Колхозное строительство 2

Андрей Шопперт, 2022

И никто особо палок в колёса не суёт и в подвалы жестокой гебни не закрыли. Живи да радуйся. Не выходит. Всё к свету рвётся ГГ. А есть свет. Или только "тот свет", на котором отдохнём.

Глава 2

Событие восьмое

Надо отдать должное Константину Федину: он для поездки во Внешторгбанк даже свою «Волгу» Петру выделил. Оказалось-то всё не так просто. Весь день Пётр провёл с разными бухгалтерами, заключил больше двух десятков договоров, истрепал нервы и себе, и работникам Союза Писателей. А начиналось всё вполне мило — сидели себе, заключали договор об переводе и издании двух повестей про деревянного сорванца в Болгарии, и тут доходит дело до номера счёта в банке. Пётр ничтоже сумняшеся называет свой счёт, специально открытый в Москве для перевода денег за песни и книги, и узнаёт, что он бестолочь. Пословица, дескать, «курица не птица, Болгария не заграница», в данном случае не работает. Перевод денег будет осуществлён в валюте, а значит, нужен счёт во Внешторгбанке. Пришлось ехать и выстаивать приличную очередь. «Неужели все эти люди, что стоят к заветной двери — писатели и композиторы?» — ужаснулся Пётр. Объяснение пузатенького работника банка о чеках, они же сертификаты, он пропустил мимо ушей. Какая ему разница, что чеки братьев по соцлагерю хуже капиталистических? Ничего ему в тех «Берёзках» пока не надо. Вот потребуется чего, тогда и будет время узнать всю подноготную нелёгкой жизни знаменитого писателя.

Издать у себя книги про Буратино изъявили желание болгары, чехи, которые только через полтора года станут чехословаками, немцы из ГДР, венгры и поляки. Итальянцы и югославы купили права на издание, переводить будут сами. Пока всё.

Потом появился художник Леонид Владимирский, и пришлось снова заключать договора о печати «издания второго, дополненного» всё того же Буратино — так что в ВУОАП с песнями Пётр попал только после обеда и просидел до семи вечера. Там его и нашла вернувшаяся с работы Люша — оказывается, у неё на квартире собралась уже целая толпа, и все ждут только его, именинника. Ну, вернее, виновника праздника. Нужно обмыть удостоверение члена Союза Писателей и значок с изображением Горького.

— Ладно, согласен, виноват. Только «горько» не кричите.

Толпа? Четыре старушки. Одна чуть помоложе, но её Пётр не знал. Её и представили.

— Знакомьтесь. Это Вера Спиридоновна Ляшенко. Доктор химических наук, профессор. Вчера она синтезировала известную вам «Виагру», — женщина даже попыталась изобразить книксен, ну, в смысле чуть-чуть присесть.

Лет пятьдесят. И точно химик, вон все пальцы жёлтые от формальдегидов. И на этих пальцах ни одного кольца. Не была замужем? Или при работе с довольно агрессивными средами колец не носят? Они ведь явно помешают надевать перчатки. Заграничный костюм, но неновый. И единственный, вон на рукаве следы очень тщательной штопки двух дырочек. Ещё бы — точно химик и увлекающийся, не успела переодеться и сунулась к чему-то интересному. А ведь даже зарплата профессора не позволяет купить хорошую одежду. Негде. С-сука, в смысле, гад кукурузник. Разорил страну. Да и бровастый гомик не лучше. Столько денег вбухивают во Вьетнамы, Эфиопии и Египты — а ведь совсем скоро шестидневная война. Надо ли предупреждать?

Все эти мысли пронеслись в голове Тишкова, пока он, изображая джентльмена, целовал ручку профессору. От руки и рукава попахивало химией — но запах не очень и противный, скорее, даже приятный.

— Пётр Миронович, умываться и за стол, — это уже скомандовала вторая Чуковская, мама Люши.

Третьей бабушкой была Вера Васильевна Смирнова — руководитель Комиссии по детской литературе при Союзе Писателей СССР. Четвёртой — членкор АН СССР Рахиль Хацкелевна Фрейдлина. Стол был богатый. Шутка. На нём стояло много вина, в том числе шампанского, много коньяка и много колбасы с сыром. Правда, потом принесли и горячие закуски — пюре с отварной сосиской. И это четыре женщины готовились к празднику. Москва! Богема!

— Пётр Миронович, за вас! Не перестаю вами восхищаться. Заперлась сегодня ото всех и читаю вашу сказку. Занятно! Точно будет на Западе бестселлером. А для нас вот проблемно. Ну да ваше имя сработает. Я — за. Да вы угощайтесь! Мы старались! Или не нравится? — Смирнова положила себе на тарелку сыра и подняла фужер с шампанским.

— Сейчас пошучу. Только не обижайтесь. Просто другой шутки про химиков с ходу не вспоминается. Говорят, что на халяву и хлорка творог. Спасибо, милые дамы, не ожидал, — похихикали.

— За вас, Пётр Миронович, — сдвинули бокалы.

Застолье не проходило в дружеской и непринуждённой беседе. Пётр вдруг осознал, что раз дома мама Люши, то ночевать в квартире Чуковских его не оставят. Гостиницу он не заказывал, да и не знал ни одной. Было только смутное воспоминание из прошлого-будущего, что с гостиницами в СССР всё плохо. Нет брони — нет и кровати, не говоря уже об одноместном люксе.

Дамы постепенно набросали в себя приличное количество вина, и Люша похвастала, что лучшие анекдоты рассказывает, конечно, Пётр Миронович — и лучшие песни поёт тоже он. Дамы потребовали анекдотов и песен.

— А можно я совмещу? — вспомнил один анекдот Штелле.

— Будете петь анекдот? — прыснула Смирнова.

— Точно.

— Барин останавливает извозчика и лезет в коляску.

«Какую песню петь, барин? Али не надо песен?»

«Погоди, нога попала в колесо».

«Но-о, родимая! Нога попала-а в колесо-о-о! Нога попала-а-а!»

Пётр закончил, а смеха нет. Что не так? Даже заволновался. И тут грохнули. Просто позднее зажигание, или ждали всю песню? И вот тут повезло. В дверь позвонили.

— О! Это за мной, — начала подниматься Лидия Корнеевна Чуковская, — Я договорилась с Булатом Шалвовичем, что он заберёт меня и отвезёт в Переделкино.

Ну вот. У Петра гора с плеч упала. Проводили маму, и вечер стал заканчиваться. Засобирались и «химички». Ненамного дольше их просидела Смирнова. Несколько раз заставила Петра пообещать, что он бросит все дела и допишет как можно быстрее свою сказку для взрослых мальчиков и девочек и, покачиваясь слегка, отбыла, не утруждаясь переобуванием и напяливанием шубы. Ну, правильно — в этом доме и живёт.

А в целом день, можно сказать, удался. Половину песен оформил и разобрался с издательскими делами. Вечером же сообщили целых две хорошие новости. Удалось получить химикам и альбутерола сульфат — бронхорасширяющий препарат, и силденафил, больше известный как «Виагра».

Событие девятое

16 марта в ВУОАПе у Петра должна была состояться встреча с Фурцевой. Ну что ж, состоялась. Екатерина Алексеевна была на что-то зла и вымещала эту злость на Петра. Поговорив с министром пару минут и три раза услышав рык, Штелле встал и отвесил земной поклон.

— До свидания, Ваше Величество. Я в таком тоне с вами разговаривать не намерен, и вообще забудьте о моём существовании.

Фурцева открыла было рот, чтобы снова зарычать, но потом как-то сдулась.

— Прости, Пётр Миронович. Суслов Михаил Андреевич к каждой букве цепляется, сил нет. Нервы. Ты тут, конечно, ни при чём. Давай так. Гагарина пока не уговаривала, он на Байконуре. Я даже не знаю, на кого выйти, чтобы его заполучить. Он правда нужен? Никто другой не подойдёт?

— Ну, что ж, и я с вами начистоту. Мы с Машенькой придумали марш космонавтов. Он необычен, могут не принять. Нужен обязательно Гагарин — тогда есть шанс. Тем более что за эту песню надо побороться.

— Её можно услышать, у вас есть кассета? — Фурцева оглядела кабинетик в поисках магнитофона.

— Нет. Екатерина Алексеевна, вы тоже без Гагарина, не увидев вживую, не оцените.

— Даже так?

— Даже так.

