Автор пожелал остаться. Неоконченное продолжение

Андрей Саенко

«Эта книга – не просто попытка художественного слова, но, в первую очередь, именно факт биографии русского человека двадцатого – двадцать первого века. И я думаю, что „русского“ в этой книге – не только какие-то узнаваемые „факты“ или „идеи“, но само вот это страстное желание человека „сказать себя“, причем под „себя“ здесь имеется в виду не индивидуальное-уникальное, а наше – общее.» Мария Козлова, поэт, переводчик, преподаватель Литературного института им. А. М. Горького

неоконченное продолжение

Рифма

Рифмовка — прошлая натура,

Былых симметрий рудимент,

Иных созвучий партитура,

Иного времени момент,

Удел поэтов-подмастерий.

В пыли словесной шелухи

Рифмует тот, кто не уверен,

Что пишет именно стихи.

Таков и я. Простой рифмовкой,

Как это было в старину,

Я строки, словно мяч шнуровкой,

В тугие строфы утяну,

И, рифмою прошит и вышит,

Мой стих мяча воспримет дар:

Он от земли отскочит выше

И лучше выдержит удар.

Зеркала души

Пускай я для тебя не слишком стар,

Ты мне напрасно глазки строишь, крошка,

Кусая чашку и вдыхая пар

За столиком кофейни у окошка.

И дело не в косметике и не

Во взгляде или мешковатой куртке:

Ты вся видна как на ладони мне,

Включая вписки, пьянки и окурки.

Ни возраст твой или обмен веществ,

Ни организм, пока гормонам тесный,

Не объясняют мне, куда исчез

Твой шёлк, твой бархат, твой батист телесный.

Меня ты не сумеешь соблазнить,

Хотя моих подружек ты моложе,

Ведь я тебя — улавливаешь нить? —

Читаю по уставшей жирной коже.

А это всё извечный недосып,

Еда с питьём без меры и системы.

Я этим был и сам когда-то сыт,

Но много лет уж не поклонник темы.

А потому, как томно не дыши,

С тобой мы не пересечёмся всё же.

Пускай глаза и зеркало души,

Но для людей постарше — кожа тоже.

Папе на 70 лет

…А весна придёт не поздно и не рано,

Но опять внезапной будет, чёрт возьми!

Значит, летние веранды ресторанов

Запестрят кофейным духом и людьми,

Вновь шипы заменит летняя резина,

И пернатые зальются от души,

И у местного подвала-магазина,

Улыбаясь, соберутся алкаши.

Снег и лёд считая явным рудиментом,

Март несёт тепло на смену стылым снам,

И звучат капели аккомпанементом

Разливающимся солнечным волнам.

Нет цветов ещё, но ничего не вянет —

Свет хранит начало жизни от невзгод.

Неслучайно наши пращуры-славяне

Вместе с мартом начинали новый год.

Март — отличный месяц для любого старта,

Так и слышится: «вперёд!», «даёшь!», «пошёл!»…

Хорошо родиться на излёте марта.

Да и в принципе родиться — хорошо.

Ещё раз про любовь

Мне всё чаще бывает

не стыдно, но как-то неловко

Понимать, что как прежде

любовью наполнен сосуд,

Что в моей голове

каруселью кружат заголовки

Для любой авантюры,

какую ни преподнесут.

Наплевать, что весна

не влияет на дяденек взрослых,

Наплевать, что гормонам

давно бы улечься пора:

Удивительным образом

эхом несбывшихся прошлых

Приключений во мне

пузырится и плещет игра.

Я истрачу запал

на жену, дочерей или сына,

Я заначу родителям

нормы три раза запас,

Но, умом понимая

и меряя общим аршином,

Очевидно, придется

немного плеснуть и на вас.

А любви этой мне

до бессмертия хватит примерно.

Как сказал кто-то мудрый

о самом начале пути,

Очень просто любить целый мир! —

и сказал это верно,

Потому что его не любить

невозможно почти.

Противоестественный отбор

Почему у власти столько негодяев

В многоликом нашем мире с давних пор?

Я, товарищи, никак не догоняю

Этот противоестественный отбор.

Рады люди мне, куда я не приеду.

