Личная жизнь шпиона. Книга вторая

Андрей Троицкий, 2023

Начало 80-х годов. Советский разведчик Алексей Разин работает в Нью-Йорке под прикрытием хозяина антикварного магазина. Ювелирные ценности поступают из России, выручка от продажи уходит на выполнение совершенно секретных операций. Накануне Нового года Разин пытался провести большую сделку с покупателями, которые прежде щедро платили за товар. Но на этот раз все закончилось стрельбой, Разин был ранен и чудом ушел живым. Придя в себя, он узнал, что в Москве при невыясненных обстоятельствах была убита его жена Татьяна, переводчица научного издательства. У милиции, которая занимается расследованием, пока нет серьезных зацепок. Разина отзывают в Москву. Перед отъездом он встретился с неким Стивеном Платтом, который уже много лет выполняет аналогичное задание. Платт собрал доказательства того, что значительная часть денег от продажи антиквариата уходит не на оперативные нужды. На сделках обогащаются несколько высокопоставленных сотрудников разведки. Платт хочет покончить с этими, Разин соглашается помочь, передать документы людям, которые займутся расследованием злоупотреблений. Однако в Москве он сталкивается с враждебной стеной подозрительности, за каждым шагом следят, ему устраивают подставы и провокации. Расследование убийства Татьяны останавливается. Кажется, что Разин попал западню, из которой нет выхода. На этот раз ему помогает случай и очаровательная женщина. Разину предстоит пройти трудный и опасный путь, чтобы узнать правду, разобраться в самом себе и попытаться найти убийц жены.

Глава 8

О директоре детского садика Анне Николаевне Юткевич все-таки вспомнили. Ей на работу позвонил мужчина с приятным голосом, представился майором госбезопасности Виктором Орловым. Он тепло поздоровался, будто они были давно знакомы, и сказал, что гражданке Юткевич надо одеться и минут через двадцать выйти на улицу, к детскому садику подъедет машина, черная «волга», водитель все объяснит, скажет, куда они отправятся, потому что по телефону говорить об этом не следует. И действительно, подъехала машина, водитель, немолодой дядька, сказал, что отвезет Юткевич в судебный морг, а все остальное она узнает уже на месте.

Волнение и тревога съедали Анну Николаевну всю дорогу, она старалась представить, что ждет ее в том мрачном учреждении. В моргах она еще не бывала и не горела желанием там очутиться даже с познавательными целями. Умевшая мыслить логически Анна Николаевна быстро схватила суть проблемы, решив, что с места сдвинулось та безобразная история, свидетелем которой она стала. Милиционер с Петровки предупреждал, что ее могут побеспокоить из КГБ. Значит, все кончилось плохо: ту несчастную женщину все-таки убили, сыщики нашли тело и теперь… О том, что предстоит увидеть, что вскорости случится, Анне Николаевне думать не хотелось, но пришлось, потому что ничего другое просто в голову не лезло.

Морг занимал кирпичное здание в два этажа, вокруг был небольшой парк, запущенный и неухоженный, по периметру отгороженный кованной оградой от улицы и ближних дворов. У крыльца ее встретил мужчина приятной наружности, чисто выбритый и причесанный так, будто только что вышел из парикмахерской, где делают модельные стрижки. Темный пиджак был выглажен, пахло хорошими сигаретами и дорогим одеколоном. Мужчина представился майором госбезопасности Виктором Орловым, показал служебное удостоверение с фотографией и по-мужски сдержано улыбнулся, эта случайная улыбка выдала его прекрасное настроение, хоть оно, это настроение, никак не вязалось с этим скорбным местом и с предстоящей процедурой опознания.

Он поддерживал Анну Николаевну под локоть, когда они поднимались по ступеням на высокое крыльцо, потом шли светлым коридором, спустились в подвал, свернули в первую от лестницы комнату и оказавшись в небольшом врачебном кабинете. Орлов помог снять пальто и усадил ее на стул, сам сел за письменный стол, потому что другого места не осталось, и сказал, что он прочел показания, снятые с Анны Николаевны в Главном управлении внутренних дел. Открыл папку, погладил ладонью исписанный листок и снова неожиданно улыбнулся.

