Как родных сыновей

Андрей Николаевич Авдей, 2020

Книга приурочена к 75-летию Великой Победы. В каждом рассказе – судьба человека. От матери, уберёгшей единственного сына, до Русалки, помогавшей разведчикам, от ночного духа Летавицы до единственной оставшейся жительницы – хранителя взвода красноармейцев, от девушки-санитарки, вытащившей из кровавого ада нашего бойца и немца, до Крыничницы, пришедшей на помощь раненому красноармейцу, от глухонемого партизана-одиночки до командира 57-мм орудия. Главная мысль книги – в словах одноногого бригадира ("Бабы"): – Это, лейтенант, бабы, – и посмотрев в сторону кладбища, Иван повторил, – наши бабы

Доживи до заката

Небесная твердь переливалась мириадами звёзд, завораживая любого, кто поднимал голову вверх. Глядя на мерцание крохотных светил, не хотелось волноваться и переживать. Хотелось просто лежать и удивляться тому, как же все-таки огромна вселенная, и как в ней мал и незначителен человек. Микроскопический кристаллик в бескрайнем океане равнодушного ко всему мироздания, который радовался, огорчался и мечтал о том, что выживет. Потому что ему было всего двадцать.

Лежа около пушки, Николай смотрел на усыпанный звёздами небосвод и размышлял о предстоящем бое. Тем более что вечером на позиции батареи пожаловал замполит полка. Как водится, вручил награды, зачитал приказ о присвоении очередных и внеочередных званий, а потом произнёс пламенную речь. Из его выступления все поняли только одно — хана. Основной удар придется на их полк. А это значит, что в живых останутся только самые везучие.

Потому что у истребителей танков «длинный ствол, но жизнь короткая». Пять выстрелов, иногда больше, иногда меньше и всё. Взрыв, второй, третий, и «напрасно старушка ждёт сына домой, ей скажут, она зарыдает». Николай посмотрел на свою сорокапятку, расчётом которой командовал уже второй месяц.

Истребителей называли по-разному. Официально — чуть ли ни элитная артиллерия специального назначения, в войсках — «Смерть врагу, кранты расчёту». Не зря, ой, не зря им платили в два раза больше, чем пехоте. Из десяти подбитых танков семь приходилось на истребителей. А из десяти орудий в бою выживала едва ли половина. Могли бы и в три раза больше платить, и в четыре, всё равно эти деньги получать некому. Кому повезло — тот в госпитале, а кому нет — в земле. И вторых гораздо больше.

Расчёт Николая называли счастливым. Ещё бы, три боя — все целы, а командир получил сержанта и «За отвагу». Везунчики.

Черное небо хмыкнуло, равнодушно мерцая холодным светом. Ему было всё равно. А вот командиру орудия — нет. Хотелось выжить и в этом бою.

Как сказал наводчик: «Помереть геройски — дело нехитрое. Воюй только по уставу — наградят посмертно"Славой"»¹. Орден, конечно, хорошо, но вернуться домой — ещё лучше. Поэтому командир расчёта долго просидел со взводным, после чего вместе с бойцами потратил два часа законного отдыха на рытьё, таскание веток и маскировку. Заряжающий откуда-то притащил две дымовые шашки, ещё раз всё обсудили до мелочей. Только после этого сержант отпустил бойцов.

А сам любовался ночным небом и думал. Сколько выстрелов? Два, пять, восемь? От этого зависели судьба орудия и их жизни. Отвлёкшись на падающую звезду, Николай тихо пропел: «С неба звездочка упала, ты желанье загадала, ты у неба попросила, чтоб живым вернулся милый».

«Загадать, что ли, желание?». Но яркий шлейф пропал так же быстро, как и появился. «Не успел», — вздохнул Николай.

— Успел, — раздалось слева.

Сержант от неожиданности дернулся и больно ударился головой о пушку.

— Аккуратнее, солдатик, не ровен час — в госпиталь увезут, — тихий смех заставил сержанта покраснеть.

— Не в госпиталь, а под трибунал скорее, за членовредительство, — хмыкнул он и оглянулся.

Метрах в пяти от орудия, улыбаясь, стояла девушка лет двадцати, одетая в легкое светящееся платье. Её золотые волосы опускались почти до земли, а глаза…

— Что молчишь, язык проглотил? — гостья подошла ближе.

Заворожённый невероятной красотой девушки, Николай смог только что-то невразумительно промычать.

— Ау, воин, очнись!

— Простите, как вы сюда попали?

— Ни тебе «здравствуй», ни «разрешите представиться», — девушка нахмурилась.

— Доброй ночи, Николай, вам здесь не место, — скороговоркой выпалил сержант.

— Где захочу, там и буду. Ясно?