Рад и я, коль приезжают погостить.

Отчего ж мы выбираем людоедов,

Доверяя им собой руководить?

Мы сметали их неоднократно с кресел,

Мы формации меняли и людей,

Но под звуки революционных песен

Выбирали самых пакостных вождей!

И сидят они по мировым столицам,

Государством возомнив себя с Луи…

Нужно, братцы, втихаря объединиться,

Игнорируя верховные слои.

Больше встреч и перелетов, больше свадеб,

Больше дружеских тусовок и возни,

Чтобы было не в разладе — в шоколаде

Всё, что щедрою рукою не возьми.

Навещать друг друга с тортом и цветами

На чужбине и у самых стен Кремля…

Пусть они себе там наверху считают,

Что не из-за нас вращается Земля.

Бумажный бой

А значит нам нужна одна победа

Булат Окуджава

Привыкай к удивлению:

«Как могло получиться?» —

За деленьем — деление,

За крупицей — крупица,

За мгновеньем — мгновение,

За страницей — страница,

Всё смелей и уверенней,

Не скрывая амбиций,

Хоть шаги не ускорили,

Но по капле за каплей

Отправляют историю

Под пластический скальпель,

За мгновеньем — мгновение,

За страницей — страница,

Словно мы в окружении

Новоявленных фрицев.

Учат нас уму-разуму

По чуть-чуть, незаметно:

И не так-то мы празднуем,

И скорбим некорректно,

И дружили с нацистами,

И порезали Польшу,

И виновны в случившемся

Так же, если не больше,

И дурных, неотёсанных,

Нас в Европе не ждали,

И цветы под колёса нам

Никогда не кидали!

На её территории

Разровняли погосты:

Во всемирной истории

Мы — случайные гости.

Нас теснят новомыслием,

Оттирают, толкая,

От Победы, от Истины,

От Девятого мая.

Взводам и отделениям

Всё труднее пробиться:

За деленьем — деление,

За крупицей — крупица…

Нынче биться за Истину —

Не лежать по окопам.

Мы, конечно же, выстоим,

Снова сгрудившись, скопом

Проявив своеволие

В том бою, хоть бумажном,

Но едва ли не более,

Чем реальные, важном.

«На ваши глупые слова…»

Истерикам из соцсетей

На ваши глупые слова

Я дольше возражать не стану,

Не то устану и не встану,

Когда придет пора вставать.

Вам так охота до свобод

И мерить всё слезой ребёнка,

Что стала вам тесна избёнка

И узок божий небосвод?

Господь судья. Возможно плюс

И есть в подобном поведенье,

А я расчёты провиденья

Предугадать не тороплюсь,

Но ни минуты, ни строки

Я вам отныне не отмерю:

Внушать науки подмастерью

Нам, просвещённым, не с руки.

Путевые заметки: Беларусь

От поездок остаются послевкусия,

И любые пересказы им малы:

Вот витает над полями Белоруссии

Запах хлеба с мягким привкусом смолы,

Аист ходит деловито вдоль обочины,

Деревенька растворяется вдали,

У тебя от ветра волосы всклокочены,

Шелест шин едва касается земли,

Мирский замок, православие, католики,

Радзивилловская роскошь бытия,

Неминуемые братцы-алкоголики

И закованные в бронзу сыновья,

Бесконечные картофельные драники,

И рубли — как будто те же, да не те,

На границе дружелюбные охранники,

А беззвучие — в июльской темноте,

Государство и стабильность в каждом атоме,

Путь в Европу — импорт, экспорт и транзит,

Самогон по чаркам — не мытьём, так катаньем,

И опять сыны, одетые в гранит.

…Много пройдено, изъезжено машинами,

Всё уляжется когда-то, а пока

Я рисую Беларусь мазками жирными,

Чтоб однажды рассмотреть издалека.

Как

Мы абсолютно точно знаем как!

Нам в помощь миллионы технологий:

Как, не снимая джинсы, влезть во фрак,

И как не уплатить в казну налоги,

Как соблазнить, но самому спастись

От тучи неминуемых соблазнов,

И как заставить митингом пройтись

Согласных, превратив их в несогласных,

Как на вершины хит-парадов встать,

Как вставить притяжательный апостроф,

А стих, что невозможно прочитать,

Продвинуть в рекордсмены перепостов.

