У-мир-рай

Андрей Титов

Ужас проще, чем ты думаешь, ближе, чем хотелось бы. В этой книге не будет километров кишок и механических зомби. Только узнаваемые житейские ситуации: подруга, доведённая до самоубийства, ребёнок-инвалид как прегрешение молодости, долго пестуемая вина перед родителями… Да мало ли в нашей жизни ошибок и проступков, что оборачиваются неистребимым злом. Злом, которое само себя множит. И даже после смерти не даёт покоя…Тревожных снов Вам, дорогие читатели! Книга содержит нецензурную брань.

Будущее не вернётся

Эфир не задался. То есть, даже очень не задался. Гость в студии по любой предложенной ему теме плавал; причём, плавал топориком. Когда ведущий спросил его: «Вот ваш медицинский центр называется в честь великого целителя Авиценны, а вы хоть с трудами его знакомы?» — тот, основательно попыхтев, выдал: «Скажу больше, мы с ним даже по Интернету переписываемся». Захотелось подробностей; и они последовали. Много познавательного: стало известно, к какому месту Авиценна рекомендует прикладывать пустырник и в какой час после новолуния пить мочу. Целый ворох кармической дурости, даже для приличия не припорошенный мыслью.

После эфира к Серёге в комнату нагрянули шеф-редактор, ведущий и тихая тётенька режиссёр. Это называлось разбором полётов.

— Ладно, если б это ещё реклама была. Ересь как товар, это я понимаю, за деньги позориться возможно, а тут-то что? — разорялся шеф-редактор. — Кто нашёл этого идиота?

Сергей небеспричинно попунцовел

— Ладно, при монтаже мы некоторые перлы вырежем, — поддержал ведущий. — Но ведь трансляция шла и в Интернете. Средневековье on-line… А что у нас на следующий эфир? Лечение колбасой? Гадание на чипсах? Мистическая урина?

— Мария-Аграфена, знахарка в девятом поколении, — робко откликнулся Серёга.

— Что она, через пупок дышит? О чём её спрашивать? — поинтересовался ведущий.

— Стихами выводит бесов из организма, — уточнил Серёга.

— Опять двадцать пять. Агния Барто против апокалипсиса, — сыронизировал ведущий.

— Вы мне эту «перхоть против кариеса» бросьте, — у шеф-редактора закипала слюна, и вот-вот должны были начать дымиться сопли. — У нас программа для идиотов, но ведь не для клинических же! И свою Матрёну-Аграфену попридержите на следующую программу звать. Мы ещё после вашей Персефоны студию от куриных потрохов отмыть не можем.

Серёга покаянно вздохнул. Слова компромисса попыталась втиснуть режиссёр Инна Леонидовна:

— Мне видится…

— Вот до чего дошло, приличным женщинам мерещиться начинает, — оборвал её начальник. — Видится ей, слышится, блазнит… Так постановим: эту вашу Клементину в девятом поколении без предоставления пробных записей и конспекта программы я на эфир утверждать не буду. В понедельник на летучке жду предложений по замене клементин на более съедобные фрукты. А тебе, Серёга, посоветую: тщательней работай. Мозгами-то посуетись, глядишь, и выйдет что путёвое. Вот пару недель назад хорошая программа была «Чистка кармы через эпиляцию». Большой зрительский отклик. У меня жена наконец-то подмышки побрила.

Серёга попытался уловить разницу между изгнанием бесов стихами и чисткой кармы через выщипывание волос, не получалось, а ведущий тем временем начал бросаться идеями:

— Пробей, знаешь какую тему: слепого экстрасенса. Дескать, одного чувства лишился, другие приобрёл.

— Вот-вот, наш ответ бабке Ванге, — поддержал выпускающий редактор. — Или, чтоб про конец света кто-то начал вещать, сейчас это модно. А лучше чтоб и слепой, и про конец света, и при помощи эпиляции бесов изгонял.

Тётенька режиссёр попыталась возразить:

— Но ведь, чтоб так всё сразу сошлось…

— И вот, как верно подсказывает Инна Леонидовна, ещё хорошо, если у него папоротник из ушей расти будет. Шучу, — выпускающий редактор переходил постепенно на издевательски-спокойный тон. — Я вообще серьёзный только, когда зарплату в ведомости урезаю тем, кто работать не хочет.

Насытившись выволочкой, шеф довольно обвёл глазами присутствующих, и взгляд его вдруг зацепился за исполненный в духе советского агитпропа плакат, красовавшийся за спиной Серёги.

— А это что такое? Снять! — надпись на плакате гласила: «Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья. Пиво, водка, пироги — наши лучшие враги». — У нас серьёзная медицинская программа, а вы тут такое!

И непонятно, пошутил или нет. Хлопнул дверью, оставив по себе звонкое эхо недоумения. Засуетился и ведущий — шнурок должен следовать за ботинком. Напоследок бросил:

— А насчёт слепого экстрасенса подумай

Ну, это так, походя, дескать, будешь возвращаться домой, присматривай, вдруг да попадётся. Ага, у нас на улице этих слепых экстрасенсов как котят нерезаных, успевай отлавливать да с гарниром подавать. Сердобольная тётенька — режиссёр попыталась успокоить:

— Но вместе с тем, если подумать…

— Да хоть вы-то, Инна Леонидовна, не издевайтесь, что ли, — оборвал Серёга.

Когда из зоны разбора полётов эвакуировалась и режиссёр, Серёга подошёл к полкам с подарками различных гостей программы. Каждая из скляночек или банок была пронумерована и подписана: «кактусовое варенье», «мазь на основе собачьей слюны», «мыло на крысиных хвостах — от радикулита» — паноптикум отечественного знахарства. Серёга откупорил бутылочку, на которой собственноручно вывел: «Самогонка на вороньем глазу». Вообще-то, полагалась принимать наружно, но травник Ефим, её подаривший, говорил, что в редких случаях можно пятьдесят граммов и внутрь употребить. У самого травника Ефима такие редкие случаи каждый день бывали, а перед записью программы их аж с десяток набралось, а вот Серёге только сегодня приспичило.

Пара дней поиска, беспробудного, как пьянство: прошерстил блокноты, прорыскал Интернет, затоварился по полной макулатурой, типа «Третий глаз» — бесполезно! О слепых экстрасенсах ни слова. Стал надеяться, что рассосётся всё, забудется и он опять втихую на эфир очередную Марию-Аграфену протиснет, только звать её будут по другому. Не случилось. В пятницу подошёл шеф-редактор и поинтересовался:

— Как там у нас с бабками Вангами отечественного производства?

Потупил глаза Серёга.

— В общем, хоть сам экстрасенсам глаза выткни, а в понедельник отчитайся и в субботу на запись приведи.

Весь вечер в поисковиках. Набирал и «слепой экстрасенс», и «незрячий знахарь», и даже «зенки выколоть» — интернет взаимностью не отвечал. Обзвонил центры оккультной медицины. Разговор из пьес Эжена Ионеско: « — У вас случайно слепого экстрасенса не завалялось? — Нет, правда, недавно глухой пациент заходил…». Усталый и недовольный собрался домой. По пути мысли обуревают, хочется или расстаться с программой или стать её шеф-редактором, чтоб вот также понукать молодых: «А ну-ка найдите мне бабку, которая из молодильных яблок молодильное повидло делает». И ровно на том месте, когда он стал представлять, как посылает подчинённых за молодильной водкой, его кто-то тронул за плечо.

— Ой, это вы?