— Хорошо, время ещё есть. Пойду к Суслову. Но ты представляешь, что будет, если песня потом не понравится?

— Поверьте, товарищ министр, это будет бомба.

— О-хо-хо! Сама скромность ты, Пётр Миронович. Как бы нам с тобой этой бомбой бошки не поотрывало. Завтра ещё в Москве? — Фурцева обернулась уже на выходе.

— Самолёт в одиннадцать вечера в воскресенье.

— После обеда Люше позвоню.

Фурцева ушла, и Пётр продолжил оформлять песни. Продолжил, несмотря на умоляющий взгляд женщины, с тоской глядевшей на оставшиеся листки в папке. В результате получалось, считая первый заход, уже пятьдесят две — и это за семьдесят дней всего. Самое интересное, что и остановиться-то нельзя. Пора готовиться к гастролям за рубежом, а там песни про войну или про космос никому не нужны. Хотя!!! У Горана Бреговича есть песня итальянских партизан — «О Белла, чао». Нужно будет её вспомнить.

Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Всё плохое тоже. Зарегистрировали последнюю песню, «Напрасные слова» Ларисы Рубальской и Давида Тухманова. Из неё нужно будет тоже сделать клип с Анастасией Вертинской, Никитой Михалковым и дедушкой Штелле. С Викой они запланировали целых десять клипов. Подобрали песни, два уже сняли, теперь вот ещё на один написаны и музыка, и слова, и сценарий.

До встречи с великим математиком было ещё время — а время было обеденное, самое время перекусить. Вот только временные трудности. Утром, в преддверии завтрака, Пётр заглянул в холодильник. Даже мыши повесившейся и то нет. Доели колбасу с сыром, и «генуг». В смысле, «аллес». Пришлось опять ловить такси и ехать на рынок. Хоть тут повезло: Армен, кустистый, носатый и вечно улыбающийся южный мачо, был на месте и даже узнал Тишкова.

— А, дарагой, почему долго не был? Денег жалел? Не жалей деньги, ещё заработаешь, денег вообще много, а друг у тебя только один — и это я. О-о-о, — это Армен заметил значок с Горьким на лацкане пиджака у Петра. Тот расстегнул пальто — на рынке было тепло и душно. Даже не так, там просто нечем было дышать. Запах крови и несвежих мяса с рыбой был для непривычного человека серьёзным испытанием.

— Ты писатель, дорогой? — надо же, какие подкованные пошли продавцы. Сам Пётр увидел значок члена Союза Писателей только вчера при вручении. В прошлой жизни не доводилось. Почему, интересно, выбран как символ именно Пешков? Чем Пушкин не угодил, или Толстой? Хотя, они же дворяне. Ну не Маяковского же или Есенина на флаг присобачивать. Самоубийцы. Кто там ещё из пролетарских? Гайдар с детскими рассказами? Нет. Новиков-Прибой? Ничего, кроме «Цусимы». Шолохов? Так он жив ещё. Действительно, получается, кроме Горького в символы никто и не годится.

— Есть немножко.

— А что написал? Я много читал.

В нескольких метрах от того места, где они стояли, был под потолком размещён динамик в виде раструба, и из него, пусть с бульканьем и треском, неслась песня, которую уже не напишет Валерий Курас.

«…Только рано в гавань кораблю,

Ты прости и знай, что я люблю,

Что я до слёз люблю,

Я люблю твои синие глаза,

От любви моей синие глаза,

Я могу о них столько рассказывать,

Но я буду их лучше целовать…»

Пётр ткнул пальцем в динамик.

— Дарагой, ты эту песню написал? — приятно видеть, как в чёрных глазах собеседника вспыхнул огонёк азарта.

Конечно, песня украдена. Чем гордиться? А есть чем гордиться. Почти нет сейчас хороших песен. Почему русские люди поклоняются нечёсаным «битлам»? Просто потому, что они из-за бугра? Нет. Для шестидесятых годов их песни и на самом деле прорыв. А вот мы этот прорыв скоро ликвидируем. Кто бы ни забросил их с Викой Цыгановой в это время или в эту реальность, но подбор у этого товарища интересный. Певица, которая знает ноты и окончила нужное учебное заведение, и какой-никакой, а писатель и поэт. Зачем забросили? Чтобы они сделали эту страну «не только в области балета впереди планеты всей». Нет другого ответа на этот вопрос. И процесс пошёл. Почему бы не гордиться этим?

— Армен, мне нужно продукты для лобио. Найдёшь хорошую белую фасоль и грецкие орехи? Ещё нужны пряности, ну и дыни с мандаринами тоже не помешают. А ещё нужна печень говяжья и морковь.

— Так ты эту песню написал? Ты Тишков? — не отступал со своих позиций армянский мачо.

— Мы, вдвоём с дочерью, — ну, раз хочет услышать ответ…

— Пойдём со мной! — вообще акцент пропал.

— Куда пойдём?

— К дяде пойдём, — и даже схватил за локоть. Приспичило?

— Армен, мне продукты надо, к ужину ведь ещё готовить. Время… — не дали договорить.

Мачо приволок его к обшарпанной, когда-то покрашенной зелёной краской, двери.

— Будут продукты, ты, дарагой Тишков, пока с дядей поговори, а я всё найду. Не пожалеешь, — кустистый вулкан втолкал Петра в комнату, прокричал что-то на одном из языков народов СССР и исчез.

Пётр огляделся. Деревянный растрескавшийся стол. С обеих сторон приставлены табуретки. Сидят два немолодых армянина, скорее всего, и играют в нарды. Тот, что лицом к двери, хозяин кабинета, наверное, очень похож на Фрунзика Мкртчяна. Через две недели ведь на экраны страны выйдет «Кавказская пленница». Только «Мкртчян» одет иначе — не галифе, а хорошие серые штаны. Сейчас все ходят в брюках, застёгнутых выше пупка, из-за чего получается несколько комичный с точки зрения Петра вид — «Чарли Чаплин жив». У него самого сейчас костюм со штанами, где ремень на два пальца ниже пупка. И не тонкий ремешок, а специально сшитый в сапожной мастерской — чуть пошире, и с замечательной пряжкой на два колка, выточенной в ЛМЦ.

— Заходи, дорогой товарищ Тишков, присаживайся, Акпер сейчас чай принесёт, — подзатыльник лёгкий, и оппонент по нардам исчез за дверью. — Я Петрос Мкртчян — директор этого рынка.

— Пётр Миронович Тишков, — представился Пётр и поискал глазами вешалку. В кабинете было жарко, в углу гудел самодельный тэн, — Мкртчян? А Фрунзик — не родственник?

— Вай! Откуда знаешь Фрунзика? Это мой племянник. Ну, не прямой племянник. Двоюродный. Вон вешалка.

Точно, в углу в доску было вбито три гвоздя, а сама доска прибита к стене. Пётр снял пальто, шарф, пристроил под вешалку многострадальный счастливый портфель.

— Так откуда Фрунзика знаешь?

— Кино смотрел. «Кавказская пленница». Скоро показывать будут.

— Да, он говорил, даже билеты уже принёс. Слушай, Пётр Миронович, ты где такой костюм взял? Я всё достать могу в Москве, а такой костюм не видел.

— Сшили у нас в городе.

— А, хороший портной. Еврей, наверное? — Петрос пальцами потрогал материал, покрутил Петра, даже пуговицы расстегнул. Любознательный, чёрт.

— Пётр Миронович, а ты только песни пишешь?

— Нет. Я — Первый Секретарь Горкома КПСС.

Оба-на. Угол-шоу. Товарищ директор чуть не по стойке смирно встал.

— Извини, уважаемый. Садитесь, пожалуйста.

Как раз Акпер чай принёс в дебильных подстаканниках, и полный поднос всевозможных конфет — даже трюфели просматривались.

— Угощайтесь, Пётр Миронович.

— Дорогой директор…

— Какой директор! Для вас, уважаемый, просто Петрос, — набулькал из заварочного чайника в стакан чего-то почти чёрного.

Пётр попробовал. Вещь. Такого хорошего чая он в этом времени ещё не пил.

— Вкусно? — заметил это дядюшка Петрос.

— Да, спасибо, очень хороший чай. Индийский? — Пётр ещё отхлебнул, потянулся за трюфелем.

— Зачем индийский! Армянский. У нас один район в горах есть, Мегри называется. Там чай немного выращивают. Только три верхних листочка самые красивые девушки собирают. Надо тебе? Есть у меня небольшой запас.