Мы знаем миллионы разных как,

И сыты ими, и наелись ими.

Но жизнь всё не наладится никак

Пока своих не видим мы своими,

Ведь только формой не заменишь суть,

Как ни дивись сегодняшнему трюку.

Что делать, если надо протянуть

К пожатию распахнутую руку?

Обняться? Засмеяться? Зарыдать?

А может и стреляться на дуэли?

…Как надоела ложь — не передать!

Простите, как кривлянья надоели!

Экономика поэзии

Не знаю, сколь прибыльно

быть знаменитым поэтом,

Но быть неизвестным поэтом — по деньгам удар:

Никто твою книгу не купит, однако, при этом,

С автографом люди не прочь получить её в дар.

И мне, если честно,

доход от искусства — до фени,

Но зимней, осенней, весенней и летней порой

Я книги стараюсь вручать в кулуарах кофейни,

Напёрсток espresso¹ в обмен получая порой.

«Я точно прожил половину срока…»

Я точно прожил половину срока

И преуспел в работе и семье,

Но неотступно мысли о высоком

Болезненно пульсируют во мне.

Любим, хотя и не хватаю звёзды,

Но сам себя признанием извёл:

Того, что должен был создать — не создал,

Не сделал, не изрёк, не произвёл.

Куда мне до великого! И всё же

Остаться в этой росписи святой,

Хоть не готов, но должен, должен, должен —

Отточием, дефисом, запятой!

Короче срок, потрёпаннее стяги,

Окончена, не начавшись, война.

И все страшнее белизна бумаги

И не нажатых клавиш тишина.

О вере

Даже если ты не верил,

Или верил, но ослеп,

Всё равно ушедшим в двери

Ты отправишься вослед.

И какие б злые речи

Ты не вёл здесь о святом,

Всё равно ты будешь встречен

И отправлен в отчий дом.

Пусть дурман тебе противен,

Хоть с каким живи лицом,

Но в конечной перспективе

Ты встречаешься с Отцом.

И тогда, себя ругая,

Вскрикнешь, словно на кресте:

Если будет жизнь другая,

Пусть пройдёт не в темноте!

Наташе

Не хватит чисел абсолюту,

Не хватит дней календарю,

Не хватит искорок салюту

И жёлтых листьев сентябрю,

Не хватит всех советских фильмов,

Не хватит букв от А до Ю,

Сказать тебе насколько сильно

И безвозвратно я люблю.

И я молчу. В молчанье — правда,

А все слова — про прочих жён.

Откуда мне пришла награда?

За что тобою награждён?

Какое праведное дело

Соткало вдруг в моей глуши

И каждый сантиметр тела,

И каждый миг твой души?

Не знаю, что на небе сталось,

Кто в ночь не потушил огня, —

Но ты пришла. И ты осталась.

И по-другому нет меня.

И я клянусь в любви как в первый

Далёкий раз далёких дней

Самоотверженной и верной

Прекрасной женщине моей.

Мораль ненаписанной басни

…Дабы возвысить мир до счастия вершин,

Две вещи надобны, чтоб зря в поту не мокнуть:

Всем молчунам начать уж говорить,

о чем молчим,

А прочим ныне говорящим — подумолкнуть!

О счастье

Ты всякий раз желаешь счастья

И ожидаешь встречи с ним,

Хотя оно, пускай отчасти,

С рождения сделалось твоим.

Ты это счастье помнишь мало:

Когда на третий шаг упал,

Тебя взяла на руки мама,

И страх падения пропал;

Когда из школы брат вернулся;

Когда в сгущенку хлеб макал;

Когда в ручье, пробившем русло

Весной, кораблики пускал.