Человек незнакомый, в дурацкой шапочке, связанной ещё во времена хрущёвской оттепели.

— Это я, — уклончиво ответил Серёга.

— А я у вас на программе раз пять среди гостей был. Ну, на трибунах. Один раз даже вопрос задал. Про сопли. Помните?

Что-то смутное начало припоминаться и тут же забылось.

— Ведь, правда, удивительно, что встретились? Миллионный город, я в чужом районе и вдруг… — Среди приходивших на программу зрителей были люди неадекватные в принципе и те, кто мог притвориться вменяемым; этот не притворялся. — Миром управляет неслучайность. Ну, как могут в броуновском движении два атома найти друг друга, а ведь находят, потому что во всяком хаосе есть порядок и предначертание. Это я сейчас от Антонина иду, тоже интересный человек, так вот он сказал: «Если родился Александр Македонский, то непременно родится и тот малярийный комар, который его укусит и всю историю человечества напрочь изменит». Тоже интересная история, вы знаете, что когда ещё только закладывалась Александрия…

— А кто это такой ваш Антонин? — спросил Серёга просто для того, чтоб броуновское движение мысли у собеседника как-то успокоить.

— Слепой экстрасенс. Так вот, когда ещё только закладывалась Александрия…

— Стоп, машина, — теперь уже Серёга взял собеседника за плечо и повернул его к себе лицом. — Подробнее о слепом экстрасенсе. Кто такой, где живёт?

Нужно-то было всего лишь адрес слепого Антонина, а пришлось узнать и о космической мифологии племени догонов, и о поисках Шамбалы офицерами третьего Рейха, и о магических практиках последователей БабаДжа. Хорошо, что о случае с закладкой Александрии дорассказать не успел. Впрочем, эти полчаса не прошли даром. Главное было на руках — бумажка с адресом Антонина Протовласьева. Тоже имечко у провидца как будто для программы придумано, сложновывернутое. Завтра же надо будет навестить, с утра, не мешкая.

Блочная окраина. Подмышки родины. Типовые монстры о девяти этажах и раздолбанная песочница как украшение двора. Собаки чураются людей. Ничего мистического. Нужный подъезд — зассано всё, прокурено. Квартира на втором этаже. Допотопный звонок не работает. Серёга стучится в дверь. Открывают. Пожилая женщина в синем фартучке, руки в муке.

— Вы, наверное, к сыну? А у него пока приём. Мать с дочкой. Да вы проходите, чего стоять. Давайте на кухню. Я, правда, пока там стряпаюсь. Ну, ничего, приткнётесь в уголке, чаю себе нальёте.

Кухня тесная, на самом деле пришлось приткнуться, а не разместиться. Наливая себе чай, Серёга поочерёдно боялся задеть то хлебницу, то салфетницу.

— А давно к сыну люди-то ходят? — спросил.

— Да как несчастье случилось, — между делом, смазывая противень, ответила.

— А что такое?

— Машиной сшибло. В институте ещё учился. Толковый у меня парень-то. Юристом хотел стать. А как ослеп — какая ему учёба, какие институты?! — еле отходили. Ну, тогда он и мыслить себе стал, с чего это всё случилось, почему именно с ним. Время-то было мыслями помучиться. Ночью ему тоже не спалось… А потом: раз прихожу к нему, он и говорит: «Мама, а я ведь вижу». Я так и села. Глаза у самого, считай, вытекли, смотреть страшно, а говорит: вижу. Пояснил после: я мама, говорит, через зеркальце вижу, и не человека будто, а изнанку его. Тела чёрные во тьме ходят, а в телах грехи ещё чернее. Тут мне совсем страшно стало. Думаю, мало ослеп, так ещё и рехнулся… Пирожки поспели, с капустой и яйцом. Будете?

— Нет, спасибо, — Серёга даже чай отставил, весь в слух превратился, какие тут пироги. — Я насчёт зеркальца, извините, не понял. Откуда оно взялось у Антонина?

— У Антохи-то? После аварии у него в руках осколок оказался. Это из смотрового стекла, ну у машины-то сбоку. Врачи потом говорили, рука вся в крови, а пальцев разжать не может. Не отдаёт, значит, осколочек. Это когда уж мне на работу позвонили, в палату к нему ворвалась, он пальцы разжал. Говорит: возьми стёклышко, там взгляд мой запечатался, глаза мои остались. Блажь, думали…

На самом интересном месте шум в прихожей: стуки, ворчание, прочие звуковые излишества. Голос невнятный, как будто кто-то дерьма наелся и говорит, отплёвываясь:

— Всё готовишь, мать; пару пирогов мне оставь.

— Хоть бы гостей постеснялся. Тут к сыну пришли, там у него в комнате сидят тоже, а ты опять…

— Мой дом, мной нажит, — глава семейства ввалился в кухню, куртка нараспашку. Сразу же осёк готовящееся возмущение хозяйки: — Не бухти, мать, я на секунду.

И в сторону Серёги:

— Ты что ль по Антохины-то глазоньки явился? С девкой нелады или так — лясы поточить?

— Уймись, ты! Сорок лет вот так с ним мучаюсь, — виновато пояснила мать.

— А что, уймись? Я у себя дома. Уймись?! — И опять к Серёге: — Я, может, с гостем дорогим выпить хочу. Ты к Антохе с подарком или как все, полтинником отделаешься?

— Сейчас нет, а, если надо, то потом, — промямлил Серёга.

— Вы не волнуйтесь, я сейчас его выпровожу, — хозяйка суетливо начала сбавлять газ в конфорке. Тройку пирогов в целлофан завернула и к мужу, направлять его к выходу. Именно что не толкать, а направлять, чтоб не оскорбительно было. Сцена, по-видимому, разыгрывалась не впервой, всё выходило споро и без особых криков. Только перед тем, как хлопнула дверь, из прихожей раздался крик напоминания:

— Ты, молодой, там подумай. Если захочешь Антоху по нормальному отблагодарить, то я всегда поллитре рад буду. Здесь во дворе сижу, у гаражей, — и с вызовом: — Приёму не мешаю!

Меж тем в комнатах зашумели, тоже дверью стукнули, от Антонина выходили. Мать в суете — пироги, муж, гости, — махнула рукой Серёге, чтоб шёл из кухни в большую комнату. Серёга пошёл. Пересёкся в проёме двери с женщиной, дочь у ней на руках: немаленькая, лет пять, больная, видимо. Глаза у женщины слезой застятся. Больше понять времени нет, мать Антонина берёт за плечо Серёгу и бережно направляет:

— В большую комнату, — говорит вкрадчиво. — Антон сам выйти не может: слепой, да и с ногами, тоже после аварии… Вы проходите, проходите…

Как-то всё по-бытовому, нелепо, впопыхах. Все мистические предощущения куда-то канули. Первое, что заметил в комнате: носки на батарее сушатся. Потом хозяин: толстый, в дурацкой турецкой тюбетейке, цветастой хламиде, очки маленькие, как у кота Базилио. Обывательское представление: именно так и должна выглядеть загадочная личность. Дежавю. И уже готовность к потоку мистической ереси вызрела. Но вдруг слепой направил на него небольшое зеркальце. Секундная пауза:

— Журналист, — голос ровный, тяжкий, безликий.

— Да, — от растерянности выдохнул Серёга.

— На работу к десяти, с работы в десять. С кем общаешься, тех ненавидишь. И вокруг все творят, и никто в творимое не верит, — голос, каким пустота должна оглашать свои приговоры смертным.

