Испытание любви

Андрей Рихтер, 2015

Если семья дала трещину и супружеская измена разбила сердце одного из партнеров, стоит ли склеивать эту вазу? Или надо просто простить и отпустить друг друга? Герои романа – Ольга и Виктор – живут на два города, Москву и Киев, и не решаются подать на развод. Но сердце Ольги не свободно от чувств к Петру, роман с которым буквально перевернул ее жизнь с ног на голову. Ольга не может потерять ни мужа, ни любовника, но ей придется сделать этот непростой выбор…

3

— Дилатационная кардиомиопатия — это не инфаркт, а расширение полостей сердца. Сердечная мышца истончается, увеличивается в размерах, снижается сократительная способность. Возникает сердечная недостаточность…

– Ну, это все-таки не инфаркт!

– Не скажите. Те же самые вареники, только в другой макитре^[10]. Сердечная недостаточность — это одышка и отеки, нарушения сердечного ритма, тромбы в расширенных камерах сердца, которые могут привести к закупорке какого-нибудь жизненно важного сосуда…

– Ясно. Не помрешь, так сдохнешь!

– А не хочется помирать. Обидно. Как так? Почему это со мной? У меня же было такое тренированное сердце! Я мог часами играть в футбол, плавал как рыба, я ж — потомственный днепровчанин, в бассейне спокойно проплывал двадцать-тридцать раз туда и обратно, то есть — два-три километра, бегал по утрам, и не по принуждению, а в охотку, один раз даже в марафонском забеге поучаствовал и добежал до финиша…

– А я одно время серьезно занимался айкидо, исколесил на велике чуть ли не всю Украину. И никогда мое сердце меня не подводило. Шестьдесят ударов в минуту в покое, максимум — девяносто шесть при самых больших нагрузках. Не сердце, а мотор. И так меня подвело. Хожу теперь сюда как на службу…

«Академическая» поликлиника — место культурное. Ученые как-никак лечатся, не работяги с «Арсенала». Разговоры тихие, вежливые. Но тема для разговоров одна и та же, что и во всех поликлиниках, — здоровье. Очереди здесь небольшие — по одному-два человека у кабинета, не больше, поэтому для полноценного общения собираются там, где коридор расширяется, образуя нечто вроде холла. Три видавших вида диванчика (Академия наук — это вам не президентская администрация, каждая гривна на счету, о новой мебели можно только мечтать), две кадки с чахлыми пальмами, столик с аккуратными стопочками разномастных, но в одинаковой степени затрепанных журналов. Вряд ли где-то еще в одной стопке могут лежать «Український історичний журнал»^[11] и японские комиксы манга. Непонятно, почему журналы затрепаны, ведь их никто не читает. Здесь собираются для того, чтобы поговорить, обменяться новостями и симптомами. Время от времени то один, то другой из беседующих выглядывает в коридор, чтобы узнать, не подошла ли его очередь. Со стороны это выглядит так, словно люди обсуждают нечто секретное и хотят убедиться в том, что их никто не подслушивает.

– Что там кардиомиопатия! Вы представьте мое состояние, когда я узнал, что при цитологическом исследовании^[12] моей мокроты выявлены раковые клетки и теперь меня надо обследовать с целью уточнения диагноза с ног до головы. Госпитализировался-то я с пневмонией! И вот — на тебе! Кроме раковых клеток, причем в довольно большом количестве, в моей мокроте нашли эластические волокна и какие-то кристаллы, что указывало на распад ткани легкого. Это мне медсестра объяснила. Я ей шоколадку, она мне правду. В общем, нашли слишком много для того, чтобы диагноз вызывал сомнение. И еще медсестра сказала, что «цитологию» проводил очень грамотный доктор, лучший патологоанатом Киева…

– Патологоанатом? Хе-хе…

– Патологоанатомы, пане, не только вскрытия проводят, но и гистологию смотрят. То их профиль.

– Знать бы еще мне, старому филологу, что такое гистология.

– Исследование срезов под микроскопом. Так вот, оказалось, что медсестра неправильно промаркировала мокроту при отправке в лабораторию. Перепутала, видите ли, меня с одним больным из седьмой палаты и обнаружилось это только спустя несколько дней, во время обхода заведующего отделением. Заведующий обратил внимание на то, что у больного из седьмой палаты анализ мокроты неожиданно хороший, несмотря на то, что распад в легком был ясно виден на рентгеновском снимке, и сразу же вспомнил про мой анализ, который был отправлен в тот же день…

– Перепутала! За такое расстреливать надо!

