Американский брат

Андрей Троицкий, 2015

Вот уже восемь лет американский бизнесмен Томас работает советником в одном из частных московских банков. Со стороны он выглядит успешным человеком. Деньги текут рекой, Томас вращается в обществе богемной публики, эстрадных звезд, королей банковского мира. На самом дела, не все так хорошо. Семейная жизнь по существу разбита: жена ведет в Майами свободный образ жизни, две дочери выросли и стали забывать отца. Но главное, – Томас завяз в сомнительных и опасных денежных операциях, и выбраться из криминального водоворота с каждым днем все трудней. Пора думать не о деньгах, а о спасении жизни. Хорошо, что рядом младший брат Джон, человек серьезный, на которого можно положиться в трудную минуту. Он обязательно поможет… Если это вообще возможно.

Глава 5

В аэропорту Майами Джон взял такси, дорога заняла около часа. Новый дом из стекла и бетона, стоял возле океана. Луис встретила у входа, шагнула вперед и поцеловала в щеку. С распущенными, выгоревшими на солнце волосами, одетая в белый марлевый балахон, подпоясанный тонким красным поясом, — она выглядела помолодевшей лет на десять. Глаза яркие и живые, кожа загорелая, блестящая и тонкая, будто пергамент, разглаженный утюгом.

Недавно она сделала новую подтяжку, и теперь берегла натянутую кожу, стараясь не улыбаться и не хмуриться. Лицо было каким-то застывшим, словно у замороженной рыбы. С расстояния в двадцать шагов Луис казалась юной девушкой, если подойти поближе и присмотреться, впечатление портилось, но лишь слегка. Она скороговоркой задала несколько дежурных вопросов, о муже, московской погоде и самочувствии, но, погруженная в свои мысли, ответы не слушала.

— Ты еще не видел этого дома? — Луис старалась не встречаться с Джоном взглядом, будто испытывала смущение или вину. — Вот как… Что ж, тогда пойдем.

Показывать новый дом не хотелось, но и отказаться нельзя. Куртку, чемодан и спортивную сумку Джон оставил внизу. Поднялись на второй этаж, пробежались по длинному ряду комнат, пустых нежилых, забитых антикварной мебелью. Кажется, нога человека не ступала здесь очень давно, разве что уборщица появлялась раз в неделю, чтобы смахнуть пыль.

В хозяйской спальне возле кровати, на комодах и столиках, попадались фотографии моложавого стройного мужчины. Кажется, у Тома появился соперник, впрочем, черт его знает, что это за человек, — приставать с вопросами не хотелось. В своих тяжелых ботинках и темном костюме Джон чувствовал себя провинциалом из прошлого века, попавшим на светский раут. В коридоре на стенах — полотна маслом, будто в картинной галерее. Четыре картины висят в холле у лестницы, — это пейзажи городов и природы во фламандском стиле.

Настенные светильники отключены, в дневном естественном цвете, проникающем сквозь стеклянный потолок, полотна кажутся темными, словно густо посыпаны пылью. Остановились, Джон стал разглядывать картины. Это могли быть старые голландцы, например, прямые потомки Питера Брейгеля Старшего. Или, скажем, Отто Дикс, некоторое время работавший в этой манере. Брат искренне считал, что между Диксом и Ван Гогом есть много общего, но Дикс — гениальнее. Впрочем, — картины, разумеется, современные, стилизованные под старину, — брат не мог позволить себе ни старых фламандцев, ни немецкого авангарда двадцатого века. У Тома не было, просто не могло быть таких денег.

— Это подлинники?

— Ты в этом разбираешься? — Луис смотрела удивленно. — Возможно, подлинники. Том привез их из Европы. Я боюсь, как бы с ними не возникли проблемы. И адвокат тоже говорит, что… Если картины стоят кучу денег, могут возникнуть проблемы. Придется объяснить, на какие доходы приобретены эти вещи. Если у налоговой службы появятся вопросы, придется что-то объяснять. Но что? Скажу, что эти картины на пляже нашла?

— А Том что говорит?

— Твой брат, черт бы его побрал, сел в тюрьму. Надеюсь, ему там быстро надоест. Он выйдет и что-то расскажет о своих приобретениях. И вообще… Поинтересуется, как живет его жена и две дочери.

Спустились вниз, сели в большой комнате с мраморными полами, ковром из крокодиловой кожи и огромным камином. Одна стена стеклянная, не поднимаясь с дивана, можно увидеть белый пляж, гребешки волн над изумрудным океаном и облако у горизонта, похожее на заблудившегося барашка. Мексиканская девушка принесла стаканы домашнего лимонада со льдом. Луис по-прежнему отводила взгляд, смотрела в дальний темный угол и покусывала губу, будто хотела что-то сказать, но не решалась.

— Где дети? — спросил Джон.