— Кто же от такого хорошего чая откажется? — Штелле продолжал отхлёбывать, одновременно осматривая помещение. Какая-то временность, неустроенность.

— Дорогой Пётр Миронович, у меня есть родственники и друзья в Москве. Три родственника и три друга. Они директора ресторанов. У всех есть музыканты. Приходят люди отдыхать, танцевать. Хотят твои песни слушать. Начали их учить, даже исполнили пару песен, а тут приходят люди из управления по защите авторских прав и говорят, что автор запретил исполнять другим музыкантам свои песни. Это правда? — Директор достал пачку «Мальборо» из кармана и протянул, раскрыв, Петру.

— Я не курю, и, пожалуйста, при мне не курите. У меня от табачного дыма сразу голова начинает болеть.

— Как скажешь, уважаемый Первый Секретарь! Хочешь, вообще брошу?

— Подожди, Петрос, я потом тебе газету дам. Прочитаешь — может, и вправду захочешь бросить. А ещё я по руке гадать умею. Дай левую, — оп-па, а ведь человек какой-то борьбой занимается. Карате?

— Что скажешь, уважаемый?

— Умрёшь от рака лёгких, если не бросишь курить. А ещё тебе нужно меньше мяса есть, больше свёклы, — это ведь каждому посоветовать можно.

— Ох, — дальше текст на смеси русского непечатного с армянским, похоже, тоже не литературным.

— Ну, будущее не предопределено. Бросишь курить, больше будешь есть овощей, и проживёшь до ста лет, — попытался успокоить товарища Пётр.

— Спасибо, уважаемый, я послушаю тебя. Только ведь мы про дело не договорили. Разреши моим родственникам и друзьям исполнять у себя в ресторанах твои песни.

— Знаешь, Петрос, почему я запретил? — задумался Пётр.

— Нет! Хорошие песни, вся страна слушает, почему нельзя исполнять?

— Есть песни, которые должны исполнять певцы с определённым голосом. А если их будут петь другими голосами, то получится плохо. И люди послушав, будут думать, что песня плохая. Зачем мне это?

— Ты великий поэт, Пётр Миронович, но плохой знаток людей. Люди всё равно будут твои песни петь. Это не остановить запретом. Только вот, разрешив моим родственникам и моим друзьям, ты можешь заработать деньги и тоже стать другом, а не разрешив, ничего не приобретёшь, — как-то устало, как маленькому непонятливому ребёнку, пояснил старший Мкртчян.

— Хорошо, Петрос. Я завтра в ВУОАПе разрешу исполнять песни с концерта на 8 марта. И что я с этого буду иметь? — у Петра уже созрел план. Деньги ему не нужны, а вот кое-какие продукты…

— Две тысячи рублей тебя, Пётр Миронович, устроят? — ну, вот сейчас начнётся торговля.

— Мне деньги не нужны. Давай округлим сумму до двух тысяч четырёхсот рублей. По двести рублей в месяц. Один раз в неделю будете завозить продукты на двадцать пять рублей вот по этому адресу — это сто, — Пётр достал блокнот и записал адрес Люши. — Возможно такое?

— Напиши список продуктов. Нет проблем.

— Хорошо. На остальные сто рублей будете отправлять посылки вот по этому адресу. Тоже с продуктами, только с теми, что не портятся. Чай хороший, грецкие орехи, пряности, фасоль, — Пётр написал на втором листке адрес Петра Оберина. Зачем самому светиться? Никуда КГБ с ОБХСС не делись. Ему вон комиссии по собачатине хватило.

— Договорились. А нет ли новых песен? — внимательно прочитал оба адреса директор рынка.

— Могу разрешить петь новые песни, которые ещё не вышли по телевизору и радио. Три штуки. Они скоро появятся в кино, будут самыми популярными в стране.

— А я тебя ругал. Нет, ты разбираешься в людях! Просто ты ещё хитрее меня. Чего же ты хочешь за эти три песни?

— Договор о поставке качественной кожи в Краснотурьинск. Только чтобы всё было официально, — нужно же снабжать обувную фабрику.

— Мало будет — три песни.

— Через месяц ещё три.

— И много нужно кожи? — Петрос почесал репу.

— Не знаю. Отремонтируют станки, научатся люди, произведём первую продукцию, поймём расход материала и производительность труда. Тогда посчитаем.

— А что шить собираетесь?

Пётр прошёл к портфелю и достал пару своих рисунков, где он попытался нарисовать угги — маленькие замшевые полусапожки.

— Красиво. Дочке такие хочу. И не дочке, ну, понимаешь. Я в деле — будет кожа, и замша, лучшая в стране. Только часть товара реализуешь через те магазины, которые я укажу.

— И как это сделать? — всё же зря он, похоже, с этой мафией связался.

— Пётр Миронович, всё будет нормально, по закону, — прочитал на его лице невысказанные сомнения Петрос.

— Ну тогда договорились. Как запустят станки и выпустят первую партию, я дам знать. Извини, дорогой, а что с продуктами? Где Армен? Мне уже пора.

— Армен, зайди, — прокричал директор рынка, и кустистый буквально материализовался у двери.

— Всё принёс, уважаемый. Вот белая фасоль, вот красная. Это чищенные грецкие орехи. Тут говяжья печень. Тут морковь. В этих пакетиках специи. В сумке мандарины. За дверью человек с двумя самыми большими дынями, и ещё один с полной сумкой гранатов, — а запах! Пётр втянул воздух.

— Это тебе подарок от друзей, — увидев, что Пётр лезет в карман за деньгами, остановил его Петрос, — Армен, закажи такси, всё туда отнеси и возвращайся, а мы пока ещё по сто грамм хорошего коньяка выпьем, за дружбу и сотрудничество.

Событие десятое

Великого математика звали Сергей Петрович Новиков. Пётр напряг память. Где-то он эту фамилию слышал, точно. В будущем, наверное, прославится. Хотя, может, и желаемое за действительное выдаёт мозг уставший. Ситуацию с провалом в памяти спасла Люша, объявив, что Серёжа является целым профессором МГУ, да ещё и член-корреспондентом АН СССР. Тогда Пётр и вспомнил, что это будущий лауреат аналога Нобелевской премии по математике — только вот ещё бы вспомнить, как сама премия называется. Хотя не очень это и важно, главное, что молодой человек и в самом деле математический гений.

К приходу гения Штелле приготовился. Он разобрал кубик на запчасти и собрал все стороны по цветам. Потом, аккуратно записывая движения, перемешал. Попробовал по записям восстановить кубик в первозданном виде — не получилось. Снова разобрал и собрал, опять, записывая, перемешал. Покрутил. Нет, тупой, видно. Но настырный. И ведь на четвёртый раз получилось! Пару раз повторил. Сходится ответ.

А тут и гений пожаловал. Поздоровался, отказался от ужина, сказал, что торопится — и был выпровожен из квартиры через три с половиной часа. Затянуло. И ведь вправду не дурак. Сдержанно улыбнулся, когда Пётр продемонстрировал свои успехи, а перед уходом те самые формулы из не вышедшего ещё журнала «Наука и жизнь» написал. А может и не те, но работали не хуже.

— Пётр Миронович, дайте на ночь? — и взгляд еврейский, со всей вековой скорбью этого народа, хоть и фамилия, и имя с отчеством чисто русские.

— Сергей, игрушка не зарегистрирована. Ты с кем-нибудь поделишься радостью, а он окажется умным и раньше меня запатентует. И что потом мне делать?

— Да я из рук не выпущу! Такая идея сейчас родилась, как ускорить процесс!

— Дай честное слово, что утром сразу принесёшь. Ровно в восемь, — доброта никогда до добра не доводила. Добро потом и не возвращается. В смысле — нажитое непосильным трудом. А ведь рабочий кубик только один пока получился — в пластмассе проблема. Но ведь господин Бик как раз главный в мире по пластмассам.

— Без пяти восемь буду в дверь стучать, — и глаза как у кота из Шрека.

— Ох, ну держи.