Серёга уже привык к уловкам разномастных провидцев, привык к полувопросительным интонациям в их речи: «Позвоночник не беспокоит?». Того и ждут, чтоб кивнул. Здесь ни намёка на вопрос — безучастная констатация истин. И никакой заинтересованности или заискивания. Какая заинтересованность может быть у пустоты? Слепой дохнул на зеркальце, протёр его и продолжил:

— Есть у вас там баба одна, молчит всё время. Она правильно чувствует.

Тут же Инна Леонидовна представилась, как рот у неё приоткрыт в недосказанной фразе. Наваждение какое-то. Смахнуть надо. Серёга на опережение решил сработать, сразу открыть все карты.

— Теперь я уверен, что вы прямо для нашей программы созданы. Вы должны в ней участвовать. Вы должны помочь людям. Вы, знаете, какой отклик…

— Не мельтеши. Стой. Не мешай видеть.

Пауза, ничем, кроме пустоты, не наполненная.

Антонин откладывает зеркальце. Отирает пот со лба. Только сейчас Серёга заметил, насколько слепой пропотел. Слипшиеся волосы из-под тюбетейки выбились. Провидец запрокинул голову. Руки на коленях. И голосом, уже не загробным, обычным, тем, что, видимо, до аварии у него был:

— Не могу на программу. Плохо кончится.

В Серёге профессиональный азарт взыграл: переломлю, не переломлю. Затарахтел словесной картечью:

— Поймите, во-первых, вас больше будут знать, значит, вы большему количеству людей помочь сможете. Во-вторых, если вы своим даром можете предотвратить…

— Пред-от-врат-ить, — слепой катал слоги на языке, как будто ощущая их смысл наново. — Есть Промысел Божий, есть воля людская. И золотое сечение, что делит Промысел и волю. Пред-от-врат-ить. Я многое пытался предотвратить, и было хуже. Потому что воля слепа. Вы телом жизнь чувствуете: вам прикоснуться надо, чтоб понять. Наощупь идут люди, и вместо трости своими желаниями путь впереди простукивают, а когда спотыкаются, на судьбу жалуются.

— Но вы ведь можете быть этой тростью, — Серёге непредвиденно захотелось быть искренним и переспорить слепого не для себя, не для выгод телеканала, а для чего-то большего, непонятно большего.

— Будет из сотни путей один гибельный, его-то человек и выберет. Туда чувства ведут, а мы привыкли своим чувствам верить. Да и кому интересна грядущая бездна, это не цена на нефть, не болезнь предстательной, не то, что беспокоит нынче. Людей интересует завтра, а не вечность.

— Меня интересует…

— Врёшь. Ну, скажу я тебе, допустим, рукотворная катастрофа уже затеялась, и все каналы, и все соцсети её словом и видео обласкивать будут, ты что, после этого бросишь работу, начнёшь переосмыслять жизнь и себя в этой жизни? Не, возьмёшь водки, пойдёшь к друзьям, расскажешь им про придурковатого слепого. Друзья посмеются, ты вместе с ними. Наутро голова будет болеть. Надо за пивом бежать. Какая тут вечность, когда на пиво денег не хватает.

Серёгу начинало раздражать упорство Антонина. Раздражало ещё и то, что слепой был прав. Не раз бывало, что вся провидческая ахинея, озвученная на программе, становилась не более чем удачным поводом для застольной беседы.

— То есть, по-вашему, легче и не доказывать? И не пробовать даже? И вам так будет спокойней, что ли? Вы хотя бы мне докажите свою правду, свой взгляд на будущее, и это будет уже много. А программу, знаете, сколько таких, как я, смотрят? Знаете, какой у неё рейтинг? И если захотите, если постараетесь, если за вашими словами что-то есть, вы многим из них сможете доказать…

— А ты попробуй, докажи мне, что у тебя глаза карие. Ведь я слепой, и не вижу этого…

У Серёги и в правду были карие глаза. Это слегка обескуражило; не настолько, правда, чтоб взять и сдаться.

— Да и доказано всё уже, — голос провидца был тих и устал. — и Бог есть, и дьявол есть, и добрых Бог милует, а злых да неверных наказует. Коли своеволием глаза не затуманены, видно всё.

— А вы все равно будете у нас на программе. Я так хочу и я так сделаю. — Раздражение как кипящий суп в кастрюле, вот-вот выплеснется.

— Волей глаза затуманены, — на выдохе, почти не слышно повторил слепой и закрыл ладонями стекляшки кото-Базилиевских очков.

— Да и почём вам знать, кто как отреагирует на ваше выступление? — ярился Серёга.

— Смешной, — сказал, не улыбнувшись, Антонин. — Дай-ка, гляну ещё.

Слепой потянулся за зеркальцем, оставшимся лежать на пуфике рядом с ним. Взял его в руки, протёр, направил на Серёгу. Тот хотел сказать ещё что-то важное, умное, из тех убедительных фраз, которыми он прельщал гостей на программу, про рукоплескания аудитории и грядущие дивиденды, но Антонин его осёк.

— Стой. Обернись, когда надо обернуться. — Серёга обернулся, только календарь на двери увидел, с тигром. — Не сейчас. Когда надо. Когда окрикнут. Окрикнут, чтоб жил ещё. Не твоя пора. Бойся коровы в городе, молока не дающей. Где чинят, там и рушится. Запомни имя своё, Семён.

— Пальцем в воду! Меня Сергеем зовут, а не Семёном. Сергеем!!! В вашем словесном конструкторе лишняя деталь. Не сходится моделька-то, не выстраивается! — Сергей заметно обрадовался тому, что жизнь входила в привычное, понятное для него русло. Для шарлатанов он всегда мог находить нужные слова.

— Сергей не спасётся… — вздохнул слепой.

— То есть вы не хотите публично ошибиться? — Серёге показалось, что он разгадал слепого, ещё чуть-чуть надавить и… — Не бойтесь. Есть монтаж: неудобные ситуации можно сгладить. Я это согласую.

— Смерть сгладить нельзя. Приду на эфир, а за мною она. У осветительных приборов встанет и улыбаться будет.

— Ну, это вы лишку хватили. Такая страшилка, чтоб от эфира отмазаться, что ли?

— Ну да, такая страшилка, — примирительно сказал слепой. И вдруг с совершенно другой интонацией, непророческой, игривой, приблизив зеркальце поближе к Серёге, выдал: — Рукоблудишь. Ай-я-яй.

И засмеялся. Серёга небеспричинно попунцовел. Антонин махнул на него рукой.

— Иди, иди. Там у вас на этот день ещё другой дурак в студии запланирован. Скипидаром лечит. Его на пару эфиров растянуть можно.

— Но я у вас ещё буду. Ещё и договорим… И договоримся. А тут, на всякий пожарный, телефоны редакции оставлю, — Серёга положил на столик рядом со слепым визитку и пошёл к выходу.

В прихожей мать Антонина, заполошная: наскоро попрощался, наскоро отказался от пирожков, ретировался. Надо всё обдумать. Герой, что надо. Шеф-редактор похвалит, если тот придёт. Если… Что за жизнь в сослагательном наклонении? Чем бы всковырнуть это «если»? Деньги, по всему видно, мало его интересуют, слава тоже не то, о реализации своего призвания заикался уже. Хоть жениться обещай. «Если»… Внезапный окрик шлепком по уху:

— Ну, и что тебе мой выкормыш нагадал? В бобылях ходить будешь или что?