– Зачем сразу расстреливать?! Так никого не останется, кто не ошибается? Все ошибаются…

– Errare humanum est!^[13]

– Вот-вот. Я попросил не очень-то наказывать медсестру. Медсестры по утрам носятся как белки в колесе. Там то надо сделать, здесь — это, тому — укол, этого на рентген везти, другому клизму поставить. Лишь после обеда все немного устаканивается и наступает относительное спокойствие. При такой суете-чехарде совсем нетрудно перепутать анализы…

Галина не понимала, почему люди, пришедшие на прием к врачу, с таким упоением говорят о болезнях и только о болезнях. Совсем как театралы о спектаклях, как болельщики о футболе… Но то ведь приятные темы — театр, спорт, а что приятного в болезнях? Не лучше ли поговорить на другие темы, отвлечься немного, чем пережевывать все это нудное медицинское — гистология, кардиопатия, недостаточность? Сама она в этих разговорах не участвовала, но была вынуждена их слушать, потому что кабинет кардиолога находился прямо напротив холла. «Козы́рное место», — как сказал бы Виктор. Вместо узкой неудобной банкетки можно сидеть на диване. И расплачиваться за удобство унынием, которое навевают разговоры о болезнях. Что поделать, за все приходится платить

– Я полностью исключил из рациона колбасы, сосиски и паштеты, поскольку не могу быть уверен в том, что производитель, желая повысить рентабельность, не намешал в них разного ненужного. Вместо колбасы я ем буженину домашнего приготовления — покупаю раз в неделю двухкилограммовый кусок свинины, мариную, шпигую чесноком и запекаю в духовке. На неделю нам с мамой хватает. А мама под настроение может сделать паштет, да такой, что никакой покупной с ним не сравнится…

Переваливаясь с ноги на ногу и шумно отдуваясь, как будто только что сделала какую-то тяжелую работу, из кабинета кардиолога вышла тучная женщина. Над дверью коротко мигнула лампочка. Не досказав про мамин паштет, любитель буженины домашнего приготовления, сидевший рядом с Галиной, сорвался с места — его очередь была следующей. На его место уселся только что подошедший мужчина в широком, крупной вязки, свитере и потертых джинсах. В поликлинике для ученых человек, одетый подобным образом, невольно обращал на себя внимание. Здесь был принят совершенно иной дресс-код — костюм, галстук. У кого-то даже запонки в рукавах сверкали. При виде запонок Галина всегда вспоминала выражение брата Степана: «Оно мне нужно, как те запонки». Степан «ополячился» в своем Белостоке да с польской женой и теперь часто говорит не «запонки», а «спинки». Смешно звучит для украинского уха с непривычки.

Соотнеся наряд с небольшой аккуратной рубенсовской бородкой и пятнышками красной краски на пальцах правой руки, Галина пришла к выводу, что ее сосед — художник. Приятный человек — взгляд приветливый, улыбается. В поликлинике все больше хмурятся, место такое, не располагающее к веселью.

Приятный человек усилил приятное впечатление тем, что, во-первых, поздоровался перед тем, как спросить, кто еще ждет приема у кардиолога (редкость и для академической поликлиники), а во-вторых, не начал рассказывать о своих болезнях. Вообще не стал заводить никаких разговоров. Достал из сумки, висевшей у него на плече, книгу и углубился в чтение. Скосив глаза, Галина незаметно полюбопытствовала, что читает сосед. Флорентийские художники эпохи Возрождения? Точно, художник. Тут бы и доктор Ватсон не ошибся. Странно только, что ему надо у кардиолога? Выглядит на все сто. Не в смысле лет, а в смысле процентов, лет ему где-то сорок пять — пятьдесят, не больше. Румяный такой, пышущий здоровьем бодрячок. Спортсмен, наверное. Впрочем, мало ли какие бывают у людей проблемы. Может, у него аритмия? Вне приступов совершенно здоровый человек, а как приступ начнется, так кандидат в покойники… Проведя в больнице три с лишним недели («почти месяц» пугает, «три с лишним недели» звучит лучше), Галина приобрела, как она сама выражалась, «начальное медицинское образование». Волей-неволей наберешься кое-каких знаний, пусть и отрывочных. Аритмии, блокады, рубцовые изменения, тромболизис… Век бы этой премудрости не ведать, будь она трижды проклята!

Интерес Галины, несмотря на скрытность его проявления, тем не менее был замечен. Сосед закрыл книгу и протянул ей:

– Интересуетесь? Хорошо написано. Бернсон^[14] — непревзойденный знаток итальянского Ренессанса.

