Небытие. Демиург

Андрей Респов, 2020

Он вернулся. Эскул Ап Холиен. Ты привык попадать из реальности в Игру? Попробуй выжить, попав из Игры в Реальность! Хотел построить мирную жизнь, полную любви и достатка? Для чего обрёл ты старых и новых друзей, квартерон? Для того, чтобы сладко спать и вкусно есть на золотой посуде? Разберись, кто твой друг, а кто – враг! И попробуй найти истинную любовь, романтик. Удачи тебе, Эскул! Возьми этот мир и спаси его ещё раз, не думая, достоин ли он того! Хватит быть игрушкой в руках кукловодов. Пора взрослеть, Демиург!

Пролог

За десять миль до Тогенбурга кибитку накрыло пеленой ливня. Ненастье собиралось весь длинный летний день, воздух густел, превращаясь в мутный сироп. Но, когда, казалось бы, должно было прийти освобождение с вечерней прохладой, небеса Небытия разверзлись проливным дождём.

Небесные воды быстро загнали отпрысков мамаши Хейген под тент. Дремлющий всю дорогу Гуггенхайм, недовольно ругаясь, втянул свои морщинистые зелёные ступни внутрь фургона. Бруно накинул пропитанный маслом плащ на голову и спину, сидящей на облучке матери.

За несколько минут сухой и наезженный тракт превратился в широкий и мелкий ручей.

— Холиен, слышь, Холиен! А Грандмастер Воды может оторваться от мыслей о всемирном счастье и сотворить большой зонтик? — ехидно поинтересовалась Маттенгельд Хайгуринн, пихнув мокрой рукой зачитавшегося «Алхимией» Эскула.

Я поёжился. С дождём пришёл пронизывающий холодный ветер. Сидящие в фургоне постарались натянуть на себя даже старые шкуры, которыми укрывались по ночам. Мда. До города плестись будем ещё как минимум час-полтора. Дети точно простынут. Ману тратить всё равно придётся, хотя бы для излечения сопливых носов и больных голов. А вспомнив каким противным становится Гуггенхайм с разыгравшимся радикулитом… Уф. Нет. Я пробрался на место, рядом с мамашей Хейген и активировал Щит Воды малой интенсивности, подвесив его над фургоном и лошадьми. А чем коняшки хуже разумных?

Купол сдерживал как воду, так и холодный ветер. Но обмануть термодинамику не удалось. Холод продолжал пробирать до костей. Не хватало схлопотать пневмонию… Бессмертный Целитель, умерший от воспаления лёгких, — это уже какой-то фарс. Зато, кушайте, мастер Холиен, свою новообретённую реальность полной ложкой!

Спине неожиданно стало тепло, и кто-то горячо задышал в ухо.

— О, мастресс Золано, вы проснулись…

— Мастер Холиен, — Эскул услышал едва сдерживаемый зевок, — скоро ли Тогенбург?

— Скоро, мастресс Прима, скоро… — хриплый голос мамаши Хейген, успевшей раскурить свою любимую трубку, вмешался в нашу беседу.

Всё уже было тысячу раз обговорено и решено. Прима Обители Трёх Сестёр за эти дни отошла от ужаса, пережитого в Варрагоне. К монахине вернулось самообладание и даже какая-то аристократическая спесь. Она уже здорово надоела нашей компании своими нравоучениями и попытками помочь Хейген в готовке, а Гуггенхайму — в варке его эликсиров. И преуспела во всём этом настолько, что гоблин и гнома не могли дождаться великого часа расставания в Тогенбурге.

Из кибитки раздалось ворчание Гуггенхайма:

— Сколько раз говорить, Эскул. Не бросай ты так книги! Почитал — заверни в сухую тряпицу. Что за безответственность…

— Простите, учитель…

Интервалы между раскатами грома становились всё меньше. Мне показалось, что очередная вспышка ослепительной молнии закрыла небо от горизонта до горизонта. Мамаша Хейген высунула покрасневший нос из-под капюшона, изумлённо вытаращив глаза:

— Подгорнова борода! Это что за…

Небо над трактом, по которому ехала кибитка за несколько минут сменила цвет от лилового до золотисто-жёлтого. Сполохи молнии брызгами разбежались по небосводу, вспыхнула и медленно стала тускнеть гигантская золотая паутина. Щит Воды задрожал и распался, немедленно обдав мириадами холодных брызг пассажиров. Визг детей и ругательства Хейген потонули в рёве ураганного ветра.

Я поспешно попытался активировать Щит заново, отмечая краем глаза, что мана в Сфере Преобразования просела на добрую четверть. Ничего себе! Это что ж такое нас накрыло. Второпях новый Щит активировал с запасом. Да таким, что через него почти не стало видно пути. Он отрезал все звуки, а яркие сполохи светопреставления лишь тусклыми бликами играли на его поверхности, создавая причудливые радужные разводы.

— Ох, не знаю, Хейген… Первый раз такое вижу. Конец света какой-то…

— Вроде бы затихает? — вместе с любопытными рожицами близнецов, рыжей головёнкой Тоши и лохматой шевелюрой Бруно показался нос Гуггенхайма.

И действительно, пространство за мутным пузырём Щита просветлело. Я оглянулся на гоблина. Тот в недоумении пожал плечами, задумался и махнул мне ободряюще рукой. Щит Воды, повинуясь моей команде, растаял.

Вечерний небосвод был безукоризненно чист. Ни облачка, ни дымки, ни золотой паутины. Влажный воздух был почти не движим. Значительно потеплело. В раскисшей грязи тракта колёса кибитки и копыта лошадей создавали постоянную хлюпающую какофонию звуков.

Фургон замедлил ход. Обрадованная окончанию светопреставления, малышня спрыгивала на обочину дороги, с визгом и криками стала носиться в высокой влажной траве, обгоняя едва волочившихся лошадей.

— Тим! Том! А ну вернитесь! — мамаша Хейген стала править ближе к краю дороги, там потоки води уже поредели и грязь выглядела помельче, — вот сорванцы! До города всего ничего осталось…

— Да оставь ты их, Матильда. Засиделись пацанята… — проскрипел Гуггенхайм.

— Да? А стирать вечером их одёжку ты будешь, старый п… пройдоха? — Хейген делала вид, что сердится. Хотя продолжала умильно улыбаться, глядя на игры близнецов.

— Ой, да ладно тебе! Рубахой больше, рубахой меньше… Смотри, как радуются, козявки…

— А и то верно, мастер. Жизни радоваться надо. Что только она нам впереди приготовила. А, Холиен, не знаешь? В твоём мире тоже такие парады в небе бывают? Я вот четвёртую дюжину зим сменяла, а такого ни на Севере, ни на Юге углядеть не привелось. Разве, что Эйрик про сполохи, что у них с морозами над Кодебю приходят, рассказывал…

— Не сполохи это, Хейген, — я почесал затылок, — подобного я не только не видел, но и никогда не слышал о таком явлении. А к добру или к худу? Поживём — увидим, Маттенгельд Хайгуринн!