Сквозь оттенки серого… Невыдуманные истории

Анжела Конн

Сквозь невыносимую серость бытия проскальзывают, просачиваются, пробиваются лёгкие, яркие, живые краски, которые время от времени расцвечивают жизнь героев и приподнимают их над обыденностью, придавая действиям и поступкам людей особый смысл.

Дорога от храма

…Мерцающие звёздочки… Нет, скорее пляшущие огоньки… Где я? Церковь? Запах ладана… Точно, церковь… Глаза втянулись в полумрак. Ах, это свечи горят… Со всех сторон склонились лики святых. Внимательно смотрят.

…Чего хотят? У меня уже больше нет ничего… Посочувствовать? Разве это возможно? Посочувствовать тому, чего нет…

Боль… Боль пронзает… Боль всего тела. Сердца? Нет, оно превратилось в камень. Камень не может дышать, жить… Нет сердца. Может, боль головы? Её тоже нет, как может болеть то, чего нет? Не может быть головы без разума. Пропал разум.

Чувствую только боль тела. Не могу не чувствовать, швырнули безжалостно, как… как что, не знаю, не могу подобрать слов, мысли путаются… А вот, нашла — как мусор… ненужный мусор. Помню асфальт, об который швырнули… Почему-то красный, наверно, должен быть таким… в таком важном месте… Для красоты? Или специально?

До удара о землю стояла, вцепившись одной рукой в железную решётку президентского забора, а другой держала древко, на котором портрет моего мальчика. Рядом ещё женщины, в траурных одеждах, как и я. И все с портретами своих сыновей.

За спиной — одна из центральных улиц. Машины мчатся потоком, сверкая стёклами и грудой железа под солнцем. Почему-то солнце всегда светит для них, владельцев ультрасовременных машин, а незрячая, безгласная луна ночью освящает их преступные мысли…

Ни одна не остановилась, ни из одной не вышли люди, когда меня волоком тащили через широкий проспект к противоположному тротуару. Притормозили, чтобы пропустить… Как ни в чём не бывало, продолжили путь… Ослеплённые солнцем, властью, достатком. Ведь пока их не коснулось… Подумаешь, волочат какую-то сумасшедшую (это меня)… Удобно так думать, оправдываешь сразу всех — себя и тех, кто тащит.

За коваными решётками — зелёное безмолвие рая. Лениво-спокойное… В этой тиши решаются государственной важности дела. Мы, несколько женщин, злостные нарушительницы безмятежности аркадской идиллии… Кричим, требуем, плачем, умоляем… Уже который день! Нет ответа.

Как и не было три месяца назад, когда случайно, из бегущей строки какой-то передачи прочитала о гибели моего сыночка. Не поверила! Ему оставалось всего полгода до конца службы. Бросилась по инстанциям… Подтвердилось. Не поверила, что самострел… Не поверила… Мы оба ждали конца срока, он знал, что я дни считаю. Один офицер из части сжалился, видя, что убиваюсь. Шепнул: ходят слухи — убили. Убили, у-би-ли сына… Пытаются скрыть. Посоветовал обратиться в прокуратуру.

Обратилась! Написала заявление. Три месяца обиваю пороги. Ни одна тварь не открыла высокую дверь, чтобы взглянуть на горем убитую мать. Ни словом, ни жестом, ни взглядом… Пришла к президентскому дворцу. Нашла здесь таких же страдалиц, как я. Оказывается, нас немало. И всё, чего мы хотим — законного расследования причины. Глухая стена… Кусочек их рая, лишивший обитателей зрения и слуха. Кучка слепых и немых…

Рассевшихся в роскошных кабинетах, катающихся по миру, жрущих за счёт нас и наших детей, посылающих их на заклание за свои грехи, убивающих без суда и следствия…

Я не выдержала. Не до приличий. Стала кричать, ударила портретом сына полицейского, пытавшегося отцепить мои пальцы от решётки. Это взбесило их ещё больше — проклятия посыпались из меня. Поддержали женщины рядом… Набежал целый отряд защитников власти… От женщин, отдавших на служение Родине своих детей… Четверо — двое за ноги, двое за руки — тащили меня визжащую, отбивающуюся от цепких рук на противоположный асфальт, подальше от дворца, чтобы не дай Бог, за закрытые окна не пробрались наши вопли.

Поток машин так и двигался, как прежде, продолжая свой путь в никуда. Хотя и видели из своих окон всё.

А казалось всегда, что солнце светит для всех, и луна ночью освещает всю землю. Землю ставшую для меня и этих женщин адом… Землю, на которой вырождается человеческое, уступая место зверью… Кто меня поднял с асфальта и привёл сюда — не знаю. Может, сама. Не помню.

И почему я в церкви? Она способна разъяснить, утешить, защитить? Всё равно моего мальчика нет. Нет, и никогда не будет… Я иду к тебе, сынок. Нет мне места на земле глухих, слепых, бездушных…

Но сначала я поборюсь… До последнего вздоха. До последнего слова. Я достану это царство теней криком, стоном, проклятием…

Это лживое, дрожащее за своё благополучие, безразлично — молчаливое кладбище живых людей убивает… Осталась одна дорога — к мёртвым. Они не лгут…

Но сначала поборюсь. Присоединяйтесь матери, потерявшие сыновей! Нам нечего терять…