Пришлось взять книгу, раскрыть ее, пробежать глазами по содержанию (знать бы еще, кто такой Бернсон!) покивать и похвалить:

– Да, хорошая книга.

– Читать — это что, видеть надо! — оживился сосед. — Это же не просто искусство, это же настоящее волшебство! Джотто, Мазаччо, Уччелло… Какие имена!

Не желая попасть в неловкое положение, Галина честно призналась, что в живописи разбирается плохо, сугубо на любительском уровне. Сосед сказал, что он тоже не знаток, а любитель и представился.

– Мыкола Андриович, можно просто Мыкола…

Оказалось, что никакой он не художник, тут Галина ошиблась. И даже не ученый, хотя в некотором смысле — коллега, работник сферы образования, заместитель директора авиационного техникума по воспитательной работе.

Любитель буженины домашнего приготовления задержался у кардиолога ненадолго. Галина успела только сказать, где она работает, и услышать в ответ уважительное «О!». По правде говоря, ей даже стало немного обидно. Пока сидеть было скучно, очередь почти не двигалась, предыдущая пациентка просидела у доктора около часа, а как только появился собеседник, так на тебе… Видимо, кто-то там, наверху, услышал Галину. Когда она вышла, Мыкола с улыбкой кивнул ей и вошел в кабинет, забыв на диване свою сумку. Галина заметила сумку уже после того, как дверь закрылась. Ломиться в кабинет было неловко. К тому же кардиолог Алиса Васильевна — дама весьма суровая, на всех, входящих без приглашения смотрит горгоной Медузой, не любит, когда ей мешают вести прием.

Немного поколебавшись, Галина решила подождать Мыколу. Времени у нее было вдоволь — суббота, выходной день, а ведомственная принадлежность к Академии наук еще не является гарантией того, что здесь не сопрут оставленную без присмотра сумку. Родной университет тоже не базар-вокзал, а стоит кабинет незапертым оставить, так чего-нибудь непременно лишишься. Только в этом году у доцента Федоровича из кармана висевшего на стуле пиджака бумажник украли (отлучился на минуточку в туалет, называется), у доцента Петикян две бонбоньерки из шкафа умыкнули, а у доцента Полянского — едва начатую бутылку виски (на святое посягнули, негодяи).

Самой резонансной была кража у Полянского. Оставшись без «успокоительного», запас которого срочно восполнить оказалось невозможным (шла «страда» — прием зачетов), Полянский озверел и «завалил» две трети явившихся к нему студентов. Те рассчитывали на снисходительность экзаменатора, поскольку в обычном своем состоянии (то есть немного выпивши) Полянский был добряк из добряков и неисправимый либерал, оттого и готовились кое-как, спустя рукава. И нарвались. Стон в коридоре стоял, словно над полем только что отшумевшей брани, а из-за закрытых дверей кабинета то и дело раздавалось пронзительное: «Ганьба!» Студенты нынче пошли неумные. Нет бы сообразить, скинуться по двадцатке и срочно отправить гонца за бутылкой…

От мыслей о кафедре Галину отвлекло появление Мыколы. Тот провел у врача не более полутора минут. Вышел с какими-то бумагами в руках, деловито убрал их в сумку и объяснил:

– Тетина выписка и данные последних анализов. По электронной почте отправить нельзя, вот и приходится бегать.

– А почему нельзя? — поинтересовалась Галина.

– Потому что сканер не работает и вообще неохота, — усмехнулся Мыкола. — А вы что тут стоите? Забыли чего? Так идите, пока нет никого.

– Я вашу сумку стерегла, — объяснила Галина. — Вижу, оставили, думаю, дай подожду…

– Спасибо вам! — Мыкола расплылся в улыбке. — Но не стоило так беспокоиться. Там все равно нет ничего ценного, ну разве что книги. Ценное я таскаю на себе…

Он похлопал ладонью по правой половине живота, где под свитером угадывалось нечто выпуклое, не иначе как поясная сумка, и спохватился:

– Прошу прощения! Вместо того чтобы поблагодарить… Вы же не знали, есть там что-то ценное или нет. Позвольте мне смыть мою ошибку добрым козацким способом!

– Кровью? — пошутила Галина.

– Бог с вами! — притворно ужаснулся Мыкола. — Разве ж мы комары или вампиры? Горилкой или что еще там пьют такие гарные дивчины?