Отец Антонина, за гаражами, как и говорил. Вот он и ответ на все «если»! — сидит на лавочке, шапку в руках мнёт, угрюм от недоперепоя. Серёга к нему как к старому знакомому, включил радушие на полную катушку. Вначале разобъяснялся в признательности «к такому отцу такого замечательного сына», называл Антонина феноменом, о котором вся страна должна знать. Горе-батька довольно при этом хмыкал. Потом, между делом, заикнулся, что сам я, дескать, с телевидения. Следом, к слову, что с Антонином он об эфире договорился. Ну, и на верхосытку вскользь посетовал, что хотел, мол, отблагодарить провидца за участие в программе, но тот благородно отказался, какая жалость. Намёк был понят незамедлительно.

— С тех пор, как выдумали коньяк и завезли его в наш магазин, проблема благодарности должна перестать тебя беспокоить, — папаша старался при телевизионщике держаться достойно, фразы выстраивал длинно и умно.

Серёга подстраховался и взял к поллитровке пятизвёздочного ещё и чекушку. Усилия были оценены:

— Вот такой у тебя эфир будет! — обнадёживающе вскинул заглавным пальцем папаша перед самым лицом Серёги. — Вот такой! Потому что ты пацан с пониманием, сразу врубился, сколько для озарения граммов надо.

Тут же он этим вскинутым пальцем и нос себе утёр после очередного глотка коньяка.

Понедельник, редакция, летучка. Серёга подзадерживался. С дороги, из пробки позвонил, дескать, всё нормально, на слепого экстрасенса могут рассчитывать. Это была не ложь, а предощущение. В конце концов, при столь продолжительном общении с разного рода провидцами мог и он у них чему-то научиться. Серёга ехал и предощущал: сейчас войдёт, ведущий радостно вскинет руками, шеф похлопает по плечу, Инна Леонидовна вздохнёт счастливо, а товарищи из административной группы, что так же выискивают героев на программу, судорожно позавидуют. Из маршрутки, по коридорам, бегом, три шага до триумфа, открывает дверь…

— Явился, не запылился, — саркастически встретил его шеф.

— Я тут звонил, многое объяснить не успел. Действительно, уникальный дядька. Слепой, после аварии. Всё в точку, что ни скажет. Он, может, единственный на весь город слепой экстрасенс.

— Молодец, следующий раз поручим найти тебе негра-космонавта, который багульником плоскостопие лечит. — Шеф-редактор рукой показал на свободный стул.

Инна Леонидовна попыталась вступиться:

— Но ведь мы давно уже…

— Не гуляли в неглиже, — зарифмовал повисшую в воздухе фразу шеф. — Садись, Серёга, и больше не опаздывай. Про слепого конспектик набросай для ведущего. Так, что у нас будет гарниром к слепому?

Шеф-редактор обратился к парню, который отвечал за гостей, приходящих в студию для того, чтоб экстрасенс помог им разобраться в какой-либо жизненной ситуации. Парень суетно начал перебирать бумаги, выказывая административную прыть. После того, как деловая активность начальством была засвидетельствована, не заглядывая в бумаги, начал:

— Так. На первое у нас Мчечислав из реалити-шоу «Хата с краю», у них там свои заморочки, в общем, нужно относительного его отношений с Желанной совет дать. Далее, по письму: муж разыскивает жену, пропала полгода назад. Муж, правда, с горя немного неадекватен, но вполне зрелищно: плачет, голова подёргивается. Ну и напоследок, думаю, кого-то из нашей актёрской базы, допустим, разыграть ситуацию с поступлением в ВУЗ.

— Но ведь уже… — робко попыталась напомнить Инна Леонидовна.

— Ну, хорошо не поступление в ВУЗ, — раздражённо огрызнулся предлагавший. — Если вы так активно выступаете против, пусть студент придёт со своей однокурсницей, которая от него забеременела. Она не хочет аборта, он не хочет ребёнка — вот вам и дилемма.

— А что? Аборта ещё не было, — развёл руками ведущий.

— Хорошо, утверждаем. Только начнём беседу с аборта, это такая реальная замануха, если грамотно тему разработать, потом этот ваш неадекватный муж, и на сладкое — Мчечислав, чтобы девочки до конца программу смотрели.

— Мне кажется не надо с актёров начинать, — неожиданно для себя возразил Серёга. — Слепой раскусить может. Я же говорю, там что-то есть.

— Опять кто-то «Секретные материалы» на ночь смотрел, — сморщился в сторону Серёги шеф. — Все ваши туфтоделы не могут угадать, в какой руке арбуз спрятан! Умудряются пукнуть в воздух и промахнуться, а ты говоришь… Кстати, как там зовут твоего слепого?

— Антонином.

— Так и знал, что Паригорием, — шеф привык передёргивать замысловатые имена гостей программы и делал это с удовольствием, — смешной денёк будет: сначала запись Стефана Громкопопуло, потом Антонина, наверняка, Тихоструева. Откуда вы эти лингвистические рудименты выискиваете, тени забытых предков?

— Стефана зовут Григоропопуло, — поправил начальника коллега Серёги. Он также предлагал гостей на программу: с этой недели вышел из отпуска, и вот, оказывается, сразу же с готовым героем. Прыткий. Умудрился к тому же, чтоб обсуждение вокруг его гостя на скорую руку прошло. Серёга задержался-то всего на четверть часа, а уже ни о каком Стефане речь на летучке не велась. Интересно, чем он так заинтриговал шефа, что сомнений по герою не возникло?

— Посмотрим ещё: как и чем он у тебя «популо», — будто зачуяв Серёгино недоумение, шеф решил доразобраться с первым героем, — какие места он будет мазать своим скипидаром — это-то ты хоть знаешь?

Серёга поперхнулся — «скипидаром лечит… на пару эфиров растянуть можно». С ним случился «эффект Инны Леонидовны», когда хватало необдуманности, для того чтобы начать фразу, и доставало осторожности, чтобы её так и не закончить:

— Вы знаете, мой слепой именно про это…

— Сочинил либретто, — привычно застихотворил неоконченную мысль Серёги шеф. — Как с писаной торбой носятся со своими кармическими утырками! Оставьте эти ахи-взохи для бабусек, что смотрят программу. Для вас эти ребята просто рабочий материал. Из него рейтинг лепится.

— Но что, если, — взволнованно и споро, боясь, что её остановят, вклинилась в разговор Инна Леонидовна, — что, если один из этих утырков, один из тысячи, из сотни тысяч, прав? Я так, когда думаю об этом…

Здесь решительность тётеньки режиссёра закончить свою мысль окончательно угасла. Но всё-таки фурор ей произвести удалось. Все оглянулись с недоумением. Возможно, если б заговорил электрочайник, присутствовавших это удивило бы меньше. А Серёге припомнилось «…баба одна, молчит всё время. Её и слушать надо». Да, что ж за совпадения?! Оцепенелость коллег снял шеф-редактор:

— Вот это первое чудо, которое случилось у нас на программе! Глухие видят! Слепые ходят! Инна Леонидовна говорит! Инаугурационная речь Валаамовой ослицы! Вместо того, чтоб языки чесать, лучше бы за сценарии программ принялись. К вечеру чтоб были готовы! А наша болтушка, — и пальцем на Инну Леонидовну, — над анонсирующим роликом пускай трудится. Ну что, по серьгам получили? За работу, сёстры!