Гостья раздраженно топнула ногой, и Николай непроизвольно опустил голову вниз, посмотрев на сияющие ярко-красные сапожки.

— Попался, — рассмеялась девушка, — кто глянет на мою обувь, навсегда приворожён будет. Что теперь скажешь, воин?

— Согласен, — радостно кивнул сержант, — как говорится, совет нам да любовь, «горько!». А теперь поцелуемся?

— Экий ты шустрый, — девушка смущённо отступила.

— Мы, истребители, должны быть шустрыми. Так как насчёт поцелуя?

— Вот заладил, поцелуй-поцелуй, — гостья нахмурилась, — русским языком говорю — дух я ночной, Летавицей зовут.

— Очень приятно, — шутливо отдал честь сержант.

— Не перебивай, — рассердилась девушка, — любой, кто не устоит перед моими чарами или на сапоги глянет — до самой смерти будет приворожён.

— Подумаешь, — Николай пожал плечами и улыбнулся.

— Ничего не подумаешь, — Летавица явно обиделась, — от несчастной любви бросишь дом и, как лист в непогоду, пойдёшь скитаться по свету, только бы меня из сердца прочь изгнать.

— Смешная ты, — хмыкнул сержант, — мы и без твоих чар вырваны из дома. Как листья в непогоду, скитаемся по земле. Правда, не одни.

Он похлопал по стволу сорокопятки:

— С боевой подругой. Три боя пережили, а утром ждет четвёртый, последний.

— Как это последний? — девушка тряхнула копной золотых волос, от чего вокруг разлетелись крохотные искорки.

— Предчувствие у меня: до захода солнца не доживу, — спокойно ответил Николай. — И сколько раз наша сорокопятка успеет выстрелить, неизвестно. Может, один, может — десять. А потом…

— А потом? — Летавица заинтересованно подошла к пушке.

— Всё, — рассмеялся артиллерист. — Немцы жить хотят не меньше нашего. Их танкистам неохота гореть, поэтому заметят и накроют огнем. Так что завтра будешь уже другого привораживать.

— Вот ещё, — фыркнула девушка, — придумал.

— Ничего я не придумал, — сержант похлопал ладонью по стволу сорокапятки, — её «Прощай, Родина» называют. Думаешь, просто так?

— Выходит, я зря сапожками хвалилась?

— Выходит, зря, — кивнул Николай. — Так мы поцелуемся или нет? Веселее на смерть идти будет.

— Эх, мужики-мужики, — улыбнулась девушка, — ровно дитёнок малый игрушку требуешь. Не для баловства я к тебе прилетела звездой падающей.

— Жаль, — вздохнул Николай, заставив покраснеть Летавицу, — тогда открой секрет, может, в бою как раз и пригодится.

— Пригодится, — девушка посмотрела прямо в глаза, — выстрелов должно быть пять. Не больше и не меньше, ровно пять. Помни об этом. А теперь мне пора.

— Мы ещё увидимся? — в глубине души сержант понимал, что это сон. Яркий, сказочный и красивый настолько, что просыпаться совсем не хотелось.

Летавица грустно улыбнулась:

— Доживи до заката, Коленька, и я приду, обещаю. А теперь прощай.

***

Несколько часов спустя.

Если закрыть глаза, то кажется, будто огромный великан, закованный в громыхающие доспехи, внимательно осматривает поле боя. Изредка порыкивая, он ищет засады истребителей танков. Сумасшедших артиллеристов, посмевших оказаться на его пути и вознамерившихся помешать! Ему! Вместо того, чтобы трусливо поджать хвосты и отступить, они были готовы…

— К бою!

— Ориентир второй. Танки! По головному! — подал команду командир взвода.

— Вижу танки! — Николай открыл глаза и продублировал команду. — Ориентир второй, по головному!

— Есть второй, — отозвался наводчик.

— Бронебойным!

— Есть бронебойным!

— Прицел 13, наводить вниз.

— Упреждение полфигуры…

— Огонь.

Взвод слаженно рявкнул залпом. Танк споткнулся и густо задымил.

«Первый выстрел», — подумал Николай.

— По правому танку! — донеслось сквозь нарастающий грохот боя.

— По правому, — тут же продублировал команду сержант.

— Ориентир третий.

— Прицел двенадцать.

— Упреждение фигура.

— Огонь!

«Второй выстрел».

— Правый танк — верно! Давай, мужики.

Теперь всё зависело только от слаженной работы бойцов расчёта. Их заметили: танк, не сбавляя хода, уже поворачивал башню.

— Огонь!

«Третий выстрел».

Земля взметнулась перед бронированным чудовищем, заставив его злобно выдохнуть. Взрыв грохнул где-то позади.