«Гарной дивчиной» Галину не называли лет этак надцать. А если и называли когда, то как-то без воодушевления и совершенно неискренне. Мыкола же говорил искренне (во всяком случае, так показалось Галине) и смотрел, что называется, «с интересом». «Дожила, — констатировала Галина, — знакомлюсь в поликлиниках». Констатировала, однако, не с грустью, а с какой-то веселой бесшабашностью: такая я вот, даже здесь могу мужика подцепить.

– Дивчины пьют соки, — улыбнулась Галина. — Горилку им врачи категорически не советуют.

– Тогда приглашаю вас в честь знакомства выпить со мной по стаканчику виноградного сока, — церемонно, с небольшим поклоном, пригласил Мыкола.

А почему бы одинокой женщине, имеющей немного свободного времени, не выпить виноградного сока с приятным интеллигентным мужчиной? По тому как лукаво сверкнули глаза Мыколы, Галина догадалась, что «виноградный сок» будет не без градуса. Старая шутка. «Доча, что с тобой? Ты пьяная в зюзю! — Мамо, клянусь, только сок пила, чтоб меня разорвало на этом месте, если вру! Только сок! Виноградный, перебродивший…» А пусть…

Перед выпиской Галина получила от лечащего врача длиннющий список (два листа мелким шрифтом!) того, чего ей было нельзя есть, пить и делать. Алкогольные напитки шли первым номером, а всего номеров было сорок шесть. «Если вы не хотите вскоре вернуться к нам, то вам надлежит избегать…» — ужас! Чего избегать? Да всего на свете! Идеальный пациент во врачебном понимании — это тот, кто целыми днями лежит, ничего не делая, и, стало быть, не переутомляется, ни о чем не думает, не волнуется и ест какие-нибудь протертые овощи, приготовленные на пару. Сами так попробовали бы пожить хоть недельку, прежде чем советовать другим! Советовать легко…

Насчет «виноградного сока» Галина не ошиблась. Новый знакомый привел ее в ближайшее от поликлиники кафе, где, не заглядывая в меню, попросил официанта принести им «бутылочку красного и каких-нибудь фруктов».

– Дед мой говорил: «Согрешил в одном, так в другом исправь», — объяснил Мыкола свой выбор. — Если пить вино, полезность которого признают далеко не все, то надо закусывать чем-то, безусловно полезным.

– Это утверждение весьма спорно, — заметила Галина. — Как в отношении вина, так и в отношении фруктов…

– Честно говоря, в отношении фруктов я тоже сомневался, — поспешно согласился Мыкола. — Сыр с вином сочетается гораздо лучше…

Подозвав взмахом руки официанта (выглядело это не барственно, а совершенно естественно), он заказал сырное ассорти.

– Наслаждайтесь! — не столько пожелал, сколько приказал официант, принеся заказ.

Пожелание позабавило, но еще больше позабавило сырное ассорти: тончайшие лепестки сыра (назвать их кусочками было просто невозможно, поскольку кусочек претендует на какую-то толщину) были столь искусно разложены в тарелке, что покрывали ее полностью, ни разу не заходя друг на друга. Мастерство, достойное реставратора. Вино, впрочем, оказалось неплохим, терпким и совсем не кислым, несмотря на свою сухость, и фрукты принесли, любимые Галиной, — яблоки с апельсинами, без всяких там киви, ананасов и фейхоа.

Совместная трапеза сближает, а если еще и кое-какие интересы окажутся общими, то сближение получается таким, что кажется, будто ты знаешь нового знакомого добрую половину жизни. Галине и Мыколе удалось произвести впечатление друга на друга. Мыкола оказался таким знатоком украинской истории, что хоть присваивай ему доцента и бери на кафедру, а Галина, набравшись «винной» премудрости от бывшего мужа, дала вину исчерпывающую характеристику и даже рискнула предположить, что они пьют мерло. Невелика премудрость. «Что не каберне, то мерло, — говорил Константин. — Если чуточку вяжет во рту, значит — каберне. Не вяжет — мерло». Мыкола уважительно покачал головой и уточнил у официанта. Оказалось, что и в самом деле они пили мерло.