Для шефа всегда самым надёжным методом выхода из непонятной ситуации было разогнать всех по рабочим местам. Так случилось и на этот раз. Все за свои столы расселись, в компьютеры клювами уткнулись: кто пасьянсы раскладывает, кто в Интернете озорничает — деятельность редакции становилась видимой для начальства.

Интернет, кофе, пасьянсы, немного текста пописать — ощущение заурядного офиса. Просто специфика своя — НИИЧаВо времён суверенной демократии, чародейства next. Вот и опять на специфике этой прокололись — ведущий мазь на собачьей слюне разлил, на всю комнату воняет. Решили помещение проветрить. На это время кто в кафе, кто курить, кто по офисам других программ, а Серёга решил сходить за кумысом. Не то что с похмелья, просто, было дело, на одну из программ казахского лекаря приводил — тот очень убедительно про целебные свойства кобыльего молока рассказывал. Алкоголя почти не содержит, бензоатом натрия не порчен, бодрости придаёт — что ещё надо, чтоб достойно встретить рабочий полдень? Благо и молочный магазин поблизости — только перекрёсток перейти. Правда, его, вроде, закрывать собирались, но пока суть да дело… В общем, накинул пуховик свой синий, поверху зенитовский шарф — и за порцией кисло-молочной свежести.

Перекрёсток миновал, на магазин свой любимый глянул — так и есть, уже вывеску меняют. С козырька магазина пара рабочих весёлую Бурёнку отцепляют, внизу ещё пара — стремянку устанавливают. Но люди из магазина вроде бы выходят, есть смысл до крыльца добежать, глянуть. И побежал было, но…

— Семён! Семён!!! — сзади кто-то истошно закричал.

Сергей обернулся. Что-то смутно припоминаемое заставило обернуться. Какая-то незнакомая женщина, торопясь, шла ему навстречу, а за два шага до него растерянно остановилась:

— Ой, извините. Просто и курточка, и шарф — всё похоже. Извините, спутала.

— Сергей! — ещё один крик, истошней, опять из-за спины, со стороны магазина. И грохот вслед крику. И крик превращается в вопль. И вопль рвёт небо в клочья:

— Серё-ё-ё-ё-жа!!!

Лицо женщины напротив перекосило, прикрыла ладонью приоткрывшийся рот. Какой-то мужчина реактивно вперёд подался, пакет из рук выпал. Пенсионерка перекрестилась, не выпуская из рук газеты. Ещё грохот сзади. Серёга повернулся в сторону магазинного крыльца, куда он чуть-чуть не дошёл. Поворачивался, не думая. Мысль вытеснялась множеством звуков. Железный остов весёлой Бурёнки, только что висевшей над крыльцом лежал на земле. Окровавлен. Рядом тело, верхняя его часть придавлена вывеской. Девчонка рядом с вывеской, зачем-то тело за рукав дёргает:

— Серё-ё-ё-ё-жа!!!

Из магазина выбежал охранник, что-то говорит рабочему возле упавшей стремянки. Вместе идут к вывеске, начинают её стаскивать с тела. Не стаскивают, почти волокут. Наверняка, всё это неправильно, не так надо. «Где чинят, там и рушится». Края вывески в крови, и улыбка у Бурёнки алым забрызгана. «Бойся коровы, молока не дающей». После того, как железную пластину отнесли, стал виден погибший. Что погибший, ясно сразу. На пол-лица кровавая мяша.

— Серё-ё-ё-ё-жа!!! — молодая девчонка перед трупом, платок сбился, волосы уже разметались.

«Сергей не спасётся…». И девчонка молодая, и погибший парень, видимо, её ровесник. Рэперские штаны, модные кроссовки, футболка из под куртки топорщится, дальше не видно — в крови. И ручеёк от парня, алый ручеёк мешается с уличной грязью; всё черней становится, всё тягучей. И к ногам подползает. Серёга ещё секунду посмотрел непонимающе и вдруг сорвался, побежал. По пути с женщиной столкнулся, которая его Семёном окликнула — и дальше понёсся. Ещё люди, ещё толчея — дальше. Светофор, жёлтый цвет — дальше! Перебегает дорогу, машины тормозят, ругань — дальше! Прочь! — не видеть, не думать, не понимать! Около телекомпании остановился, пара мужиков стояли возле входа, курили, вроде бы знакомые.

— Слышь, что там напротив случилось, визги какие-то? — спросил один из куривших.

— Сигареты не найдётся? — Серёга спросил механически, не думая; вообще-то он почти не курил, разве что после выволочек шефа, бывало.

— Да на, — протянули ему пачку и зажигалку, — ты, кажется, из этой экстрасенсорной программы?

Зажигалка не срабатывала, огонь не высекался.

— Подожди, я сейчас сам тебе прикурю, — решил услужить собеседник, — я что про программу-то вспомнил. Вы там из нашей «Хаты с краю» себе Мчечислава на эфир зазываете, ему вопросы лучше заранее написать, он тупой. Ещё лучше и ответы согласовать.

Серёга кивал. Не слушал, но кивал. В голове прокручивалось: вопли, перекрестившаяся газетой старушка, девчонка дёргает лежащего за рукав, двое стаскивают с него железный остов, и лицо женщины, что по ошибке его окликнула. «Обернись, когда надо обернуться. Когда окрикнут. Окрикнут, чтоб жил ещё». Внезапно за плечо взяли. Вздрогнул. Тех двух из «Хаты с краю» уже не было. Ушли, а он всё ещё им в ответ кивает. Инна Леонидовна рядом: в шубке, с пакетом, собралась куда-то, по пути его встретила:

— Ты же не куришь… — и осеклась, и рассматривать стала. — На тебе лица нет. Что-то случилось?

— Инна Леонидовна, — Серёга смял и бросил сигарету, — вы скажите шефу, что меня сегодня не будет. Я к своему слепому пошёл. Только постарайтесь всё это сказать до того, как вас оборвут. Объясните, что мне с Антонином ещё раз договориться нужно. Или не договориться. А в магазин не ходите, там… Ну, не ходите, в общем… Вы знаете, слепой и о вас вспоминал. Вы не зажимайтесь и не бойтесь, когда говорить начинаете. Всё правильно. Всё правильно и всё очень страшно. Один из тысячи прав. Какая глупость!

Говорил сумбурно, мысли пихались, дроблёная фраза шла градом. Инна Леонидовна выглядела совсем огорошенной. Хотела, что-то уточнить у Серёги, но даже и слова нужного выродить не смогла, просто рот открыла. Серёга кивнул ей, потряс за плечи, развернулся и скорым шагом пошёл к трассе, тормозить тачку.

Пока ехал, в голове прокручивал варианты разговора, целые диалоги выстраивал: что если слепой так скажет, что если промолчит. Всё сводилось к тому, что надо придумать какую-то убедительную версию, почему Антонин не может прийти на эфир; не надо ему приходить. И как-то складно всё получалось, пока ехал. А как вышел из машины, как с шофёром расплатился, сразу окрик из-за спины. Блин, опять окрик:

— О! Четвёртой власти великое здрасьте! Не боись, пресса, всё пучком будет. Уломал я Антоху, всё как есть вам расскажет, только записывай.

Отец провидца в подпитом радушии уже и руки распахнул для объятий, Серёга увернулся. В обиде пьянчужка развёл руки ещё шире:

— Что ты как не спонсор-то? Говорили мне, что телевидению верить нельзя. Балаболы одни.

