Хроники безумной подстанции, или доктор Данилов снова в «скорой»

Андрей Шляхов, 2018

На этот раз доктор Данилов выступает в роли рассказчика. Он рассказывает о себе и о своих коллегах. Все истории реальны, даже те, которые кажутся совершенно невероятными. Такова медицинская жизнь… Читателям предоставляется уникальный шанс взглянуть на изнанку медицинского бытия глазами самого известного врача современности.

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Вы простите за всю эту канитель,

но дело, видите ли, в том, что всякий раз,

когда я пишу Вам, мне хочется наговорить

Вам чего-нибудь такого, отчего Вам

было бы и весело, и приятно и вообще

легче жилось на этой довольно-таки

дрянной земле.

Из письма А. М. Горького А. П. Чехову

Доктор Данилов не только хороший врач и хороший человек, но еще и хороший рассказчик. Только ему все никак не выпадало случая выступить в роли рассказчика. Теперь эта вопиющая несправедливость ликвидирована. В этой книге рассказывает о себе и не только о себе сам доктор Данилов.

Все истории абсолютно и полностью реальны, а не просто «основаны на реальном материале». Только имена и фамилии действующих лиц изменены, за что доктор Данилов просит действующих лиц на него не обижаться.

Пятьдесят оттенков красного

Многообразие бытия не находит своего отражения в поводах к вызову «Скорой помощи». Болит живот, высокая температура, плохо с сердцем, задыхается, травма, отравление, кровотечение… Ну и еще кое-что. Если систематизировать по всем бюрократическим правилам, то получится десять групп состояний, представляющих угрозу жизни. Ключевые слова, если кто не в курсе, — «представляющие угрозу жизни». Именно при таких состояниях положено вызывать «Скорую помощь». И это вроде бы все знают…

«Плохо с сердцем» — самый распространенный повод. И совсем не факт, что, приехав на этот повод («приехать на повод» — это выражение из скоропомощного лексикона, а не проявление моей неграмотности), бригада не наткнется на ножевое ранение, белую горячку или, скажем, на элементарный гоп-стоп с целью отъема сильнодействующих препаратов или денег. Да-да — денег. В некоторые головы порой приходит «гениальная» мысль ограбить сотрудников «Скорой», которые на каждом вызове гребут деньги лопатами. Организация подобного грабежа сложности не представляет, поскольку скоропомощную бригаду можно вызвать в любое подходящее для преступных намерений место. Повод к вызову «мужчина 40 лет, перелом ноги», а на самом деле в подвале многоэтажки бригаду поджидают два алкаша, которым не на что опохмелиться…

Всяко бывает. Жизнь на «Скорой» тяжелая, но скучной ее назвать нельзя. Широкое употребление повода «плохо с сердцем» (или если точнее, то злоупотребление им) представляется мне довольно обоснованным и логичным. Посудите сами — почти все болезненно-травматичное, начиная с торчащего в спине ножа и заканчивая абстинентным синдромом, в той или иной мере отражается на сердце. Или оно начинает болеть, или сбивается с ритма, или норовит остановиться… Но оставим прикладную кардиологию в покое, сейчас речь не об этом.

В моей практике, на втором году выездной работы, однажды произошел такой вот случай. Приехав на повод «женщина 30, плохо с сердцем», я застал на месте, причем не в квартире, а в подъезде «нехорошего» дома, аж троих кандидатов в пациенты:

1) женщину тридцати лет с закрытым переломом костей левого предплечья, обширными ожогами кипятком и сотрясением головного мозга;

2) мужчину тридцати лет с обширными ожогами кипятком и переломом костей носа;

3) мужчину сорока пяти лет в состоянии алкогольного опьянения с сотрясением головного мозга и переломом нижней челюсти.

Неплохо, очень неплохо, особенно с учетом того, что работал я в ту смену один, без фельдшера. Вообще-то, по канонам, писанным золотым пером на белоснежных облаках, фельдшеров в одной бригаде может быть даже не один, а целых два, но то каноны, а то жизнь. Фельдшер тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Он может заболеть, уйти в запой, внезапно уволиться и даже (не про нас с вами будь сказано) скоропостижно скончаться, иногда даже прямо во время работы на линии. Вот и приходится врачу временами работать в одиночку. Врач тоже человек, и с ним тоже всякое может случиться. Тогда в одиночку будет отдуваться фельдшер. Но фельдшерам чуточку легче, поскольку на серьезные поводы вроде «задыхается» или «потерял сознание» принято отправлять врачебные бригады. При наличии свободных, разумеется. Если под рукой у диспетчера нет свободных врачебных бригад, то к потерявшему сознание отправят фельдшера. Ну и опять же, серьезность повода и тяжесть состояния пациента не всегда взаимосвязаны. Вызывающие нередко «утяжеляют» состояние, считая, что в таком случае бригада приедет быстрее. А иной раз при весьма серьезных проблемах со здоровьем вызывают на «головную боль».