Из кафе вышли добрыми друзьями. Мыкола проводил Галину до дома. С Петровской до Льва Толстого идти каких-то полчаса, но они шли медленно, растягивая удовольствие, поэтому дорога заняла больше часа. Можно ли было не пригласить нового знакомого на чашечку кофе? Непременно нужно было пригласить, тем более что «первая чашечка кофе» служила у Галины своеобразным испытанием для мужчин. Если выпил, посидел еще немного и откланялся, то прошел испытание. Если же начинал намекать на нечто большее с явным намерением остаться на ночь или хотя бы с явным желанием «послекофейного» секса, то, увы, не прошел. Флаг в руки и всего хорошего. Проще говоря, проваливайте, сударь, знакомство закончилось. Торопливость и нахрапистость Галина в людях не уважала. Может, и зря (брат Степан считал, что определенно зря, в его представлении настоящий мужик именно таким и должен быть — нахрапистым, хватким), но сердцу ведь не прикажешь. И, вообще, отношения должны развиваться постепенно, всему свой черед.

Мыкола прошел испытание на шестерку по пятибалльной шкале. Выпив кофе, посидел с полчаса и собрался уходить, но задержался на четверть часа, увидев, как Галина пытается включить свет в коридоре. Сама она уже привыкла к тому, что на капризный выключатель надо нажать дважды или трижды. Иногда, в сердцах, и батьку его помянешь недобрым словом, хотя какой у выключателя может быть батька.

Поинтересовавшись, есть ли у Галины отвертка, и получив желаемое сразу в трех экземплярах — большая крестовая, малая крестовая и обычная — Мыкола, не отключая электричества (а то ведь ничего не видно будет), снял с выключателя клавишу, что-то там подкрутил, вернул клавишу на место и спросил, в порядке ли вся остальная электрика. Галина (нет бы промолчать — гость же, не электрик из ЖЭКа!) вспомнила про бра в спальне, который не включался «ни таком, ни каком». Давно надо было вызвать электрика, но Галина временно приспособила на тумбочке вместо бра настольную лампу и успокоилась. Как известно, нет ничего более постоянного, нежели временное. Ознакомившись с проблемой, Мыкола спросил про изоленту и пассатижи. Галина принесла ему коробку с инструментами, оставленными ей Константином после развода (еще и шутил, сволочь: «Инстру́мент есть, значит, и мужик появится») и отправилась на кухню жарить сырники. Любая услуга должна быть вознаграждена, а мастера, сделавшего что-то полезное, непременно нужно угостить. Или заплатить ему, иначе как-то не по-божески. Денег Мыкола, разумеется, не возьмет, а вот от угощения вряд ли откажется. Сырники были выбраны за быстроту приготовления и универсальность — хочешь с медом их ешь, хочешь с вареньем, хочешь так, чаем запивай. Да и не из чего было сооружать настоящее угощение. После отъезда Виктора в холодильнике кроме нежирного творога, огурцов, помидоров и кефира ничего не водилось. Галина пыталась соблюдать врачебные запреты, да и аппетит был не ахти какой. Если уж начистоту, то не было никакого аппетита, ела чисто по привычке. Утром салат из помидоров с огурцами, в обед — одно-два яблока или йогурт, вечером немного творога и стакан кефира. Не то настроение, чтобы гурманствовать. Не столько даже из-за болезни и кафедральных дел, сколько из-за сына, точнее — из-за его проблем.

Сырники готовились не более четверти часа, но за это время Мыкола не только починил бра, но и отрегулировал окно в спальне так, чтобы из него не дуло. «Пошлейшая в своей обыденности ситуация — Мастер На Все Руки и Одинокая Женщина, — подумала Галина и тут же одернула себя: — Ничего пошлого, мужчине положено быть мастером на все руки (брат Степан об этом всю жизнь талдычит), а одинокой женщине сам Бог велел иметь какие-то мелкие проблемы по хозяйству. Она же — Женщина! Все естественно. Вот если бы Галина пришла к Мыколе в гости и начала бы чинить выключатели, то это смотрелось бы немного странно… Впрочем, какая разница? Главное то, что Мыколе, кажется, нравится чинить и приводить в порядок, а Галине нравится жарить сырники. Все остальное несущественно. Каждый может и должен заниматься тем, чем ему хочется заниматься. И, вообще, в Божьем мире не существует случайностей. Все предопределено, только не всегда это сразу бывает понятно.

От угощения Мыкола попытался отказаться. Сослался на некие дела, но по глазам видно было, что он врет. Хозяйка проявила настойчивость и пришлось согласиться. Под сырники раскупорили бутылку вишневой наливки домашнего приготовления (презент доцента Петикян, великой мастерицы всевозможных заготовок). Посидели. Поговорили. Галину вдруг потянуло на откровенность. То ли вишневка, наложившись на вино, развязала язык, то ли просто захотелось излить душу человеку, который поймет и посочувствует. Насчет того, что Мыкола из тех, кто способен понимать и сочувствовать, сомнений не было.