— Огонь!

«Четвёртый выстрел».

— Огонь! Есть!

«Пятый выстрел».

Победил орудийный расчёт. Пока победил.

— Бросай шашки. Навались!

Укрывшись за густым дымом, бойцы перекатывали пушку влево, на заранее подготовленную позицию.

— Быстрее! Стой! Развести станины! — Николай оглянулся.

Великан свирепо ударил по земле рукой: там, где был расчёт всего минуту назад, один за другим прогремели несколько разрывов. В этот раз смерть удалось обмануть. Надолго ли?

Но размышлять было некогда. На позиции неумолимо покатилась огромная волна ревущей бронированной смерти, которой противостояли крохотные фигурки — истребители танков, расчёты орудий «Прощай, Родина». Смертники.

— Второе орудие погибло! — крикнул заряжающий.

Посмотрев влево, сержант увидел задранный ствол пушки.

«Доживи до заката».

А сейчас только полдень. И танков было много, слишком много для одной несчастной батареи.

— Бронебойным!

— Ориентир пятый!

–… наводить вниз.

— Упреждение полфигуры…

— Огонь!

Казалось, что в ответ на каждый выстрел огромный великан раздражённо бьёт ладонью по земле, стараясь прихлопнуть орудийные расчёты. И промахивается. Вот, сейчас…

— Навались!

Хлоп! Взрыв! Раздавил!

Но через минуту звучит левее:

— Огонь!

— Навались!

— Развести станины!

Великан ревел от ярости, швыряя тысячи смертоносных осколков, и бешено хлопая по земле.

— Третье орудие погибло!

— Бронебойным!

— Огонь!

— Навались!

«Доживи до заката».

Когда он наступит? Кто знает? Разве что этот безумный великан, который, радостно потирая руки, вскочил и изо всех сил ударил ногой: «Попались!»

— Огонь!

…

— Огонь!

…

— Огонь!

В конце концов, измотанное чудовище нехотя сдалось, рыкнув на прощание моторами уцелевших танков и пообещав вернуться.

«Всё?». — Бойцы переглянулись, не веря в случившееся.

— Всё, — улыбнулся Николай, — дожили до заката.

Как по команде, бойцы подняли головы: обессиленное солнце, замотавшись в красную мантию, торопилось спрятаться за горизонтом, чтобы не видеть изуродованную землю, разорванные в клочья пушки и неподвижные холмики вокруг них.

— Дожили до заката, — повторил сержант.

— Нет! — великан обернулся и, глядя на счастливых истребителей, яростно ударил ногой по пятящемуся танку, который тут же огрызнулся в ответ неприцельным выстрелом.

— Вот теперь всё, — чудовище довольно рыкнуло и скрылось вдали.

А вокруг искорёженной пушки неподвижно лежал самый везучий орудийный расчёт.

***

«С неба звездочка упала, ты желанье загадала, ты у неба попросила, чтоб живым вернулся милый».

Где-то бегали санитары, раздавались команды, натужно гудели полуторки и грохотали танки. Где-то кипела жизнь. Николай этого уже не видел, перед его глазами сияло красное солнце, два солнца, три, четыре. Затем их скрыла белая мгла, и боль отступила. На душе стало легко и свободно, хотелось петь, кричать, а потом взлететь высоко-высоко, чтобы…

***

— Ты куда собрался?

Чьи-то руки легли на погоны и мягко, но сильно удержали сержанта.

— Летавица, — улыбнулся Николай.

— Пришла, как и обещала, — девушка рассмеялась, — вижу, успела. Что ж ты, женишок, сбегаешь? Замуж позвал, а сам.

— Так судьба распорядилась, — сержант пробовал освободиться, но тонкие руки держали крепко, — не я решал, а…

— Я, — перебила девушка, — решу. Не забывай меня, Коленька, прощай.

Николай хотел что-то ответить, но Летавица неожиданно сильно толкнула сержанта вниз. Перед тем, как рухнуть на землю, он увидел мелькнувшие перед глазами ярко-красные сапоги.

***

— Вот они, — женщина открыла коробку и бережно достала обувь, — когда мне исполнилось четыре, папа подарил на день рождения. Он хотел, чтобы у меня были красные сапожки.

— Удивительная история, — журналист отложил ручку, с удовлетворением посмотрев на исписанные страницы, а затем взял в руки фото. — Это он?

— Да. После госпиталя вернулся домой, женился. Мама рассказывала, он безумно мечтал о дочери.

— Значит, вы были любимицей, — журналист аккуратно положил фотографию, — и, как часто случается, отец называл вас как-то особенно, я прав?

Женщина улыбнулась:

— Для папы я всегда была Летавицей.

Примечания

1

Орден Славы