Пока будущий гений крутил в одной из комнат кубик уже не Рубика, они с Еленой Цезаревной пировали. Пётр вполне успел сварганить лобио. Фасоль с грецкими орехами Армен выделил, приправы тоже, ну а казан с водой и соль в квартире Чуковских нашлись. Кроме блюда грузинской кухни в меню наличествовала и русская хрень. Как это блюдо называется, Штелле не знал. Берётся печень, мелко режется, морковь натирается на крупной тёрке, и всё это вместе с луком и чесноком тушится. Но! В самом конце добавляется приличное количество мелко порезанных маринованных огурцов. Вот и весь рецепт хрени — однако пальчики оближешь. И всё это под какое-то сладкое самодельное вино, которое, прощаясь, всучил товарищ Мкртчян. Очень даже ничего. Но не из винограда — абрикос с чем-то. Объелись. Вот великий математик и выпросил кубик, пользуясь благодушным, чуть хмельным настроением.

Не обманул, принёс без пяти восемь кубик и тетрадь, а на первых двух страницах — различные формулы по сборке граней с одним цветом.

— Пётр Миронович, а где такую штуку достать можно? Когда он в продаже появится?

— Знаешь, Сергей, я точно сказать не могу, но обещаю, в СССР ты будешь первым, кто получит эту игрушку.

После завтрака Пётр проверил работу формул. Что ж, всё работало. Он переписал их на отдельный листок и заменил русские буквы на латинские. И вот меняя, вдруг осознал, что он — конченый дебил. Дак ещё ладно дебил — кроме того, ещё и неуч. Как и на каком языке он будет разговаривать с господином Марселем Биком? Он ведь ни одного толком не знает. Так, чуть-чуть немецкий — ну, типа, читаю и перевожу со словарём. Как-то не было потребностей в языках. А какие, интересно, знает этот самый барон Марсель? Имя французское. Наверное, немецкий и французский должен знать. А английский? Родился, кажется, в Италии.

Пришлось звонить на работу Люше и почти десять минут ждать. Там идёт какой-то опыт, и отойти нельзя.

— Елена Цезаревна, это товарищ Тишков вас беспокоит, — на всякий случай официально начал Штелле. Мало ли — вдруг кто подслушивает через спаренный телефон.

— Да, Пётр Миронович, — надо же, тоже официально — значит, не зря опасался.

— Елена Цезаревна, насколько хорошо вы владеете иностранными языками?

— Немецким сносно, и немного английским, — после некоторого зависания ответила Чуковская.

— Французским?

— Только несколько фраз — а что, надо что-то перевести с французского?

— Нет. Нужно пойти со мной в семь вечера в ресторан гостиницы «Интурист» и поработать переводчиком, — и опять Пётр вдруг осознал, что дебил. Та ли гостиница «Интурист», чтобы в ней встречаться с иностранцами? Там, небось, каждый официант и половина посетителей — работники КГБ. Нужно встретиться там с буржуем Марселем и перейти в более народное заведение.

— Да мне и надеть нечего! — пискнули на той стороне провода.

— Встреча в семь вечера, — Пётр повесил трубку. Чего-нибудь да наденет.

Сел и задумался. Нужен план. Желательно — такой, чтобы возможные хвосты срубить. А ведь он ни разу не шпион, и слежку вычислить не сможет. Да и захочет ли в этом участвовать «владелец заводов» господин Бик? Получается, план должен быть простым. Допустим, вызываем к Дому Писателей два такси. В одну машину садится Чуковская и едет к гостинице «Интурист». Во вторую садится он и не доезжает пару домов до этой гостиницы. Машины просим постоять минут десять, и никаких попутчиков не брать. Дать залог в виде документов — с ними не убегут. Стоп! Документы нельзя. Потом ведь органы могут спросить: а кого и куда вы отвозили? Тогда билет в сто рублей. Не уедут. Номера ведь записать можно, да и на панели есть фамилия водителя.

Дальше. Нужен приличный ресторан — а он в Москве кроме «Праги» и не знает ни одного ресторана. Ну, и ладно, пусть будет «Прага». А как туда попасть? Нужно забронировать столик. Дудки! Двадцать минут общения с телефоном показали, что не всё так просто. Нет на сегодня свободных столиков. Нет столиков — зато есть товарищ Мкртчян. Есть и его номер телефона. Ещё двадцать минут переговоров, и вуаля — столик появился. Только повесил трубку, как телефон зазвонил снова.

— Квартира Чуковских, — опасливо поднял Пётр трубку.

— Пётр Миронович, это Фурцева. Повезло вам, — и молчит.

Ах да, нужен диалог.

— В чём же мне повезло, дорогая Екатерина Алексеевна?

— Гагарин будет 1 апреля в Краснотурьинске. С вас шесть песен. А теперь давайте серьёзно поговорим. Вы ведь понимаете, что теперь мне опять половину Москвы к вам гнать? Снимать концерт ведь у вас придётся. Говорите, кто нужен на этот раз?

Кто бы сомневался. Звать так звать. Когда ещё такой шанс выпадет!

— Говорухин ведь, наверное, не откажется? Пусть тот же коллектив и берёт.

— Записала. Дальше.

— Нужен ударник-виртуоз. Те же гитаристы. Те же баянисты. Группа «Скоморохи». Естественно, Светланов со своими людьми. Да! Есть одна задумка. Нужен лучший в Союзе скрипач. Ойстрах подойдёт.

— А рожа не треснет? Где вы и где Ойстрах! — фыркнула Фурцева.

— Вещь будет убийственная — и я потом разрешу ему исполнять её в любое время, даже за рубежом, — а что? Just Blue группы Space — вполне космическая музыка. Вика помучилась немного, но сказала, что с помощью Светланова сможет сделать аранжировку для современных инструментов безо всяких синтезаторов. Похуже получится, но ведь оригинала никто не слышал. А ещё она попыталась с помощью краснотурьинских скрипачей повторить «Шторм» Ванессы Мэй. Не получилось — скорость не та. Вот вся надежда на Ойстраха.

— Не знаю. А если он сейчас на гастролях? — на самом ведь деле занятой человек.

— Если внутри страны, то пусть перенесёт. Правда, вещь того стоит.

— Как непросто всё с тобой, Пётр Миронович. И никто другой не подойдёт?

— Екатерина Алексеевна, можно и из нашей музыкальной школы взять человека. Только вы ведь представляете разницу? Вот такая разница и будет. Вам нужен концерт? Вам решать.

Молчала трубка минуту.

— Постараюсь. Ещё кого? Ростроповича не надо?

— А это мысль. Спасибо за идею. А что, если их двоих вместе вывести на сцену? Ищите Ростроповича.

— Всё! — и ржёт.

— Нет, Екатерина Алексеевна, не всё. Знаете стихотворение «Жди меня»?

— Понятно, что знаю.

— Константин Симонов нужен. Они вдвоём с Машенькой прочитают его. Вступление будет такое: «Тяжело было жёнам солдат и офицеров ждать мужей с войны. А жёны космонавтов? Как они с мольбой смотрят на небо, когда их муж, их любимый, в маленькой космической ракете наматывает круги вокруг Земли! Они тоже ждут. Ждут и надеются». Вот — а дальше Машенька и Симонов читают стихотворение.

— Ну, непростая ассоциация, но попробовать можно. Симонова найду. Ещё чего изволите?

— Про дом не забывайте. Уж скоро снег сойдёт.

Гудки.

Ладно, вернёмся к нашим баранам. Интересно, как Бик переводится. Немного похоже на «пиг» — это, кажется, свинья. Плохо не знать языки. Итак, подъезжаем к «Интуристу» и заходим в вестибюль. В 19 часов буржуй в коричневом пальто должен стоять у администратора. Так договорились через знакомых Макаревича. Пришлось, между прочим, одной иконой пожертвовать — ещё бы знать её истинную ценность… Проехали. Марсель знакомится с Чуковской, и они едут на одном из такси в «Прагу», а Пётр, чуть отстав, едет немного дальше по Калининскому проспекту, и уже пешком возвращается и заходит в ресторан. Ух и намудрил. Пётр пошёл на кухню и поставил чайник. Это дело надо ещё раз обмозговать.

