Потомки Адама, Евы и червивых яблок

Анжелика Шинкарь

А вы догадывались, что бабки Ёжки тоже любят собираться на девичник? Знаете, что они делают на пенсии? Или вот: откуда взялись на земле червивые яблоки? Перед вами сборник сказок, смешных и грустных, добрых и наивных, весёлых и поучительных. Каждый, и ребёнок, и взрослый, почерпнёт из них что-то для себя. Ведь как сказал Михаил Пришвин, в каждой детской сказке живет еще одна, которую в полной мере может понять лишь взрослый.

Девичник

Бабки Ёшки собрались на девичник — обмыть новую ступу самой старшей, с бородавкой на носу. Как и полагается в таком случае, выпили сначала вишневой наливочки, потом анисовой, занюхали хлебушком, закусили грибочками фирменными солененькими да яблочками молодильными мочеными. Обсудили достоинства новой ступы, как то: тюнинг, количество лошадиных сил, аэродинамику, поцокали языками над коробкой передач, подергали ручник, прикинули торомзной путь и перешли наконец к разговору о самом сокровенном. О своем, о девичьем.

— Мой-то совсем от рук отбился, — вздохнула старшая, с бородавкой. — Пьет, паршивец, спасу нет. Позорит высокое звание Лешего.

— Ой, и не говори, кума! — отозвалась быстроглазая Ёшка в малиновой кокетливой косынке. — Мой хоть и не пьет, а к Кикиморе из соседнего болота ходить повадился. Вы бы только посмотрели, бабоньки, на ту Кикимору! Ни кожи, ни рожи! Тьфу! Глаза бы мои не видели!

— А не тебя ли, сестрица, я только вчерась с Кащеюшкой приметила? Как голубки ворковали! — ехидно хихикнула третья, в большом пуховом платке вокруг поясницы.

— А если и с Кащеем, то что? При таком-то муже! — огрызнулась быстроглазая. — Кащей — мущщына солидный, не в пример моему Лешему! Ты-то вон за своим, как за каменной стеной, куда тебе понять горькие слезы несчастной женщщыны! — и она всхлипнула.

— Кака-така каменна стена? — перешла в оборону обладательница пухового платка. — Ты видела эту стену, что говоришь? Сидит на печи цельными днями, ишшо и ночью, хитрую штукенцию с иностранным названием на коленях держит. На-атбук прозывается. Говорю ему: сколько можно сидеть сиднем? Нигде не бываешь. Хоть бы вышел куда, сходил, что ли. А он: я и так хожу, говорит. Я в этот… как его? Антыр… антырнэт хожу!

— А что оно такое — энтот антырнэт?

— Та я ж почём знаю? — всплеснула руками, — одно ясно дело: гадость какая-то, раз молодого здорового Лешака от него не оторвать!

— Эт точно, — завздыхали товарки. — А твой-то что? Чего молчишь? Совсем плохо? — поинтересовались они у самой младшей Бабки Ёшки.

— Мой? Нет, все в порядке. Живем душа в душу.

— То есть как это — душа в душу? Что, и налево не ходит? — у быстроглазой глаза забегали еще быстрее.

— Не ходит!

— Неужели и заначку не прячет? — полюбопытствовала старшая, с бородавкой.

— Не прячет!

— То ты такая внимательная! Уверена: и налево ходит, и заначку прячет! — ухмыльнулась Ёшка в пуховом платке.

— Не прячет и не ходит! — взвизгнула младшая. — Вы, девочки, сами виноваты! Вот у нас все будет по-другому! — и она высокомерно вздернула крючковатый нос.

— Ага, как же, жди! — закудахтала быстроглазая. — Вот поживешь с наше, — другое запоёшь!

— Да ну вас всех… к лешему! — обиделась младшая, по-кавалерийски оседлала метлу и опрометью шмыгнула в дымоход.

— Ишь, какая цаца! — после некоторого молчания произнесла Ешка в пуховом платке. Вы только посмотрите на нее! Она одна умная, а мы тут все — дуры, значит.

— На следующий девичник не будем ее приглашать! — вынесла вердикт старшая. — Нудная до ужаса. У нас ведь даже общих тем нет. О чём с ней говорить?

— Ой, девочки, пусть себе летит ко всем чертям. Молодо-зелено, поумнеет еще, — добавила быстроглазая. — Давайте-ка еще по маленькой, и по мётлам. А то мне к Каще… кхм, к мужу моему надо поскорей. Проследить, чтобы к Кикиморе снова не утопал.

Старшая многозначительно почесала бородавку на носу, но промолчала.