает отношения, устраивает праздники в честь дней рождения и вечеринки, однако и здесь он стремится вести себя в соответствии с существующими социальными ожиданиями, избегая любых проявлений искренних эмоций, а также вовлечения в конфликты. Например, он сделает подарок племяннику на день рождения, придет к нему в гости, уделит некоторое время обязательным приветствиям и разговору с ним, однако будет избегать реального контакта; если же племянник, обидевшись, заявит, что хотел другого подарка, и надуется, тот снисходительно улыбнется: «Это же ребенок!» Внешне это выглядит как социально ожидаемая реакция. Однако при этом поведение такого человека продиктовано именно социальными ожиданиями, а вовсе не тем, что он чувствует на самом деле.

Интересно, что, устанавливая столь малоэмоциональные, функциональные отношения с другими людьми, во многом связанные с эмоциональным дистанцированием, такой человек обычно гораздо более эмоционален в своих отношениях с вещами, деньгами, собственностью. Он с нежностью гладит любимую ручку с золотым пером, он бесконечно радуется, приезжая на дачу, входя в отстроенный собственными руками дом, прикасаясь рукой к резным деревянным перилам и нарядным панелям. Женщина испытывает трепет, надевая драгоценное украшение, подаренное ей ко дню рождения, она хранит его как зеницу ока. Ее собственные отношения с мужем и детьми не содержат и доли той теплоты, с которой она относится к новому косметическому прибору, красующемуся на ее столе, или модному красному пальто, купленному к наступающей осени.

Человек, дистанцирующийся от своих переживаний, не желающий их слышать, поступает так не потому, что он злой или глупый. Ему действительно трудно иметь дело с самим собой, с тем, что он чувствует; он не знает, как обращаться с тем, что происходит у него внутри, боится собственных переживаний и эмоций. Поэтому он защищается от них, предпочитает не иметь с ними дела. К сожалению, это приводит человека к состоянию полной или частичной утраты контакта с самим собой (нередко и с другими людьми). Когда в его жизни начинаются проблемы, связанные с отношениями с другими людьми либо собственными состояниями (например, депрессия, психосоматические расстройства), психологу или психотерапевту трудно ему помочь, потому что такой человек уходит от любого углубления контакта со своими чувствами, от любого разговора о себе. «У меня все нормально», «Никаких проблем у меня нет», «Я ни о чем не переживаю», «Я в порядке» — то и дело можно услышать от него (хотя очевидно, что это не соответствует реальности). Испытывая какое-то тяжелое состояние, например, подавленность, такой человек скорее предпочтет принять таблетку, чтобы устранить случившуюся «неполадку», чем разобраться в том, что именно его расстроило, почему и что конкретно в нем происходит в связи с этим. Это та самая ситуация, когда психологическая защита помогает чувствовать себя комфортнее, однако у этого решения есть и серьезная психологическая цена — утрата контакта с самим собой.