Событие одиннадцатое

Месье Марсель Бик был похож на Д’Артаньяна Боярского как лошадь Пржевальского на самого Пржевальского. Знать бы ещё, как тот выглядел — но ведь точно не как лошадь. Ни грамма барон Бик на француза не походил. И если уж сравнивать с киноактёрами, то лучше всего подойдёт Брюс Уиллис в первом «Крепком Орешке». Почти лыс и брутален — только чёрен и слегка носат. И даже шляпы не было, кепка плебейская. А ведь шляпы в это время носили все. На вешалке у Петра дома тоже висела. Померил как-то. Ужас. Нет! Мы заменим это тоже на кепку. А может, вообще, кожаную восьмиклинку сбацать с высокой тульёй? Все бросятся подражать, и двинем моду вперёд. А ещё неплохо бы наладить производство, и потом засветить эти кепки на Буйнове и Михалкове в клипах. И вот он — массовый спрос, а у нас уже есть предложение. Может, бросить секретарствовать и податься в подпольные цеховики? Посадят. А вот предложить барону? Ему пойдёт. Всё это промелькнуло в голове у Штелле, когда он пригубил первую рюмочку коньяка и откинулся на стуле в отдельном кабинете ресторана «Прага», разглядывая буржуя.

Люша не понадобилась. Нет, для солидности — конечно, а вот как переводчик — нет. Переводчик у месье барона был свой. Была своя — молодая, красивая, высокая, улыбчивая. Чуть зубы подгуляли — редкие. Говорят — признак жадности. Некрасивая улыбка. Надо в конце разговора посоветовать девушке пореже улыбаться, а ещё подучить русский. Смешно ставила ударения, и этот фханцузский акцент. Слушаешь и Ленина представляешь. Сам Марсель тоже не Поль Робсон. Видишь перед собой Брюса Уиллиса, а голос как у мышки — попискивает. Что ещё про француза сказать можно? А вот — пальто. Вот ведь гадство — оно тоже коричневое, а смотрится совсем по-другому. Выходит, дело не в цвете — дело в дизайнере и швее. Ещё, наверное, в качестве машинок — ну, там, чтобы строчки ровные и не морщило. Что ж, будем иметь в виду, и машинки правильные закажем.

Сейчас месье играл кубиком. Пётр достал его, покрутил, смешивая грани и передал бизнесмену. Тот крутанул раз, другой, и увлёкся — но не математик. Тогда Штелле достал формулы на тетрадных листках и собрал по ним. Снова смешал и вручил Марселю. Тот покивал головой и потянулся за бутылкой с коньяком, а не к лежащим рядом с Петром листкам.

— Что вы хотите за эту игрушку? — Бик чуть сморщился. Ну, да, не «Реми».

Пётр хотел многого. Вопрос был в честности акулы бизнеса. Ну, сейчас скорее акулёнка.

— Пятьдесят процентов прибыли. До этого нужно запатентовать сам кубик и места соединения. Отдельно.

— Вы ведь в России. Как это будет выглядеть? — Бик натянуто улыбнулся, а переводчица попыталась улыбку повторить. Получилось плохо — зубы редкие, губы тонкие. Может она и не красавица вовсе, и всё это макияж да антураж.

А вот вопрос правильный. Как это будет выглядеть? Перевод на его счёт во Внешторгбанке? Даже не смешно. Хотя после долгого размышления этот вариант тоже прорисовался. Всё дело в законодательстве. Сейчас писатель сам заключает договора с иностранными издателями, если тем вдруг захотелось напечатать ваш опус. Например, в Америке решили издать «Молодую гвардию» Фадеева. Вот озолотится! Пётр же, в отличие от Фадеева, написал детскую сказку. Почему бы богатому французу не захотеть напечатать во Франции его «Буратино»? Кроме того, это предприятие может оказаться и чертовски прибыльным. Сейчас ещё никому в голову не пришло выпускать «Киндер-сюрпризы» — шоколадные яички с игрушками внутри. Да и бог с ним, с шоколадом. Надо выпустить, скажем, сотню тысяч экземпляров книги, и столько же пластмассовых фигурок: Буратино, Артемона, Мальвины, папы Карло, Карабаса Барабаса, лисы Алисы, кота Базилио, Дуремара. Выпустить и сделать приложением к книге. Покупаешь книжку, и можешь выбрать из ящика одну из фигурок. Отдельно фигурки не продаются. Можно, конечно и отдельно, но раскрашенные вручную, и очень дорого.

— Думаю, что тираж книги превысит после всех переизданий миллион экземпляров, — закончил Пётр излагать свою идею Марселю.

— Интересный вы человек, месье Тишков. Я обязательно проработаю со своим бухгалтером этот вопрос, но даже навскидку видно, что это и на самом деле принесёт немалые деньги. Только причём здесь гонорар за кубик? — Бик вынул блокнот и стал мелким почерком записывать туда что-то — наверное, идею с книгами.

— Гонорар за книги ведь может быть и больше, чем он получится на самом деле. Завтра мы можем заключить договор в Союзе Писателей. Сумму не оговаривать — пусть это тоже будет пятьдесят процентов от прибыли.

— Хорошо. У меня есть время. Задержусь ещё на один день.

— Там, напротив здания Союза, находится Третьяковская галерея — заодно сходите, полюбуетесь шедеврами русских художников, — подсказала Чуковская.

— О, это замечательная мысль. Спасибо, Елена. А вы не побудете экскурсоводом?

Это что, он клеит Люшу? Пётр напрягся, напряглась и переводчица, тоже, между прочим, Ленка — Элен.

— Извините, Марсель, но завтра обычный рабочий день. Я не смогу, — ха, а ведь и правда. Хоть и объявили на всю страну, что принято партией судьбоносное решение о переходе на пятидневку, ещё ни одно предприятие фактически не перешло. Скоро сказка сказывается.

— Жаль.

— Там есть профессиональные гиды. Они лучше моего расскажут, — чуть покраснев, с извиняющейся улыбкой отмахнулась Чуковская.

— Давайте проговорим и ещё один вариант оплаты за «Русский кубик», — решил прекратить этот съём Тишков.

— Внимательно слушаю.

— В моём городе есть колхоз. Он называется «Крылья Родины». Вы закупите у него кедровый орех и разные специфические продукты пчеловодства: прополис, маточное молочко и ещё некоторые. В обмен по договору вы поставляете колхозу автобусы. Нужны лучшие в мире. Городские в количестве десяти штук, а также и междугородние — пять, можно разного размера. Понятно, что пятнадцать автобусов будут стоить гораздо дороже, чем орех и продукты пчеловодства — вот это и будет часть моего гонорара.

— А какая вам прибыль от того, что этот «колхоз» получит дешёвые автобусы? — Марсель налил себе коньяка, выпил один, и даже не поморщился на этот раз.

— Это мой город, и я хочу, чтобы по нему катались красивые современные автобусы — вот и вся выгода. Душе приятно! Дальше. Ведь за кубик вы получите миллионы и миллионы долларов — за продажу, за патенты, выиграете кучу судов против товарищей, что будут его выпускать нелегально. Вот все эти лишние миллионы миллионов вы будете перечислять в один из французских банков, по вашему усмотрению, на счёт на предъявителя. У меня, думаю, осенью или зимой будут гастроли во Франции — вот тогда и посчитаемся. Теперь такой нюанс. Вот в этом портфеле, — Пётр достал из-под стола свой резаный счастливый портфель, — лежит ещё десяток предложений, которые по своему финансовому потенциалу гораздо значительнее этой игрушки. Считайте кубик просто проверкой — можно ли с вами иметь дело. На Руси купцы никаких письменных договоров не заключали — ударили по рукам, и всё. Слово купца дороже золота.

Штелле вынул листки с предложениями и раскинул их как карты. На первом был чертёж шарового крана. Потом смесителя. Дальше — одноразовый бритвенный станок. Пластмассовая одноразовая зажигалка. И так далее — всё, что месье и так будет выпускать чуть позже, а кое-что, как, например, пластиковую доску для сёрфинга, опоздает сделать, кто-то там раньше запатентует. Но ведь можно оказаться и впереди этого первого — всё в наших руках. Быстро перелистал перед открывшим рот для отповеди Биком, и спрятал назад в портфель. Марсель ругаться передумал. Опять налил в одну харю не французский коньяк и выхлебал. Волнуется.

— А я как раз опасался вас, месье Тишков. Уж очень непростой вы человек. Известный композитор, теперь вот ещё оказывается и писатель, мэр немаленького города, да ещё и великий изобретатель. Не много ли для одного человека? Не из КГБ ли вы? — Бик снова налил, на этот раз всем.

— И какая же цель у КГБ? — Штелле развеселился.

— Завербовать меня. Сделать вашим осведомителем.