И счастье было недалёко,

Когда нежнейшая из фей

Тебя поцеловала в щеку

За то, что ты донес портфель;

Когда зимой томились в супе

Грибы, что с осени припас,

И наконец венгерский кубик

Собрался честно в первый раз;

Когда венчанья дня на склоне

Твоя любимая жена

Тебе шептала в полудрёме

Насколько страстно влюблена;

Когда мороз соткал орнамент,

Когда прибоя полоса, —

Всегда за тучами над нами

Лазури светлой небеса…

…Вся наша жизнь — как шар танцпола,

Где отраженьям счета нет, —

То там, то там, лучом-уколом

Нам дарит счастья силуэт.

Не надо об пол бить посуду,

Мечтою счастье не смеши —

Не жди его. Оно повсюду.

Ты просто глубже им дыши.

— 46 —

Из цикла «Годовые кольца»

А что теперь? А то же, что и прежде.

А прежде что? Всё то, что до того:

Стучаться в двери, верить лишь надежде,

И знать, что не изменишь ничего.

За подготовкой к громким медным трубам

Прошли и сорок три и сорок пять,

Чтоб пояснить, где ласково, где грубо:

Предписанного нам не избежать.

Но унывать причины я не вижу,

Как та лягушка, что, упав в кувшин,

С надеждою взбивала масла жижу

За упокой подружкиной души.

И всем должно быть безусловно ясно:

Надежда есть, когда её и нет —

Взбивай руками воздух, словно масло,

Чтобы однажды вылететь на свет.

«Подобно тому, как лежал на диване Обломов…»

Подобно тому, как лежал на диване Обломов,

Стараясь покой свой и самую сущность сберечь,

Цементом лежит на истории русская речь,

Скрепляя пласты разномастных эпох и разломов.

Пусть где-то не помнят

российских смешных медвежат,

Но как бы чужие края не казались просторны,

Куда ни посмотришь —

повсюду славянские корни,

Где пальцем ни ткнёшь —

всюду мёртвые наши лежат.

Они разгоняли тяжёлые грозные тучи,

И думали с людом простым в унисон об одном,

Хоть многим кириллица

кажется странным письмом,

А русский язык — непонятным набором созвучий.

А после, когда отпевали войны соловьи,

Оставив зарубкой звучание русского слога,

Вела их прямая к родимому дому дорога,

Где можно без жестов друг другу сказать о любви.

И в городе шумном

и в тихой крестьянской глуши

Улыбку блаженства с лица отереть не просите:

Я счастлив уж тем, что великого слова носитель, —

Живой бесконечной светящейся русской души.

«Ах, кассеты мои, кассеты…»

Ах, кассеты мои, кассеты,

Четырёхугольные сёстры,

Сколько было на вас напето,

Чисто, искренно и серьёзно,

Сколько вами чудесных песен

Было выучено навечно…

Да минуют вас тлен и плесень,

В этом времени быстротечном!

Дорогие подружки с лентой

В цвет молочного шоколада!

В мёрзлый век цифровых агентов

Придыханья шумов не надо.

Но в звучаньи, вокруг разлитом —

В цифре дёготной мёда ложка:

Всё манит меня, как магнитом,

Намагниченная дорожка.

Исповедь непоэта

Похоже, я плохой поэт определённо:

Я не страдаю от любви неразделённой,

Я не меняю жён на тех, что помоложе,

И не кладу подруг в супружеское ложе.

Я не предрасположен к пагубным привычкам,

Я не предрасположен смысл отдать кавычкам

И не веду себя как именитый автор,

Слагая о запретном хитрый строй метафор.

Я не принадлежу

к различным секс-меньшинствам,

И не согласен с тем, что Сталин был фашистом,

Я не сторонник, но и не противник власти,

В моей крови всего лишь гран еврейской масти.

Я не стремлюсь любить Россию на чужбине,

Мне не поставлена дилемма «или/или»,

Я не ношу платков и губы не помажу,

И в телевизоре мой профиль не покажут.

Пусть о мирском поэту думать не пристало,

В мирских заботах я, лишь только солнце встало:

Хоть без работы не сижу, но очень даже

Люблю удачно сэкономить в распродажи.

Вот так оглянешься и понимаешь точно:

Никак не вырасти стихам на этой почве!

И что бы там из-под пера уже не вышло,

Известно всякому: поэт я никудышный.

А я в поэты вовсе не стремлюсь, пожалуй.