— Старшая уже год живет в Аргентине вместе со своим другом. Перл гостит у подруги.

И снова повисло тягостное молчание.

— Том позвонил оттуда. Изредка из тюрьмы разрешают сделать звонок на волю. Всего десять минут. И при разговоре присутствует кто-то из администрации. Том просил передать кое-какие вещи, ничего ценного. Все в чемодане. Разные безделушки, тетрадки с записями… И попросил меня все тебе рассказать. Честно, как было дело.

— Об этой девке, с которой сидел в ресторане, тоже просил рассказать? Мне звонил Львов. Я уже знаю всю эту отвратительную историю. Том приехал во Владимир с какой-то очередной шлюшкой, напился в ресторане. Ввязался в драку. И теперь сидит в грязной кутузке, дожидается суда и надеется на мое сострадание. А мне противно все это слушать, я не хочу знать никаких подробностей.

— Что ж, как хочешь. А что еще сказал Львов?

— Пообещал: пока муж в тюрьме, мне будут переводить деньги, сопоставимые с теми, что он зарабатывал. Львов открыл номерной счет в Европе. Даже если у банка дела пойдут совсем плохо, даже если банк вылетит в трубу… Словом, мне не надо беспокоиться о деньгах. У Львова есть совесть. Он верующий человек. Наверное, с ним хорошо работать?

— Неплохо, — кивнул Джон.

— Ты наверняка рассчитывал здесь пожить. Прости, но не могу пригасить тебя. Вечером соберутся гости. Они не знают, что Том в тюрьме. При тебе люди будут неловко себя чувствовать.

— Я уезжаю через два дня. Сначала навещу мать в доме престарелых. Заеду в наш дом. Затем вернусь в Москву.

Луис смотрела куда-то в угол и покусывала губу.

— Черт побери… Твой брат сам во всем виноват. Он сам все испортил. Всю нашу жизнь. Он думал, что я буду сидеть здесь годами и ждать неизвестно чего. Жизнь идет, муж переехал на жительство в чужую страну. Покажется два раза в год — и все. И еще присылает деньги. Деньгами можно поправить многое, но не все, черт возьми. Да, я купила этот дом и неплохо себя чувствую в Майами… Но что с того? Только не говори, что я могла бы переехать в Москву и жить там вместе с Томом. Я не поехала бы в Россию ни при каких условиях. Он знал об этом с самого начала. И согласился на эту работу, хотя я пыталась его отговорить.

— Да, да. Я знаю…

— Он живет там в Москве с любовницей, занимается какими-то сомнительными делами. А я должна хранить ему девичью верность? — Луис истерически рассмеялась. — Какое право он имеет что-то требовать от меня, когда сам по уши в дерьме. Он в открытую живет с какой-то девкой, а узнаю обо всем от чужих людей. Мне стыдно это слушать…

Джон подумал, что этот сухопарый спортивный мужчина появился в жизни Луис еще до того, как она узнала о неверности мужа, да, гораздо раньше. Эти слова, обидные и злые, Луис приготовила не для него, а для брата. Она прокручивала про себя их будущий разговор, свои упреки, обвинения, но Тома здесь нет, и кому-то надо все это выслушать. Хотелось о многом поговорить с Луис, но теперь говорить не о чем. Еще года три-четыре назад она могла сказать Тому: остановись, всех денег не заработаешь, — и возвращайся. Тех денег, что уже лежат на счете, нам хватит на всю жизнь, даже если будем прикуривать сигареты от сотенных купюр. Но Луис ничего не сказала брату, ей слишком нравились деньги, большие деньги, а потом, когда все зашло слишком далеко, она выдает гневную обвинительную речь, и получается, что страдает она одна, и больше никто, а Том — палач ее счастливой супружеской жизни. И к тому же дурак.

— Знаю, что ты обо мне думаешь, — на ресницах Луис повисли крупные слезинки.

— Кто он? — Джон кивнул на фото, стоявшее на каминной полке.

— Ну, какая разница… Он дантист. Недавно начал процедуру развода с женой. Но это долго.

— Сейчас он на работе, но скоро вернется?

— Скоро. Теперь ты все знаешь. Умоляю, не говори ничего Тому. Я сама для себя ничего не решила. Может быть, еще все сто раз изменится. Обещаешь?

— Что-нибудь ему передать?

— Передай… Ну, что я его люблю, жду и всякое такое. Может быть, с этой мыслью ему будет легче коротать время в том застенке. Правда, мне его жаль. Но он такой же парень как ты. Это у вас семейное: любите жить вдалеке от дома. А потом выясняется, что дома уже нет. И вы удивляетесь — как несправедлива жизнь. Как она жестока. Но дело в вас самих. Вы не хотите понять, что женщина не может годами жить одна. Теперь все, хватит. Вытряхивайся.

Он вызвал такси по телефону и, поцеловав Луис в щеку, уехал.