Упомянутый мною «нехороший» дом — это не булгаковский дом на Большой Садовой. В районе обслуживания каждой подстанции есть свои «нехорошие» дома, куда вызывают часто, чаще всего не по делу, да вдобавок на большинстве вызовов происходят скандалы. Наш «нехороший» дом был бывшим общежитием деревообрабатывающего комбината, населенным простой и бесхитростной публикой. Основным развлечением жильцов были пьянки-буянки. Пока дом считался общежитием, там имелся какой-никакой комендант, у входа дежурила вахтерша, а чрезмерно пьющих и особо буйных увольняли с работы и автоматом выселяли из общаги. Короче говоря, там было некое подобие порядка. С началом приватизации жилья общежитие превратилось в обычный дом. Коменданта и вахтерш не стало, выселять уже никого не выселяли, потому что практически невозможно выселить человека из принадлежащей ему квартиры или комнаты, разве что посадить. Подобие порядка исчезло напрочь. Если вызов в «нехороший» дом обходился без какого-либо ЧП, то это считалось большой удачей.

Вселенский закон подлости применительно к скоропомощной работе звучит так: «Чем меньше в бригаде народу, тем круче нагрузка». В те редкие светлые дни, когда со мной ездили аж два фельдшера, я ложился спать в половине двенадцатого вечера, зная, что вызовов ночью не будет, и спал обычно до семи утра сном праведных (ах, если бы знали вы, как сладок сон за деньги, да еще и с ночной надбавкой — м-м-м!). А если работаешь один, то носишься как савраска. Закон подлости из тех законов, которые не знают исключений.

Пострадавшие находились на лестничной площадке, возле лифта. Не потому, что заранее приготовились к эвакуации, а потому, что лестничные площадки в бывшей общаге были чем-то вроде клубной зоны, где жильцы могли общаться друг с другом. Многие площадки шестнадцатиэтажной башни были благоустроены — два-три старых стула, такой же столик, пепельницы из консервных банок, какое-нибудь чахлое растение на подоконнике.

Женщина лежала посреди площадки на обычном «постельном» матраце. Молодая, симпатичная, совершенно голая, кое-как укрытая сверху ситцевым халатом. Левая рука ее была прижата к груди и поддерживалась правой рукой. Даже с учетом того, что руки находились под халатом, можно было сразу и уверенно диагностировать перелом костей левого предплечья. Практически для каждого перелома есть свое «любимое» положение травмированной конечности. Кожа на лице и ногах была красно-белой — белые ожоговые пузыри на красном фоне. Женщина была в сознании — то закрывала, то открывала глаза и тихо страдальчески стонала. Уже только по громкости и тональности стонов было ясно, что ей очень плохо, то есть очень больно.

Люди, которым очень плохо, не орут во весь голос. У них на это нет ни сил, ни энтузиазма. Те, кому очень плохо, тихо стонут или вовсе молчат. На этом, собственно, и основан главный принцип сортировки пострадавших при различных массовых ЧП — в первую очередь занимаемся теми, кто молчит, во вторую — теми, кто стонет, а те, кто орет, подождут, с ними в целом и общем все в порядке.

Женщину утешали трое или четверо подруг, стоявших вокруг нее на коленях. Подруги то и дело стреляли глазами влево и вправо. Влево они смотрели сочувственно, а вправо — негодующе и с презрением.

Слева в углу сидел на корточках парень лет тридцати с залитым кровью лицом и тянул из бутылки пиво. В отличие от женщины он был относительно одет, на нем были семейные трусы с алыми лампасами. «Генеральские», — машинально подумал я. Торс парня тоже был покрыт ожоговыми пузырями. Рядом с парнем сидел приятель, одетый в спортивный костюм. Приятель тоже пил пиво и что-то негромко бубнил в успокаивающей тональности. Слов не разобрать, но ясно было, что смысл сводится к «все хорошо, не нервничай».

