Неделимое. Pro-любовь…

Андрей Швайкин

Действие книги происходит в городе, поделённом Чертой по 104-й долготе. Лишь невероятные события помогают героям её преодолеть, обретая неделимую любовь и веру.

12

Пока я пробирался к палатке напротив, Умида расположилась у входа со своей стороны, подобрав ноги. Выглядела измотанной, вялой: глаза потускнели, ввалились, и без того чернущие, стали совсем угольными, как у образцового инопланетянина; губы потрескались, побелели; резко обозначились скулы. Но девушка старалась бодриться и улыбаться: искренне и виновато, словно каясь на всякий случай.

— Я не вовремя. Может, после…

— Нет, нет, садитесь, Матвейка. Немножко испортилась Умида. Только немножко, снаружи, — шутит ещё.

— Простите?

— А Машенька? Маша!

— С Лилой она. Пока шоколадки не вытаскает — не успокоится.

— Бедненькая малышка, бедненькая. Детки такие слабые, у них нет защиты против конфет.

— Вы устали всё же. Давайте я завтра…

— Матвейка, возьмите руку, — Умида внезапно подалась вперёд, закатала рукав и протянула игрушечную ладонь. — Чувствуете?

— Лёд! — подушечки пальцев обжигало холодом. — Господи! Замёрзла совсем!

— Остыла, Матвейка. Деткам нужно тепла гораздо больше, чем взрослым. Иначе гибнут при переходе… А теперь? Чувствуете?

— Да… Да. Поразительно! — в какие-то секунды ладонь полыхнула жаром.

— Это — вы, Матвейка. А говорите — завтра… Мне трудно, если никого нет близко.

— А почему не помогают ваши?

— Они — семья.

— Тем более.

— Матвейка, у семьи не забирают то, что прибыло от тебя. Можно только давать.

— То есть, — никак не мог привыкнуть к её простоте, — какая-то часть меня прямо сейчас перетекает к вашей семье?

— Конечно. Лучшая часть! — Умида оживала: я едва не отдёрнул руку. — Нет, нет, не бойтесь. Пока вас любят — вы не иссякнете! — она слегка пожала мне пальцы и убрала ладонь. — Спасибо, Матвейка! Я вас люблю!

И это невинное признание могло быть двести восемьдесят четвёртым с момента нашего знакомства, веди я учёт. При первой же встрече позвучало нечто подобное: «Вас надо любить, Матвейка». Тогда мы с Егором заявились в табор изрядно подшофе и устроили барону судилище со всеми вытекающими: оскорбления, крики, угрозы, едва до мордобоя не дошло. У приятеля вовремя отобрали биту. Он ушёл, а я остался у костра допивать прихваченную на всякий случай миротворческую водку и ещё долго пытался самоидентифицироваться в области человеколюбия. Добродушные люли, как мне показалось, слушали с интересом, сочувствием, с аккомпанементом — кто-то приглушённо перебирал струны, а потом появилась узбечка, которую до того не видел, и сказала то, что сказала. Кому «надо» и «почему» — не уточнил. Как и сейчас не нашёлся, чем ей ответить.

Конец ознакомительного фрагмента.