— После, после, после, — на ходу отмахивался Серёга, — с Антонином переговорю, тогда…

— Ну, как знаешь, я его, как уговорил, так и отговорить могу, — бурчание вослед.

Бег с препятствиями, продолжение: в дверях встретила мать слепого, сухонькая, строгая, наступательная. С порога:

— Кто тебе велел этому алкашу коньяка покупать? Хочешь расплатиться с Антоном, мне денег дай. Взяли повадку бухлом откупаться. Я пущать к сыну не буду, если так.

— У Антонина приёма нет?

Вместо ответа мать ворчливо:

— Ты слово дай, что муженька моего ненаглядного спаивать не будешь?

— Не буду, не буду, не буду, — слова как отмашка, быстрей бы к слепому проникнуть.

— Нет у него никого, проходи. Только потом уж уговор соблюди. А то мне нынче муж и трезвый не особо нужен, а пьяный и подавно. Не подведи, говорю.

Кивки вместо ответа, и рысью в комнату провидца. Не вошёл — ворвался. Слепой аж в креслах дёрнулся.

— Что вы там говорили, почему вам на эфир не хочется? — Серёга выпалил заготовленную фразу, но не так, как хотел, чересчур заполошно, срывающимся голосом.

Антонин, не спеша, взял газету со стоящего рядом столика и перекрестился с газетой в руках:

— Свят, свят, свят… Напугал, оглашенный.

— Не юродствуйте, вы всё знали: и про упавшую вывеску, и про погибшего Сергея. И про будущий эфир что-то знаете. Вы можете не ходить, если не хотите, поверьте, я что-нибудь скажу, как-нибудь выкручусь.

— Вечно у вас что-нибудь, как-нибудь да кое-где, счастливые люди, — Антонин положил газету обратно на стол и говорить начал с серьёзной усталостью в голосе. — На эфир я пойду. Теперь уж не миновать. Как ты там говорил: «докажите свою правду хотя бы мне, и это уже будет много». Красиво глаголешь. Убедительно. Трудно не согласиться. Надо идти.

— Да бросьте вы! Всё же знаете, всё вам понятно и никто вас принудить не может. Давайте лучше сообразим отмаз вместе, почему вы в этот раз прийти не сможете, — тут Серёгу спасительным компромиссом в голову шибануло, — или так, почему перенести запись надо. Может в следующий раз, через какое-то время и ничего страшного, если вы в программе сняться согласитесь?

— Всё бы вам перед вечностью отмазки придумывать, «следующими разами» душу тешить. Сказано, пойду. И придумывать тут нечего, всё уже за нас придумано. Номер телефона — спасибо, что оставил. Надо будет с администратором насчёт машины договориться. Я, видишь, на всякой-то не уеду — инвалид.

— Давайте, тогда так. А что будет-то? Из-за чего идти не хотели? Что там плохого увиделось? — Серёга разговор припоминал смутно, во время прошлого визита он больше старался переубеждать, а не запоминать.

— Да, мелочи все наши сегодняшние «плохо»; блохи настоящего. Блошкой больше, блошкой меньше — суета… У вас на работе, наверное, это бы назвали ненужным информационным поводом. К чему, чтоб коллеги вам косточки перемывали, да прокуратура на канал ходила?

— Так что всё-таки будет?

— А что будет? Неминуемое будет, неизбежное пройдёт…

— Да, какое неизбежное, если вы можете и не прийти? — Серёга вновь начинал кипятиться. — Всё в вашей воле. Просто, взять и не прийти, а я объясню, что-нибудь.

— Вся воля израсходована, Промысел остался. — Слепой опять начал говорить голосом из космической могилы. — Всякий шаг необратим, и малый тоже. Ты свой шаг сделал, коньяк купил. Пустяк, казалось бы. А вся жизнь из необратимых пустяков слеплена. Вот тогда отпущенную свыше волю ты и израсходовал, золотое сечение перешёл. Было место для твоего решения, и нет места для твоего решения. Теперь только Промысел ведёт.

— Да что за золотое сечение? Вы проще сказать не можете?

— Да, и в институте невесть чему учился. Золотое сечение — один плюс корень из пяти делённое на два. Будет время, посчитаешь, будет время, и поймёшь. Бездомный ты, Ваня, Бездомный.

— Да что вы то Семёном, то Ваней меня пугаете. Напрямую сказать трудно, что ли?

— Балуюсь так. Знанием кидаюсь да от знаний тебя уберегаю. Сам с этим «многая печали» надорвался, зачем других напрягать. К чему это? Пустое.

Серёгу разговор выматывал. Всё загадки, ссылки, подтексты будто шорохи в тумане. И непонятно, чего боишься, какой шорох, чем грозит. Он уже жалостливо просить начал:

— Но ведь если согласились на эфир, то ничего сверхстрашного не случится? Ведь не «ужас, ужас, ужас»?

Слепой улыбнулся:

— А хочешь, и я анекдот припомню? Он несложный. Встречаются две планеты. Одна другой говорит: «знаешь, на мне завелись люди». Та ей отвечает: «Не бойся, это временно, у меня такое тоже было». Правда, не смешно?

— Блин, у вас ни слова в простоте! Голову морочите. Я устал с вами. Что, блин, после программы, апокалипсис наступит, что ли?

Слепой рассмеялся в полный голос. Голову запрокинул, тюбетейка слетела и стало видно меж слипшихся волос начинающуюся лысину. Никакого космоса, мистики и наворотов, раскатистый, довольный смех толстого человека с хорошими лёгкими. Даже заразительно. Серёга почему-то припомнил слова ведущего про «Агнию Барто против апокалипсиса» и тоже вслух усмехнулся.

— Смешной ты, жалко тебя, — сквозь одышку сказал Антонин. — Иди программу готовь, вопросы набрасывай.

От того, как просто без всяких мудрёностей и тёмной тягучести в голосе стал говорить слепой, на сердце полегчало. Громогласный смех слепого подразбавил ужас до состояния приятной тревоги. Остренько на душе, забористо, как перед прыжком с тарзанки.

— То есть вы меня успокоили? — уточнил Серёга.

— Ты сам себя успокоил, а я мешать не стал, — с улыбкой сказал Антонин. — Если коньяк покупать сегодня будешь, отцу моему не давай, сам вечерком выпей. От тягостных предощущений первое средство.

— Вы, по-моему, в первый раз при мне сказали «если».

— Окарался. Такого провидца из себя корчил — и на тебе! На «если» подскользнулся, — продолжал хохмить Антонин. — Ну, давай, как там у вас говорят, до следующих встреч в эфире.

Серёга засобирался. Мать слепого подошла к нему в прихожей и сунула в руки пакет.

— Тут пирожки. Только это тебе, моего пропойцу обходи. Будет у тебя коньяк клянчить, не слушай, мимо иди. Чем ты сына-то насмешил? Я уж и не помню, когда он после аварии так смеялся.

— А я и сам не пойму, — честно признался Серёга.

— Ну, давай с Богом.

Уходил в растрёпанных чувствах. Противоречия ломили голову. Пирожки, планеты с блохами, слетевшая тюбетейка, Промысел Божий — и из мыслей сплошная окрошка с горьким квасом получилась. Густо заправлено недоумением. Видать, и вправду прав слепой, надо вечером напиться.