— Сам боюсь этого нашего КГБ. Что ж, давайте прощаться. Жду вас завтра в восемь утра — Лаврушинский переулок, дом 17. Это дом Союза Писателей. Там и заключим договор на книгу. Агентство по авторским правам находится в этом же здании, а напротив, как и сказала Елена Цезаревна, располагается Третьяковская галерея. До свидания.

Событие двенадцатое

Осталось провернуть в Москве два дела. Одно было из разряда трудновыполнимых, второе — почти не выполнимых. А если быть честным с собою, то второе было из области фантастики — и на оба дела всего один козырь. Песня. Та самая, про великолепную пятёрку и вратаря. Пока по просьбе Петра обладающая записью Фурцева её в эфиры не запускала, ждала его отмашки. Вот сегодня, если договорится с одним человечком, можно будет отмашку и дать. Человечком был Анатолий Владимирович Тарасов. В первый же день московских гастролей Пётр договорился с Фурцевой, что она, используя свои каналы, устроит им встречу. Екатерина Великая не подвела — сегодня в десять часов Тарасов будет проводить тренировку своему ЦСКА, и заодно пообщается с «этим». Так передала Фурцева.

С «этим»? Ну, а чего хотел? Екатерина Алексеевна при организации встречи упомянула о Петре как о писателе. Тарасов, наверное, думает, что Тишков собирается книгу о хоккее написать. Разочаруем.

На стадион пропустили, и даже проводили на трибуны, где орал на кого-то полковник Тарасов. Кто же не смотрел фильм «Легенда номер семнадцать»? Все, и не по разу. Там Тарасов на себя не похож. Олег Меньшиков актёр великолепный, но совершенно на своего героя не похож внешне — даже габаритами, что уж говорить про физиономию. Этот был грузен и грозен. Кричал он как раз на семнадцатого номера, но, скорее всего, это был не Харламов. Впрочем, потная красная физиономия и красная же каска могли принадлежать и звезде с испанскими корнями. Не очень большим фанатом хоккея был Штелле, тем более того, который был в далёком прошлом. Того, где наши всех громили, и олимпийские медали были результатом умений, а не счастливым стечением обстоятельств.

— Анатолий Владимирович? — дождавшись окончания очередного «внушения», обратил на себя внимание Пётр.

— Писатель? — Тарасов в запале это почти выкрикнул.

— У вас ведь есть магнитофон? Вон музыка играет.

— Есть.

— Хочу вам одну песню дать послушать, — Пётр достал из портфеля катушку с плёнкой.

— А мне передали, что интервью будешь брать, — усмехнулся тренер.

— Ну что вы! Я детские сказки пишу. Совсем другой у меня к вам, Анатолий Владимирович, интерес. Но сначала поставьте песню, — а что, почему бы не с козырей зайти?

— Ну, пойдём в операторскую. Обещал уделить тебе десять минут — почему бы и песню не послушать.

Через десять минут козырь сработал. Извините, товарищ Пахмутова и товарищ Добронравов. Для вас это просто песня, а Петру нужно было договориться с Тарасовым и его начальством об очень важных вещах.

— Это ведь гимн настоящий. Ты написал? — после второго прослушивания смог оторваться от вида крутящейся катушки тренер.

— Вдвоём с дочерью. Я не большой фанат хоккея, а она каждую вашу игру смотрит по телевизору, — и это было правдой, Вика Цыганова с удовольствием смотрела по небольшому чёрно-белому экрану игры ЦСКА.

— Автограф для дочери нужен? — потянулся к карману Тарасов.

— Автограф? Почему бы и нет. Только всей команды, на нормальном листке, но это потом. А сейчас — можно, я свою просьбу изложу? — Пётр отрицательно махнул рукой, когда оператор начал снимать плёнку с магнитофона. — Это подарок. Владейте.

— Слушаю. Валера, поставь ещё раз, только тихо. Пусть играет.

— Анатолий Владимирович, я Первый Секретарь Горкома КПСС в городе Краснотурьинске. У нас есть команда по хоккею с мячом. Она играет в первой лиге. В середнячках. Хочу сделать её чемпионом. А просьба такая. Я, как только закончится сезон, отправлю к вам на обучение трёх лучших хоккеистов. Они будут с вами тренироваться до начала следующего сезона. Ещё по три человека будут приезжать в начале каждого месяца. Итого за пять летних месяцев на ваших тренировках побывает вся команда. Ну и время от времени будут тренера наведываться.

— Ха. Звучит как приказ, а не как просьба. И зачем это мне?

— Они привезут с собою кое-какие наработки. Вам понравятся.

— Мне? — Тарасов отстранился и с усмешкой оглядел Петра.

Надо вытерпеть. Слышал же, что характер у полковника непростой. Да и просьба не самая обычная.

— Уверяю вас, Анатолий Владимирович, обузой люди не станут, а нововведения появятся у вас уже на следующий день после того, как вы их увидите.

— У нас ведь разные поля, а значит и требования к спортсмену разные, — начал сдаваться Тарасов.

— Мы потом творчески переработаем то, чему вы их научите. Знаете, что мне сказал, как-то один профессор в институте? «У нас в вузах учат не знаниям, учат получать знания». Вот этим мы под вашим чутким руководством и займёмся.

— А что с начальством? Там ведь одни дураки. Уволить бы всех.

— Да новых дураков набрать, — поддержал шутку Пётр.

— Ха. Метко. Где будут жить, чем питаться, на что в рестораны ходить? — вот и пошла деловая беседа.

— Наша команда «Труд» — это команда Богословского алюминиевого завода, всё содержание спортсменов завод возьмёт на себя. Про рестораны подумаем, хотя они вполне приличную зарплату получают.

— Не до ресторанов будет. Загоняю, — усмехнулся, сдаваясь Тарасов.

— И замечательно! А то я там очень строгие порядки ввёл — кто с похмелья или пьяным приходил на тренировку, пороли в раздевалке.

— Правда?!! — и глаза по пятаку.

— Конечно. За свои дела каждый должен отвечать. За дурную голову расплачивается пятая точка. Всё честно.

— Можно своим расскажу? Хотя нет, им ведь вместе тренироваться. Сам введу. Скажу, сверху рекомендовали.

Расставались не друзьями. Разные люди, разные цели, может и не свидятся больше. Расставались деловыми партнёрами. А это, может, и лучше?

Вторая встреча была намечена на двенадцать, и проходить она будет в том же самом кабинете, что и вчера — в ресторане «Прага». Так сказать, совмещение обеда (за счёт Петра) и делового разговора. Всё, как и положено у загнивающих капиталистов.

Пётр пришёл в ресторан заранее. Заказал обед, но пока попросил не подавать — нужно дождаться начальства. Первым пожаловал полковник Петров. Он отвечал в ЦСКА за игровые виды спорта. Сам полковник, скорее всего, раньше был тоже спортсменом — высокий, поджарый и хищный какой-то. О спорте, которым он занимался, красноречиво говорил сломанный и свёрнутый чуть налево нос. Боксёр. Товарищ был в форме, и даже колодки наград имелись. По возрасту вполне могли быть боевые — Штелле в них не разбирался. Ну, может орден Трудового Красного Знамени отличит, и орден Ленина. Первый есть у самого, а красную ленточку второго видел на груди Кабанова.

Полковник был отчуждённо-вежлив. Кто-то по звонку Фурцевой на него надавил, и он вынужден был появиться здесь, и, даже не зная тему разговора, заранее готовился дать отповедь выскочке-провинциалу.

Вскоре подошёл и второй гость. Этот был большой начальник — Георгий Михайлович Рогульский занимал должность заместителя председателя Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР. В том числе отвечал за хоккей, и «русский хоккей» хоккеем не считал. Вид не олимпийский, и скорее всего, никогда им не станет — всего три страны им занимаются. Однако развивать надо, где-то сверху принято такое решение. Наверное, подкупило в название слово «русский». Только что договорились со шведами и финнами о проведении в следующем году чемпионата мира среди юниоров. Развиваемся. А ещё принято решение о создании в следующем году федерации хоккея на траве. Вот это олимпийский вид, и правила очень похожи на правила «русского». Летом пусть играют в хоккей на траве, а зимой в «бенди», как его называют шведы.

Познакомились, пригубили водочку в немаленьких стопочках. Отдали должное ухе — хотя Петру и не понравилась. Жидковата.

— Пётр Миронович, давайте уж, делитесь этим своим «замечательным предложением». Так мне сказали. Не обманули? — Рогульский демонстративно посмотрел на часы.