— Сегодня я попрошу вас выполнить свой гражданский долг, — сказал Орлов. — Вы взрослый человек и наверняка обо всем уже догадались. Знаете причину, по которой я вас вызвал, то есть попросил приехать… Сейчас мы пройдем, собственно, в прозекторскую, и там в присутствии понятых вам будет предъявлено тело… Не хочу забегать вперед. Вы посмотрите и скажете, когда, где и при каких обстоятельствах имели счастье, — в этом месте Орлов снова улыбнулся, — видеть этого, так сказать, субъекта. Свеженького. Еще не похожего на замороженную курицу. Вскрытия не делали, поэтому ваша задача облегчится.

Анна Николаевна сама улыбнулась в ответ, сообразив, что та несчастная женщина наверняка жива, а вот грубиян, распускавший руки, совсем даже наоборот, скончался не по своей воле, не дожив до старости, — туда ему и дорога. Все-таки бог на свете есть… Орлов зачитал выдержки из показаний, которые Анна Николаевна давала на Петровке, когда встречалась с майором милиции Судаковым, и спросил, все ли верно записано. Если есть, что добавить, можно будет составить дополнительный протокол, но не сейчас, позже, много времени это не займет, без бумаготворчества в наше время никак нельзя.

— Все верно, — кивнула Анна Николаевна, которой передалось доброе настроение. — И добавить нечего.

— Ну вот, видите, как хорошо. Тогда не будем терять время. Значит, программа такая. Сейчас вы все посмотрите. Ну, то есть вам все покажут. Подпишите протокол опознания. А машина вас до дома отвезет. На работу возвращаться я вам запрещаю, категорически. Посидите за чаем у телевизора. Отдохните.

— За машину спасибо, я еще слабая после болезни. Но телевизор будет позже, сначала надо с собачкой погулять.

— У вас собачка? Надо же… Приятно, что после работы тебя кто-то ждет, ну, родная душа. А я только мечтаю завести. Руки не доходят… Пальто здесь повесьте, там запах неприятный. В ткань быстро впитывается. Сумочку с собой возьмите. Кабинет я запру.

* * *

Они вышли в тесный коридор, оттуда в комнату, освещенную люминесцентными лампами. Здесь на банкетке в углу сидели, тихо переговариваясь, какие-то люди. Мужчина с женщиной, оба в верхней одежде, — понятые, наверное, прямо с улицы привели. Хмурый санитар в сером халате и черной вязанной шапочке и молодой человек в шерстяном костюме. Высокий и серьезный, видимо, из госбезопасности. Под мышкой папка, ботинки начищены. Люди встали как по команде, обменялись с Орловым короткими репликами. Санитар махнул рукой, показывая, куда идти, открыл дверь, обитую железом, включил свет.

Люди один за другим робко переступили порог, оказались в ярко освещенном зале. Было довольно прохладно, под потолком два узких окошка с решетками, близко к ним три секционных стола серого мрамора, два пустых, на третьем тело, прикрытое простыней. Все участники действа знали, что им делать. Двое понятых встали в стороне, молодой оперативник присел за письменный стол и открыл папку. Санитар остановился у изголовья, готовый снять простыню с покойного.

Орлов подвел Анну Николаевну вплотную к секционному столу и стал держать ее под локоть, словно боялся, что женщина может почувствовать себя нехорошо. Он кивнул санитару, тот опустил простыню с головы и груди до пояса. Взглядам открылся мужчина крепкого сложения с татуировками на груди и руках. Белое, как бумага, лицо искажено гримасой боли, лоб сморщен, зубы оскалены, нижняя губа так глубоко искусана, что казалось черной. Над верхней губой темная полоска усов. Русые вьющиеся волосы на голове, наверное, при жизни были красивыми, теперь спутались, потемнели, сделавшись похожими на паклю.

Понятые отвели взгляды, женщина достала платочек и поднесла к носу, словно спасалась от нехорошего запаха. Мужчина комкал в руках меховую шапку и шмыгал носом. Анна Николаевна не испугалась. Смотреть на обнаженное мужское тело ей было неприятно и неловко, будто она подглядывала в замочную скважину, а за дверью происходило нечто непристойное.

Живот мужчины был высоким, вздутым, из середины торчал синеватый пупок. Видимо, перед смертью человек плотно поел. Широкая грудь оказалась белой, почти безволосой, какой-то бабьей. Слева бледная татуировка, кажется, что это ребенок сделал рисунок шариковой ручкой. Два входных пулевых отверстия заклеили пластырем на матерчатой основе. Одно из них над правым соском, синим, похожим на сморщенную сливу, второе тоже справа, чуть ниже ребер.