Справа на подоконнике сидел мужик среднего возраста, относящийся к категории «ханыга» — плешивый, небритый, грязноватый, красноносый, опухший. Обеими руками он придерживал нижнюю челюсть — еще один перелом. На меня он посмотрел радостно и с облегчением, как на своего спасителя.

В первую очередь я занялся женщиной. Не потому, что вызов был сделан к ней и не из галантности, а потому, что она выглядела наиболее тяжелой. Сняв халат, которым она была укрыта, я увидел, что у ней спереди обожжено практически все тело. Но, к счастью, дальше второй степени, то есть дальше пузырей, дело не пошло. Без расспросов было ясно, что она обожглась кипятком. На пострадавшей левой руке болтались наручники, свободное кольцо которых было сломано.

— Это у нее от горячей воды так, а еще закрытый перелом левой руки и сотрясение головного мозга! — доложила мне одна из подруг. — Сознание потеряла, когда ее муж ударил, — кивок влево, — но ненадолго.

— Не надо про это, Тань! — простонала пострадавшая.

— Почему не надо?! — возмутилась Таня. — Я же по делу говорю! Но муж, конечно, не виноват, это все этот… — последовал кивок в сторону сидевшего на подоконнике ханыги. — А вообще, доктор, все это дело житейское, в милицию сообщать не надо…

— Я этим не занимаюсь, — уклончиво ответил я, имея в виду, что обо всем противоправном в милицию сообщит врач приемного отделения стационара, ему положено это делать. — А вы, как я погляжу, медсестра?

— Да! — гордо кивнула Таня. — В здравпункте на комбинате работаю.

— Замечательно! — похвалил я. — Тогда будете мне помогать. Для начала сходите, пожалуйста, к машине и скажите водителю, чтобы принес носилки, шины и стерильную простыню…

Пока Таня ходила за водителем, я успел сделать обезболивающий укол женщине, осмотреть ханыгу и наложить ему фиксирующую повязку на сломанную челюсть. Обезболивать его я не стал, поскольку он был сильно пьян. С одной стороны, боли практически не ощущал, только неудобство, а с другой — на фоне выраженного алкогольного опьянения обезболивающие препараты могут действовать не совсем так, как им положено. Здесь же к алкогольному опьянению добавлялось еще и сотрясение головного мозга. Жаловаться ханыга не мог, он только мычал, но уж если удар был таким, что сломал довольно крепкую нижнечелюстную кость, то сотрясение мозга, хотя бы в легкой степени, непременно имело место. Тут уж, как говорится, к гадалке можно не ходить.

Явившийся водитель — мастер на все руки, при помощи своего складного ножичка в несколько секунд снял с запястья женщины наручники. Я наложил шину на левую руку женщины и занялся парнем, который пострадал меньше всех. Перелом костей носа, ожоги, но в целом он держался бодро, пьян был не сильно (по меркам «нехорошего» дома — так практически трезв) и жаловался только на то, что не может дышать носом. Еще бы! Кровотечение к тому моменту прекратилось, так что вся моя задача свелась к осмотру.

По-хорошему (и по инструкции тоже) мне следовало бы вызывать «на себя» две другие бригады, а не превращать свой бригаденваген^[1] в подобие маршрутки, но свободных бригад на подстанции не имелось — январь, эпидемия, лихолетье, все пострадавшие были стабильными, а ехать до больницы совсем недолго — каких-то семь минут с мигалкой по ночной Москве. Дама, как и положено дамам, поехала лежа, со всеми удобствами, а мужчины — сидя. Ничего, нормально доехали. В приемном отделении, правда, немного удивились тому, что одна бригада привезла сразу троих, причем не с улицы после какой-нибудь аварии, а из дома, но дело не в этом…

Дело в том, что меня из чистого любопытства, а не ради сообщения в милицию интересовали обстоятельства случившегося. Мозг врачей так устроен, чтобы непременно докапываться до самой сути. Если убрать ожоги, то пазл складывался довольно просто — парень застукал свою неверную жену в объятьях ханыги и устроил скандал с мордобоем. Невзрачность ханыги значения не имела. Может, парень — импотент, а невзрачный ханыга — гибрид Казановы с Дон Жуаном. Всякое в жизни бывает. И наручники как элемент ролевой игры особого удивления не вызывали. У многих, знаете ли, чувство несвободы усиливает ощущения. А возможно, что и ревнивый муж приковывал ветреную жену к батарее, чтобы она в его отсутствие не могла бы никуда отлучиться, но герой-любовник или пришел сам, или нашел возможность освободить любимую… Короче говоря, многое можно объяснить, но только не эти чертовы ожоги кипятком. У двоих есть, а у третьего нет, хотя если он любовник, то ему вроде как положено их иметь…