Напился, похмелился, жить начал. Смутное беспокойство не исчезло, просто передислоцировалось куда-то на подкорку мозга. Время от времени всплывали тёмные намёки слепого про прокуратуру, про ненужный информационный повод, но тут либо ведущий заставлял побольше нарыть сведений о бабке Ванге для пущих сравнений, либо шеф требовал связаться с Мчечиславом и проговорить с ним ход беседы в студии — дурное забывалось. Вечерами, правда, прихватывало: про необратимые пустяки начинал думать, и чащоба мыслей становилась всё темней и сумрачней. Пару раз даже звонил Антонину, но тот в своём репертуаре: нагонял туману, путал велеречивыми фразами, а потом советовал коньяку выпить. Серёга совету чаще всего следовал. А дальше по накатанной: напился, похмелился, жить начал.

Суббота. Предэфирная суета. Накладки и запарки. С утра выяснилось, что бригадир осветителей напился, пришлось срочно подменять человеком из другой смены. Потом ведущий расшвыривался текстом: «что вы мне за чушь написали». Шеф ходил и рявкал не по делу. В последний момент выяснилось, что Мчечиславу из «Хаты с краю» в гримёрку нужна особая вода, которую нигде не достать. Девушка-администратор по этому поводу наорала на гримёра. Та в свою очередь сказала, что уйдёт с программы. Всё как всегда. Первый гость пришёл в студию со своим скипидаром (на каких-то там целебных корешках настоянном). Долго сидел в уголку, молча и неприкаянно, пока шеф не удостоил его своим вниманием:

— У нас что за проходной двор? Кто впустил этого манкурта?

— Извините, я со скипидаром, — целитель заметно волновался.

— Даром, что со скипидаром. Я спрашиваю, кто пустил.

— Мне сказали, что на программу пораньше прийти надо: грим там, с ведущим поговорить.

— Так вы со скипидаром, что ли? — стало доходить до шефа. — Что ж сразу-то не сказали. Давно вас ждём. Стефан, если не ошибаюсь, Свистопопуло?

— Григоропопуло, — поперхнувшись, поправил целитель.

— Да, да, да, я и говорю Григоропопуло. Ждали, готовились, рады.

И к Серёге громко:

— Пока другого, как его, олуха нет, проведи этого в гримёрку. — И через паузу на ухо: — Грима скажи на этого Гуимплена не жалеть. Ещё бы и джинсовку ему замызганную заменить.

В общем, началось в колхозе утро. И было желание помандражировать да некогда. После того, как с первым гостем разобрались, внезапно выяснилось, что за слепым машину ещё никто не послал. Девушка-администратор снова заистерила. В городе — пробки. В результате, Серёга сам искал свободного водителя. Потом стали подгребать зрители в зале. Одним из первых — старый знакомый Сергея, тот, что ему на остановке подсказал адрес Антонина; сразу же уши оккупировал:

— А вы, я слышал, пригласили Антонина. Забавный фортель, не находите: случайная встреча — закономерный итог. И что такое закономерность, как не цепь случайностей? Я тут, знаете, увлёкся нумерологией, и один магистр мне подсказал, что гадать можно хоть на номере ИНН. Хотите, тоже сведу. Так вот, когда я начал по его методике расшифровывать «Улисс», то…

К счастью, Серёгу отвлекли. Пришёл тот мужичок, которому по сценарию слепой Антонин должен был помочь в поисках жены. Славный повод откланяться.

— А я вам ещё хотел про магический кристалл рассказать, — обиженно простился остановочный знакомый. — Его инопланетяне на дне прячут.

Серёгу всегда так и подмывало послать всех захожих чудиков подальше к терапевту, но он привычно улыбался и обещал выслушать удивительную историю позже.

Муж, с которым предстояло работать слепому, оказался фигурой колоритной и, как и было обещано, слегка неадекватной. Седые космы, резкие скулы, неспокойный взгляд. Казалось, что он намерен найти свою жену здесь и сейчас, не выходя из студии — так рыскал глазами. Потом вдруг начал плакать. Пришлось успокаивать:

— Только вы скажите, что моя Вера найдётся? — всхлипывал страдалец. — Я уже, куда только не обращался.

— Найдётся. Воды хотите, — Серёга протянул гостю бутылочку минералки.

— Я её на отдыхе потерял. Сам не пойму, как случилось, — страдающий муж поочерёдно захлёбывался то слезами, то предложенной ему водой из бутылочки. — Наваждение какое-то. Всего на пяток минут на берегу отвлёкся и вот…

— Так, кто позволил пить воду. Она для Мчечислава куплена! — истошно закричала девушка-администратор. — Ты, Серёга сам потом побежишь для этого реалити-недоноска минералку покупать, — и вдруг запнулась. — Ой, здравствуйте, Мчечислав, а мы тут уже ждём, волнуемся. Воду вот специально закупили, какую вы любите.

Девичий визг. Звезда последнего сезона «Хаты с краю» собственной персоной: явился, вышагивает по павлиньи, хвост распушил. Автографы раздаёт между делом, долбаное celebrity, так как будто ещё три месяца назад не бегал по телекомпании, сигарет не стрелял.

— А это кто? — безутешный супруг спросил Серёгу с надеждой: — Это тоже экстрасенс?

— Не, ещё хуже. Этот даже воду в ступе толочь не умеет.

— А чем он тогда знаменит? Певец? Писатель? Почему столько шуму?

Серёга растерялся, не зная как ответить. Как объяснить наивному дядьке, который, возможно, и ни одного реалити-шоу не смотрел, что нынче для славы пары публичных истерик достаточно, ну неплохо, конечно, ещё и жопу показать. « Просто я работаю celebrity» — дурацкая фраза для поколения PAST continue, не поймёт. Тут взгляд Серёги зацепился за мужичка, который ему так и не дорассказал про нумерологию и магический кристалл. Спасительный вариант. Нейтрализуем двух зайцев сразу. Махнул неугомонному чудиле рукой. Тот, обрадованный, что его заметили, сразу же замотал приветственно головой и тут же двинулся навстречу, уже на подходе начал оглушать фактами из серии «удивительное рядом»:

— Про магический кристалл на дне озера я начал. Вы знаете, был даже один случай, когда у моего знакомого даже экзема прошла после того, как он в этом озере искупался. Правда, он после от рака помер. Так вот…

— Давайте я вас познакомлю, — прервал Серёга и тут понял, что не знает имени-отчества ни того, ни другого.

— Сергей Григорьевич, — радостно отрапортовал остановочный знакомый.

— Иван Анатольевич, — угрюмо буркнул страдающий муж.

— Вот и замечательно, сейчас вам Сергей Григорьевич на все вопросы и ответит. Можете его, кстати, про слепого Антонина спросить, он его лично знает.

Первые минут пять честно пытался присутствовать при разговоре, даже поддакивал, когда речь заходила о способностях слепого. Но Сергей Григорьевич постоянно срывался то на значение расшифровки «Улисса», то на планы инопланетных сил, и когда он начал увлечённо на руках показывать силу излучения магического кристалла, Серёга незаметно смылся. Тут же попался на глаза шефу.

— Где ты бродишь? Тут водитель в панике звонил. Не может отыскать твоего слепого. Там микрорайон сплошная Третья улица строителей. Выйди на связь срочно, — отрывисто скомандовал шеф. И тут же вертевшейся поблизости Инне Леонидовне: — А вы, почему не в аппаратной? Через пятнадцать минут запись первой программы. Глистопопуло вон уже в студии сидит, вертится, ёрзает, как будто ему задницу его же скипидаром помазали.

— Но ведь ещё осветители, — робко показала рукой Инна Леонидовна на пару мужиков, переругивающихся при установке приборов.