— Официант! — мужчина подошёл. Пётр, готовясь к встрече, переговорил с директором, что, когда он даст отмашку, поставят песню. Время настало.

Звук был вполне. Может, чуть громковато — настроена аппаратура на вечерний шум подвыпивших гостей. Только, может, это и неплохо.

— Правда, ты написал? — Петров порывисто встал и, приподняв, обнял Тишкова. — Молоток. Ничего лучше не слышал. Великая вещь.

— А ведь и вправду великая, — похлопал по плечу Петра и Рогульский.

— Может, по стопочке за это дело? — разлил водку Штелле.

— Непременно. Спасибо тебе, Пётр, за песню от всего советского хоккея, — Рогульский выпил залпом, занюхал рукавом и внимательно оглядел Тишкова, — Что ж, давай излагай своё предложение. Надеюсь, оно не хуже песни.

— У нас в городе Краснотурьинске есть команда по хоккею с мячом. Называется «Труд». Первый год играет в первой лиге. Сегодня у неё последний матч с «Енисеем», но вне зависимости от результата команда займёт восьмое место, — Пётр этим достижением вполне гордился, ведь в реальной истории место было двенадцатое.

— Как же, знаю. В конце сезона словно подменили команду, всех фаворитов бьёт. Обратил внимание, — Георгий Михайлович потянулся за хлебом и рукавом пиджака уронил рюмку — хорошо, что пустую.

Пётр поднял и налил по третьей.

— Хочу выпить за успех другой команды из Краснотурьинска. Вчера мне позвонили и сообщили, что наша команда ДСШ на чемпионате СССР в Северодвинске стала чемпионом, — а ведь в его прошлом они только серебро взяли. Коньки другие, два месяца занятий с утяжелением, и самое главное, общий победный настрой.

— Точно. Я ещё удивился — и тут все гранды биты. Что ж, за это можно и выпить, — Рогульский чокнулся со всеми и опять залпом опорожнил рюмку, — Предложение-то в чём? Выпить за успех молодёжи? — и посмеялись все.

— Предложение вот такое. На базе этой команды ДСШ создать в Краснотурьинске команду второй лиги «СКА-Маяк». У нас две зоны в городе — детская и строгого режима. Ребят призвать в армию, и пусть числятся на этих зонах, а играют на нашем стадионе. Ужмёмся, зато сразу куча плюсов для города. Молодёжь поиграет два года в «Маяке» и вернётся в родной «Труд». Ребята служить будут дома. На стадионе матчей в два раза больше будет проводиться.

— Стой, Пётр Миронович! Там ведь есть чемпион страны, свердловский СКА. Ребята и там служить могут. Зачем же ещё одну команду городить? — задал совершенно правильный вопрос Петров.

— В следующем году Свердловск не будет чемпионом. Будет краснотурьинский «Труд», — Штелле подождал, пока хоккейные начальники отсмеются, и предложил. — Давайте пари. Если чемпионом будет не «Труд», то я вам каждому покупаю 21-ю «Волгу». Если любая другая команда. А вот если «Труд», то вы вдвоём покупаете такую же машину мне. Как предложение?

— Так уверен? Две «Волги» — это ведь двенадцать тысяч рублей, дак ещё поди купи, — почесал затылок полковник Петров.

— Я писатель. На днях выходит моя книга. Денег мне хватит, но они и не понадобятся — чемпионом страны будет «Труд». Продолжу о плюсах. Со следующего года служить будут не три года, а два. Уж поверьте, Информация достоверная. Туго придётся свердловчанам. А «Маяк» за год выбьется в первую лигу, а там и в призёры. Что вы теряете? Дом для игроков я построю. Стадион есть. Нужно только на двадцать человек увеличить количество военнослужащих в двух зонах, по десятку на каждую. Ерунда ведь! Ещё из плюсов — я собираюсь летом тренировать команду в хоккее на траве. Пора СССР и в этом виде спорта медали на олимпиадах и чемпионатах мира завоёвывать. Вот две команды будут пока между собой играть. И только один минус: двадцать ребят за один год не набрать — но ведь есть ДСШ «Уральского Трубника». Кроме того, очень неплохие ребята есть в соседнем городе Карпинске, там играет команда «Шахтёр». С вашей-то помощью всё и сладится.

— Нда, Пётр Миронович, есть над чем подумать. Наобещал золотых гор, — Анисимов почесал переносицу и сам наполнил рюмки по четвёртому разу. — И про «Волгу» надо подумать. Не одолеть новичкам многократного чемпиона страны. А давай забьёмся! Как ты, Иван Фёдорович? — протянул Рогульский рюмку полковнику.

— А давай. И команду тоже создадим. Про хоккей на траве давно разговоры ходят. Посмотрим, что у тебя получится, а в середине 68-го года устроим товарищеский матч с индийцами. Они к Олимпиаде готовиться будут. Съездим с визитом дружбы и проверим твои обещалки. Ну, вздрогнули!

Событие тринадцатое

А что? Очень продуктивно покатался. Самолёт вылетел из Домодедово строго по расписанию — уже радость. Неожиданно для середины марта повалил снег, прямо как из мешка сыпанули. Многие рейсы задержали. Пётр с бугаями уже искали, куда притулиться в переполненном аэропорту, но, к счастью, снегопад вдруг остановился. Весь мешок высыпался. Забегали снегоуборочные бульдозеры, или как там эти машины называются, и рейсы стали отправлять один за одним, так что к отправке борта на Свердловск ситуация уже выровнялась, и самолёт полетел, как и положено — время на билете указано. А вот интересно, написал уже Высоцкий песню про «стюардессу, Мисс Одессу»?

Поспать в полёте не дали — принялись кормить. И не откажешься, коситься начнут. «Обычай». Пришлось чуть тёплую курицу со слипшимся рисом жевать. А вообще, устал. Четыре дня сплошных договоров и поездок по Москве-матушке. Даже без пробок Москва утомляла. Все несутся, как угорелые, очереди куда ни ткнись. Хотел в воскресенье сходить в Мавзолей, а там тысячная толпа. Всё, как и через пятьдесят лет, только китайцев в очереди нет — однако от этого она, эта очередь, ни на одного человека короче не стала. Пришлось зайти в Кремль через Александровский сад, походить вокруг Царь-пушки и треснутого колокола. А потом махнул Пётр в зоопарк. Надо будет хоть небольшой в Краснотурьинске организовать. А что, есть ведь очень неприхотливые и холодостойкие животные. Северный олень, як, овцебык, да и верблюд в монгольских степях зимой тридцатиградусные морозы переносит, да там же, в Монголии есть дикие лошадки. Ещё не вполне зоопарк, но детишки будут яков кормить и кататься на них. Будет у них в старости на одно хорошее воспоминание больше.

У Штелле теперь тоже. Встречу с Марселем Биком в доме Писателей с начальством этих самых писателей и юристом забыть будет непросто. Ещё в пятницу вечером Пётр поднялся к Вере Васильевне Смирновой и рассказал такую историю. Ну, он же сказочник, вот почти сказочную и выдумал. А как ещё объяснить появление капиталиста, желающего непременно в субботу рано утром заключить договор о выпуске «Буратино» во Франции огромным тиражом?

История получилась такая. Приехал, значит, «владелец заводов» в Москву погулять по Третьяковской галерее, а заодно и по центру столицы Красной империи. Вот гуляют они с переводчицей Элен по Калининскому проспекту, а там видят — у книжного магазина очередь. Встали — вдруг что интересное? Ну и купили книжку Петра Тишкова «Буратино ищет клад». Элен вечером прочитала и перевела Марселю. Ему понравилось, и решил тогда господин Бик осчастливить детей во Франции. Несправедливо ведь — у русских детей есть такая замечательная книга, а у несчастных французиков нет. Он ведь, месье Бик, всегда горой за справедливость. И подходят они, значит, к дому Писателей, а там стоит мужчина, Элен его и спрашивает, а не знает ли он господина Тишкова?

— Так я и есть товарищ Тишков, — отвечает господин.

— О, это есть карошо, — говорит месье. — Мы сейчас же идём заключать договор.

Вот и пришли. Правда, на следующий день, но утром. Ну, так себе история. Даже не на тройку. Но ведь не правду же рассказывать товарищу Федину. Он, конечно, человек неплохой, и к Петру расположен вполне доброжелательно, но ведь если сказать, что барона Бика вызвал в Москву сам Пётр, то непременно доложит куда следует. А что из этого последует? Да мало чего хорошего. Пусть лучше будет на одну сказку со счастливым концом больше.