– Бедная… — сочувственно сказал Мыкола, выслушав Галинину исповедь.

Галине тут же захотелось возмутиться. Слов вроде «бедная» или «несчастная» в свой адрес (пусть и сказанных с сочувствием), она не выносила. Но оказалось, что Мыкола говорит не о ней.

– Бедная наша Украина, — продолжил он. — Нигде у нас ни порядка нет, ни правды. Все как в кривом зеркале, смотреть тошно… Но ничего, скоро все изменится.

– Изменится, — печально кивнула Галина. — Выживут меня совсем. У вас в техникуме, случайно, нет свободной ставки преподавателя истории?

Удивительно, но ей вдруг захотелось побыть слабой, нуждающейся в утешениях, женщиной. Чтобы пожалели, успокоили, приласкали, объяснили, что все будет хорошо. Наваждение, сущее наваждение… На какое-то мгновение стало стыдно — позволила себе раскиснуть, да еще при едва знакомом человеке. Нехорошо. Затем мелькнула мысль — околдовал он меня, что ли? Галина решительно тряхнула головой и уже раскрыла рот для того, чтобы сказать: «Не звертайте уваги, пане, я фіглюю»,^[15] именно так, по-захиденски^[16], чтобы шутейнее вышло. Однако, прежде чем Галина успела произнести хоть слово, Мыкола встал, подошел к ней, обнял левой рукой за плечи, прижал к себе, а правой стал гладить по голове. Совсем как отец в детстве, только у отца не было такого колючего свитера. Но что за неприятность колючий свитер, если он надет на хорошего человека? И если обнять хорошего человека самой и вжаться посильнее, то свитер сразу же перестанет колоться…

Счастье длилось целую вечность, а потом Мыкола нежно поцеловал Галину в макушку и негромко сказал, перейдя на «ты»:

– Все будет хорошо, Галю. Ты не переживай.

– Я не переживаю. — Галина подняла голову и с благодарностью посмотрела на Мыколу, ощущая, как крепнет с каждым мгновением возникшая между ними связь. — Я удивляюсь…

– Я тоже удивляюсь, — ответил Мыкола, весело подмигивая. — Удивляюсь тому, как мы не познакомились раньше. В понедельник директору магарыч поставлю. Я у него вчера пытался отпроситься пораньше, чтобы в поликлинику заскочить, а он, добрая душа, не отпустил, потому что я ему план работы на декабрь не сдал. Потребовал срочно сдать, и я просидел над этим планом до половины десятого…

– У тебя замечательный директор! — Впервые в жизни Галина искренне хвалила совершенно не знакомого ей человека. — И ты…

К горлу почему-то подкатил комок и недосказанное пришлось выразить взглядом.

– И ты замечательная, — улыбнулся Мыкола.

Он наклонился, коснулся своими губами губ Галины (более целомудренный поцелуй невозможно было представить) и повторил: — Все будет хорошо…

Галина ожидала какого-то продолжения, но Мыкола снова удивил. Поблагодарил за угощение, попросил позволения позвонить завтра (именно так, не «дай мне твой номер», а «могу ли я позвонить тебе завтра?») и ушел. Галина встала у окна на кухне и загадала — помашет ей Мыкола рукой или нет? Захотелось загадать, совсем как в юности, ранней-ранней юности… Мыкола не подвел. Вышел из подъезда, остановился, задрал голову, увидел Галину, заулыбался и замахал обеими руками сразу. Галина распахнула окно и помахала в ответ.

Ромео и Джульетта а-ля Киев. Пародия на сцену на балконе.

Примечания

10

Аналог русского выражения «Хрен редьки не слаще». Макитра — широкий глиняный горшок, большая глубокая миска.

11

«Украинский исторический журнал» — украинский научный журнал, орган Института истории Украины и Института политических и этнонациональных исследований Национальной академии наук Украины.

12

Цитологическое исследование — изучение с помощью микроскопа особенностей строения клеток, клеточного состава органов, тканей, жидкостей организма человека.

13

Человеку свойственно ошибаться (лат.). Афоризм Сенеки-старшего, древнеримского писателя и оратора.

14

Бернард Бернсон (Беренсон; 1865–1959) — известный американский историк искусств и художественный критик.

15

Не обращайте внимания, пан, я шучу (смеш. укр. и западноукр.).

16

По-западноукраински (укр.).