Ты в белый стих мой прозаический пожалуй,

Почувствуй ритм,

почувствуй рифму и размерность,

И поэтическим святым канонам верность.

Не тот поэт, кто пьёт — он поступает глупо,

Не тот поэт, кто член писательского клуба,

Не тот поэт, кто слово в книги облекает,

А тот…

… Давай-ка чаю! Самовар вскипает!

Душа Победы

Майскими косматыми вечерами

За столом меж сыном и дочерями

В городе, который не потеряли,

На земле, которую сберегли,

Я сижу и слушаю разговоры,

Смысл не ясен мне до конца которых:

Скрыл надёжно сленга и стёба ворох

Суть того, о чём говорят они.

Веселятся дети и байки травят,

Жить, любить, смеяться и верить вправе,

И ответом шумной родной ораве

По душе расходятся кружева.

Им война — что нам продразвёрстка с НЭПом,

То, о чём никак не расскажешь рэпом,

Что-то из времён, где ни разу не был

Ни ты сам, ни чья-то душа-жива.

Я напомню вновь, если будет место,

Из чего у них получилось детство,

Из какого слеплены с ними теста

И отцы, и деды, и вся страна,

А они дождутся конца рассказа,

И, хотя меня не прервав ни разу,

Перейдут на прежние темы сразу,

И исчезнет, чуть промелькнув, война.

…Вечер словно нехотя катит к ночи,

В фиолет лазурь переплавить хочет,

Хоть вдали чужая гроза грохочет,

Засыпают дети и видят сны.

Пусть они их даже с утра не помнят,

В памяти лишь клочья, обрывки, комья,

Но без них не стало б того застолья,

Как не стало б мая и всей весны.

Сашка

Катясь с горы, растёт в лавину снежный ком,

С годами крепче лишь становится вино;

Дочь назвала на днях любовно индюком

За то, что отдал не на скрипку — на фо-но.

Курносый нос, хвосты и пара нежных рук,

И озаряет мир за вторником среда,

Но вот ты узнаёшь, кто именно индюк,

И жизнь уже не будет прежней никогда!

Творчество

Хоть костьми в муках творчества ляжешь,

Хоть отправишься лично на взлёт —

Никому ничего не докажешь

И никто ничего не поймёт.

Пусть сливаются в аплодисменты

Одинокие прежде хлопки, —

Ты всё менее ценишь моменты

Этих лишних движений руки.

И со временем примешь как данность

По наитию иль по уму:

Сколько б лавров тебе не досталось,

Это нужно тебе одному.

Это правда особого рода,

Это смысла лишенный поход.

И бессмертие здесь, и свобода,

И стремящийся в вечность восход.

Острые стрижи

Просыпаюсь. Первое, что вижу,

Где-то в небе веселы, свежи,

У порога Господа, не ниже,

Бреют небо острые стрижи.

С озорным и звонким перекликом,

Ни борьбы не зная, ни тоски,

Явятся и исчезают мигом,

Рассекая воздух на куски.

Я оденусь. Выйду на работу.

День, завянув, упадёт к другим,

Сжавшимся в просроченные шпроты —

Серой повторяемости гимн.

Сколько предстоит ещё не сделать?

не суметь? не крикнуть? не прожить?

Где она берётся, эта смелость —

Резать то, что невозможно сшить?

День пройдёт, как вечные качели,

Как возвратный маятника ход.

Я вернусь. И снова из постели

Вдруг увижу озорной полёт.

Ест меня рутина, опостылев,

Но, внизу оставив этажи,

Маленькими лезвиями крыльев

Бреют небо острые стрижи.

«С друзьями встретясь возле дома…»

С друзьями встретясь возле дома,

Мечтали мы о разных странах,

Диковинных и незнакомых,

Недосягаемых и странных,

Чтоб из обыденности этой,

Из этой будничной рутины

Рвануться к чуду, на просветы,

Прорвав реалий паутины…

Текли года, вращался глобус,

Нас раскидало центробежной,

И где о Землю завтра хлопнусь —

В том нет ни тени тайны прежней.

Что прозаичней путешествий,

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

малюсенькая чашечка кофейного напитка по цене, значительно ниже себестоимости одного экземпляра книги