— Ходят в рваном кителе, — недовольно пробубнил начальник. — Не волнуйтесь, достанется всем, и по самые гланды. Шасть в аппаратную я сказал! — и снова к Серёге: — А ты что стоишь? Ты уже слепого своего на поводке вести должен.

Дважды повторять не надо. Серёга мигом растворился в суете. Созванивался с водителем, долго объяснял ему дорогу, потом дал номер Антонина. Потом ещё раз созвонился, убедился, что выехали. Потом накоротке пересёкся с мужичками из «Хаты с краю». Те успокоительно заверили:

— Не, у нас тоже бардак не лучше вашего. Все эти Мчечиславы с Доброчпохами, у каждого содержания на три копейки, гонору на три рубля. Пока в одну кучу соберёшь, да отрепетируешь… Свои заморочки.

По всем законам жанра звезда реалити-шоу появилась при первом её упоминании.

— А что, я не понял, в первой программе я просто как декорация сижу? Своим присутствием рейтинг на халяву людям делаю? — Мчечислав выказывал кураторам своё пафосное фи.

— Ты своим рейтингом девочек пугай, а перед нами болтать им не надо, он у тебя большой и бессмысленный, — далее чуть спокойнее, как с маленьким: — А сейчас попил водички и сел на место. Молодец, хороший мальчик.

Кстати, и приглашённых зрителей начали уже рассаживать. Серёга решил не отсвечивать и рванул к выходу, встречать Антонина.

Серёга вышел на улицу, закурил. Только сейчас понял, что с утра в студии безвылазно — мелочь за мелочью, пять часов кряду ни присесть, ни задуматься. Только сейчас, когда морозный, колкий воздух будто ёршиком нутро прочистил, опять стало страшно. Неформулируемый страх, безотчётный. Думал даже опять слепому позвонить, отговорить его ехать, пробки, мол, плохо себя чувствую. Стал набирать номер, сбросил. Закурил третью сигарету кряду — раньше даже когда волновался, такого не случалось. В голове прокручивалось: «Не могу на программу. Плохо кончится», упавшая вывеска, улыбающаяся железная бурёнка, кровь на улыбке. Съёжился от внезапно подувшего ветра. Решился позвонить снова. После долгих гудков голос Антонина:

— А мы уже на подъезде, пара перекрёстков осталось, — ровный голос, ни радостный, ни пугливый.

Серёга хотел ещё о своих опасениях сказать, уговорить слепого что-нибудь придумать, но вместо этого уныло произнёс:

— Хорошо, я около студии вас встречать буду, шофёр знает где.

Зашёл в помещение, выдохнул. «Да и то верно, — подумалось, — как перед начальством потом выплясывать, почему я эфир сорвал? Будь, что будет. В конце концов, это, как его, золотое сечение уже перейдено». Пять минут отупелого ожидания. Наконец шум за окном. Серёга выбегает встречать. Машина притормозила, открылась задняя дверь. Сначала рука с зеркальцем появилась, будто ощупывает его на расстоянии. Потом голос Антонина раздался:

— А ты не бойся! Самое лишнее дело — бояться. Помоги хоть выбраться. Ноги-то у меня никудышные, больные.

Серёга наклонился, протянул руку. Слепой, тяжело отфыркиваясь, с трудом вылез. Серёга до того ни разу не видел, как Антонин ходит: с одышкой, нелепо волоча правую ногу, почему-то поминутно вздрагивая плечом. Он провёл его позади декораций сразу в гримёрку. Запись программы с Григоропопуло по-видимому уже началась. Из студии несло каким-то кисловато-едким запахом. Серёга, как довёл до нужной комнаты слепого, сразу у гримёрши поинтересовался:

— А чем это из студии так пахнет?

— А это грек приглашённый, так волновался, что скипидар свой на травах ещё до записи разлил. Чем-то ему там снадобье, заменили, чем-то разбавили. Короче, всё нормально.

— Вот и славно, по намеченному, значится, — выдохнул усаживаясь в кресло слепой.

— Да, хоть сейчас-то можете сказать, что славно, что по намеченному? — вдруг закипятился Серёга. Гримёр изумленно посмотрела на них с Антонином. Тут в кармане свитера у Серёги засвиристел некстати мобильник. Шеф:

— Как там твой слеповидец, приковылял?

— Только что на грим зашли.

— Смотрите там, поспешайте. Этот Лохопопулос совсем программу не тянет, ещё минут десять и выдохнется. — Конец связи.

— Что там? — поинтересовалась гримёр, пристально рассматривая причёску слепого, который к тому времени снял свою извечную тюбетейку.

— Шеф. Говорит, чтоб побыстрее.

— Побыстрей, так побыстрей. Нам не трудно, — продолжая оценивать шевелюру, задумчиво сказала гримёр. — Волосики-то совсем жидкие. С тюбетейкой, пожалуй, что и лучше. Да и загадочней, наверное.

Всё время пока работала гримёр, Серёга наблюдал за Антонином. Пытался считать, что тот сейчас думает, переживает ли? Лицо слепого было безучастно. Неподвижность, которой Сфинксы позавидуют. Серёга попытался растормошить его вопросами: «готов ли он к программе, что хочет знать о гостях, с которыми ему работать», но гримёр осадила все попытки разговорить Антонина:

— Дай работать спокойно. Мне надо, чтоб герой не говорил.

Минут через пятнадцать в гримёрку заглянул шеф.

— Как тут у вас? У нас там просто всё поджалось, с опережением графика записались. Кофе-брейк сейчас. Минут через пять выходите. И сразу на исходную.

Заметил Антонина, решил и его подбодрить:

— Ничего, колоритно выглядите. Сразу видно, провидец.

И уходя:

— Очки оставить, тюбетейку снять.

Гримёр руками взмахнула:

— Только думала, что всё закончила. На тебе! — ещё и с волосами работать.

Наскоро уложили волосы, слегка залакировали, вышли. Завидев Серёгу и Антонина, засуетилась девушка-администратор: «Скоро начинаем, пожалуйста, садимся по местам». Народ не особо слушался, приходилось подходить к каждому отдельно. Серёга вёл Антонина под руку, подсказывая тому, где ступенька, где шнур, за который запнуться можно. На них оглядывались. Мчечислав, который вёл беседу с парой своих соглядатаев из «Хаты с краю», тоже обернулся в сторону Антонина. Взгляд при этом был такой, будто он в элитном бутике одеколон «Шипр» увидел:

— С этим что ли? Он хотя бы «Хату с краю» хоть один выпуск видел?

Серёга представил себе как слепой ежевечерне смотрит по телевизору разборки Мчечислава и его девушки Желанны — стало смешно. Действительно у них там отбор на проект идёт по принципу первостатейной дурости. Антонин остановился, направил своё зеркальце на Мчечислава, скоро просканировал и выдал ровно, без эмоционально, просто как констатацию факта:

— Шелудивый

Сопровождающие Мчечислава в кулак прыснули. Один из парней на ухо объяснил Серёге:

— Настоящая фамилия у Мчечислава — Шелудивцев. Никита Шелудивцев из Вязников.

Его коллега в это же время начал успокаивать оскорблённое самолюбие провинциала Шелудивцева. Дескать, не бузи, дадим тебе на сладкое конфетку. Серёга — от пущих пророчеств подальше — провёл Антонина к месту съёмок, усадил в кресло. Напоследок, на ухо:

Конец ознакомительного фрагмента.