— Что мы имеем, Ватсон? — сказал бы гениальный Шерлок Холмс, окажись он на моем месте. — Мы имеем довольно нестандартный набор травм, обнаженную и обожженную леди на лестничной площадке, покореженные наручники на сломанной руке леди и пар, много пара…

Да, прошу прощения, я забыл сказать, что на площадке довольно сильно «парило». Не так, конечно, как в бане, но близко к тому. В рабочей суете я не придал значения этому обстоятельству, не учел его. Решил, что тут так сильно натоплено и еще сильно надышали. Когда ты один на троих пациентов, как-то некогда задумываться над влажностью воздуха. Не до нее.

В стационар мы ехали недолго, считаные минуты, но этого времени мне хватило для того, чтобы разговорить парня и выяснить все обстоятельства случившегося. Почему именно парня? Да, собственно, никого другого я и разговорить не мог, потому что дама, получив положенное ей обезболивание, задремала, а из ханыги со сломанной челюстью собеседник был никудышный. При помощи мычания можно общаться лишь в том случае, если оба собеседника знакомы с азбукой Морзе. Я же из нее знаю только «три точки — три тире — три точки» — международный сигнал бедствия SOS, так что вариантов общения с ханыгой у меня не было.

— Мы с женой играли, — разоткровенничался парень (врачи вообще располагают к душевному общению, к тому же после потрясений некоторых людей конкретно пробивает на откровенность). — Разнообразили сексуальную жизнь. Нам такое психолог посоветовал, когда у нас после трех лет совместной жизни охлаждение друг к другу наступило. Мы разное пробовали, а в этот раз решили, что я буду похитителем, а Вера — жертвой. Ей эта роль очень нравилась. Я приковал ее руку наручниками к трубе, у нас прямо у кровати батарея, очень удобно. А когда после хотел открыть наручники, то сломал ключ. Половина застряла в замке, замок заело. Я попробовал ножовкой, но у меня ничего не получилось. Металл хороший, да и Вера все время дергалась. На нервной почве ей стало плохо, и я пошел к соседу, чтобы вызвать «Скорую» (дело было в «малосотовом» 1995 году, а стационарные телефоны в бывшей общаге были редкостью). Этот м…ла, — парень сурово посмотрел на ханыгу, — предложил перепилить наручники болгаркой. Я сдуру согласился, не посмотрел, что он пьяный. А он вместо цепи резанул по трубе, хорошо еще, что не по руке. Кипяток ударил фонтаном. Я пытался отцепить жену, а этот м…ла, вместо того чтобы мне помочь, убежал и болгарку унес. А трубу перерезал не до конца. Я уж и не помню, как отцепил жену, вот — руку ей сломал, но все же сумел. Она в панике меня по лицу ударила, нос сломала, пришлось стукнуть ее разок, чтобы не мешала спасать, короче, обоим досталось. Я вышел в подъезд сам не свой, а там этот тип стоит и ухмыляется. Ну, я от всей души и дал ему в зубы…

«При чем тут оттенки красного?» — спросите вы, дочитавшие мой рассказ до конца. Ну, во-первых, при том, что игры с наручниками вызывают определенные ассоциации. А во-вторых, оттенков красного в подъезде было предостаточно — кровь на лице, кровь на руке, кровь на полу, ожоги разной степени выраженности, багровое лицо соседки снизу… Нескучная, в общем, выдалась ночка, и вся в красных тонах.

Мораль (да, у этой истории есть мораль) такова: прежде, чем приступать к ролевым играм, обзаведитесь гидравлическим арматурорезом или гидравлическими же кусачками. Про кусачки не я придумал, про них водитель сказал. Надо же учитывать, что замок может сломаться.

«Ibi victoria, ubi instruendum», — говорили древние римляне — там победа, где оснащение соответствующее.

Берегите себя! Думайте о последствиях!

Примечания

1

Жаргонное название машины «Скорой помощи» (в переводе с немецкого — «бригадная машина»).