Голос Орлова заставил ее вздрогнуть:

— Анна Николаевна, посмотрите на тело и постарайтесь вспомнить: этого человека вы видели? Если да, уточните: когда, где, при каких обстоятельствах?

Стало очень тихо. Анна Николаевна сделала полшага вперед, чтобы лучше разглядеть лицо. Хотя с первого взгляда, с первой секунды поняла, что произошла ошибка, этого мужчину она никогда не встречала. Взгляды присутствующих она чувствовала кожей и знала, какого ответа ждет от нее этот милейший человек Виктор Орлов.

Она покачала головой и сказала:

— Нет, этого… Этого мужчину я никогда раньше не видела.

И заметила, как изменилось лицо Орлова, будто вытянулось, как переглянулись понятые, а санитар закашлялся. Человек, сидевший за столом, бросил писанину.

— Анна Николаевна, человеческое лицо меняется после смерти, — сказал Орлов. — Бывали случаи, когда мать не узнавала покойного сына. Посмотрите внимательнее. Не торопитесь.

Анна Николаевна покачала головой и повторила:

— Я не встречала этого человека.

— Мы сейчас кое-что изменим, — Орлов отошел к дверям и включил освещение под потолком и над другими столами, затем достал очки и нацепил их на нос покойного.

— Вот, так лучше будет. Очки — это важная штука, они меняют лицо. Тот гражданин в очках был?

— Да как сказать… Вроде бы без.

— Вроде или точно? Вспоминайте.

— Господи, ну, я вспоминаю. Точно, без очков.

— Впрочем, очки это всего лишь деталь. Их можно надеть, а можно снять. В тот момент, когда вы увидели этого гражданина, он очки снял. Правильно?

— Может быть, снял, — кивнула Анна Николаевна.

— Может быть или снял?

— Ну, значит, снял, если их не было.

— Хорошо, занесите в протокол, что в тот момент, когда гражданка Юткевич видела Константина Бортника, очков на нем не было.

Анна Ивановна чувствовала, как от нестерпимо яркого света стало щипать глаза, будто сильный ветер подул. Наворачивались слезы, она часто смаргивала, но это не помогало, теперь лицо покойного сделалось расплывчатым, потеряв четкие очертания.

— И еще, у него усов не было, — сказала она.

— А-а-а… Значит, вы утверждаете, что усов в то время Бортник не носил?

Анна Николаевна запуталась:

— Да, утверждаю. То есть, я не знаю, носил или нет. Но я их не видела.

— Понятно… Теперь понятно: вы усов Бортника не видели. Это надо обязательно записать, — деловито кивнул Орлов. — В день встречи гражданки Юткевич с Константином Бортником усов у него не было. Лучше так: усы были сбриты. Это правильнее. Да, Анна Николаевна, так правильно?

— Ну, наверное, правильно.

— Анна Николаевна, есть еще замечания?

— Нет, замечаний нет.

— И ладно. И хорошо. Ну, тогда давайте закругляться, товарищи. А то медикам тут еще работать, а мы мешаем. Подходите к столу и подписывайте. По старшинству. Уважаемая Анна Николаевна — вы первая. Подходите. Вот сюда…

Анна Николаевна не тронулась с места. Она подумала, что ее ловко облапошили и теперь ей подсунут бумагу, которую наскоро настрочил молодой оперативник, или составил ее заранее, и сейчас дополнил парой замечаний про очки и усы. Она забыла свою робость и сказала негромко, но ясно:

— Прошу занести в протокол, что человека, которого тут называют Константином Бортником, я никогда раньше не видела. Повторяю: никогда не видела. Ни с усами, ни без усов. Ни в очках, никак. Этот человек мне не знаком. Так и запишите, как я говорю. Слово в слово. Иначе я ничего не подпишу. Поищите другую дур… Другую свидетельницу.

Орлов кивнул Гороху, мол, заполняй новую бумагу, чего время зря терять.

Через четверть часа Анна Николаевна снова оказалась во врачебном кабинете и надела пальто, без которого озябла.

— Подождите наверху, — рассеяно бросил ей Орлов.

Он сидел на столе и терзал телефон, раз за разом набирая один номер, но было занято.

Анна Николаевна по лестнице поднялась на первый этаж, где галерея с окнами. У входной двери оказался диванчик. Она просидела минут десять, решив, что Орлов забыл об обещании подбросить ее до дома на казенной машине, но спускаться в тот же подвал и напоминать о себе, о чем-то просить, не хотелось. Она вышла в сквер, оказалась за оградой и спросила прохожего, как добраться до метро.