Дальше все присутствующие и правда в сказку попали. Идёт себе потихоньку заключение этого самого договора, и пока печатали черновик, и спрашивает Вера Васильевна, а какой тираж планирует месье.

— О, книга кароший, тираж будет много. Один Миллион!

— Мать твою, — говорит Константин Федин.

— Твою мать, — откидывается на стуле Смирнова.

— Мать жеж твою жеж! — вскрикивает юрист. — Сколько же гонорар?

— О, немного. Один Миллион! — Бик, машет ладошкой. — Или Два Миллион! Долларс!

— Твою мать! — говорит Федин.

— Мать твою! — сползает со стула Вера Васильевна.

— Долларс!? — говорит юрист.

А если честно, то почти так и было. И у всех глаза квадратные.

— Почему не франки? — задаёт правильный вопрос юрист, кажется Павел.

— Долларс больше франки, — объясняет непонятливому Элен.

Провожали Петра из кабинета Федина в молчании. А он и не собирался с ними рассусоливать, у него через полчаса встреча с Тарасовым. Успеть бы.

Ну да что всё о себе да о себе? На соседних сиденьях уплетали курицу земляки-бугаи. Тоже не зря ведь скатались — тёзка-танкист вёз домой бронзовую медаль РС «Труд», а, значит, ещё и на ЦС (центральный совет) «Труда» поедет. Чем чёрт не шутит, ещё и призёром всесоюзного первенства станет, а там и до настоящего чемпионата страны недалеко. Отличился и бывший старшина: Кошкин вёз в чемодане целых две медали. Бронзовую завоевал в своём весе, а в абсолютной категории умудрился серебро отхватить. Проиграл он одному и тому же дагестанцу, только жребий лёг по-разному. В первом случае чуть раньше на него вышел — в полуфинале, потому и бронза.

— Я его на ЦС уделаю, — пообещал Вадим, показывая медали, — понял его слабое место. Он только в партере силён. Подниматься нужно сразу. По броскам выигрывать буду.

ЦС будет через три недели в Челябинске, и это хорошо. Пётр ведь собирался забрать клад из этого промышленного гиганта — вот и замечательный повод съездить. Бугаи и подстрахуют.

Событие четырнадцатое

В Свердловске до вечера делать было абсолютно нечего — ну, разве что зайти ещё раз в редакцию «Уральского рабочего», окончательно утвердить рисунки к книге. Уже в самолёте у Петра созрел план. А почему бы не скататься в Богданович и не взглянуть воочию на процесс производства отечественного фарфора? На фарфоровом заводе Штелле был — ездили с женой в Карловы Вары, и там была экскурсия на завод, что выпускает знаменитый чешский розовый фарфор. Розовый цвет — это не краска, а естественный цвет глины. Марганец, наверное, со своими солями поучаствовал, или ещё возможны соли кобальта. Ну, поразбираемся ещё. Может, ту же глину купим у дружественной Чехии — пока ведь ещё больше года до Пражской весны. Хотя и она не помеха, там быстро с помощью немецких друзей порядок навели. При этом чешские студенты не столько русских танков испугались, сколько бравых немецких зольдатен из ГДР с закатанными рукавами. Свежи воспоминания о войне, даже если на той войне не был.

Глава облисполкома Борисов выделил личную «Волгу» и дал сопровождающего для поездки в Богданович. Дорога была ужасна, колдобина на колдобине, да ещё два раза стояли чуть не по полчаса у переездов. Пётр был через пятьдесят лет в Богдановиче. Дорога стала вполне нормальной, а вот переезд на подступах к городу никак не изменился — всегда пробка. Неужели нельзя построить эстакаду и проезжать над железнодорожными путями, или под ними?

А завод ужаснул. Бардак, грязь, темнота. Лампочки жалеют? Или не успевают менять? Горят от стыда за горе руководителей. На рабочих местах в основном женщины, они же и тяжеленные подносы с готовой продукцией в печь волокут. Печи вообще потрясли — убожество с неплотно закрывающимися, кривыми дверями. Тарелки кривые, чашки с провисшими дужками, раскраска ужасна. Понятно, что и это убожество купят — сейчас в стране всего дефицит, и это дерьмо уйдёт. Но директора надо выпороть — до такого состояния производство довёл. Был и участок, так сказать, «премиальной продукции». Те же тарелки и чайные сервизы, только чуть качественнее раскрашенные. И никакого костяного фарфора — обойдётесь, дорогие земляки.

Пётр даже не стал спрашивать директора, мол, а почему вы, уважаемый, не делаете костяной фарфор. А зачем ему это надо? Всю продукцию и так сметают с прилавков, ещё и очередь стоит. А с костяным ведь морока. Пётр читал, что у китайцев в те времена (до исторического материализма) выход годного был очень невелик. Одна ваза из десяти получалась — то есть, десять процентов. Да, за такой выход годного любого руководителя предприятия сразу снимут, да хорошо ещё, если не посадят. Стоит ли связываться?

А вот мы свяжемся. Нужно будет по приезду сразу создать контору «Рога и Копыта». Именно с этим названием. Пусть будет достопримечательность в городе. Будем собирать у населения кости крупные и эти самые рога с копытами. Пережжём, получим костную золу, и вперёд. Наверное, химики могут подобрать состав этой золы и получить её более промышленными способами. Какие-то фосфаты, кажется? Будет и дешевле, и чище. Но нельзя! У нас будет эксклюзивная посуда по восстановленным древним технологиям. Ещё и за границу впарим. Хотя, сначала надо жителей города обеспечить.

Вот есть поговорка, что театр начинается с вешалки. Пётр за время работы на разных предприятиях, плюс командировки, уяснил, что судить о руководителе можно по туалету. Зашёл. Сломанные дверки кабин, подтекающие краны, разбитая метлахская плитка и разбросанная использованная бумага, в смысле — газеты. Нет, директора не пороть, а переводить в мастера надо. Не на своём месте человек. Как бы не намаяться с ним при совместном производстве. И чего? Перевоспитывать? В пятьдесят лет? Нужно будет обдумать.

Так незаметно под эти планы Пётр и уснул в поезде. Облисполкомовская «Волга» довезла прямо до вокзала. Устроились, попили чаю с пряниками, и спать. Завтра рабочий день.

Вторник — день почти спокойный, так, одно совещание с работниками общепита. Поговорили, в том числе о переходе на пятидневку. Боятся, что если будет два выходных, то с планом не справятся. И ведь не зря боятся! Четыре, а то и пять суббот в месяц. Шестая часть этого месяца, то есть как минимум пятнадцать процентов. Что делать? Не знал пока Пётр, и директора не знали. Одна только идейка была. В городе есть пельменная, так в субботу и воскресенье она всегда полная. Идут семьями. Стоят огромную, почти часовую очередь. Почему бы несколько столовых не превратить по субботам и воскресеньям тоже в пельменные? И в настоящей очередь уменьшится, и людям будет куда сходить, и выручка поднимется. Обещали подумать. Пельмени ведь лепить надо. Мясо опять-таки выделяется совсем не на них. Ну, для того и собирались, чтобы думать.

А после обеда Пётр заглянул в Сбербанк. Вспомнил он, что одно время собирал монеты, нумизматом был. Был, пока работал, потом ушёл на пенсию, и денег на это недешёвое удовольствие не стало. Но ведь теперь деньги есть — и, самое главное, те монеты, которые потом будут стоить тысячи и даже сотни тысяч рублей, сейчас можно достать если не за копейки, то точно за считанные рубли. Вот со Сбербанка и начал.

— Вера Николаевна, — обратился он к директору, — вы ведь пересчитываете мелочь и упаковываете в мешочки?

— А что, где-то выявили недостачу? — сразу же насторожилась женщина. Может, не зря?

Что-то он слышал в прошлом-будущем про то, что вместо двухсот монет в мешочки отсчитывали на пару монет меньше. Или это из какого-то фильма?

— Нет. У меня к вам личная просьба. Могли бы бухгалтеры, или как эта профессия называется, отбирать для меня монеты выпуска до 1961 года? Хочу коллекционированием заняться.

— Так это только медь, — успокоилась Вера Николаевна.

— А случайно попавших к вам гривенников или пятнашек не бывает? — поинтересовался Пётр. И не зря.

Конец ознакомительного фрагмента.