Непрощенные

Андрей Муравьев, 2015

Современная Россия… Война на Кавказе сделала их смертельными врагами. Ильяс мстил за сестру, а капитан-танкист Олег невольно стал виновником ее смерти. Оба воина погибли, но высшие силы дали им второй шанс… 22 июня 1941. Из развалин разбомбленной казармы 44-го танкового полка Красной Армии выбираются окровавленные сержант и лейтенант. В небе – пикировщики Ю-87, от границы катится вал бронированных машин с черными крестами на башнях. Что делать? Спрятаться, пробираться на восток или вступить в неравный бой? Олегу ответ на этот вопрос ясен. А вот Ильясу – нет. Но война, которая вскоре будет названа Великой Отечественной, сама все расставит по местам…

Глава 4

Ильяс

Ехали недолго. Мотоцикл катил по дороге, сержант крутил головой, посматривая по сторонам. Коля не отставал, да и я был настороже. Не хотелось, чтоб вышло, как с теми танкистами… Я постоянно оглядывался и на очередном повороте заметил позади столб пыли — за нами кто-то поспешал. Хлопнул сержанта по плечу. Тот притормозил, привстал в седле и молча свернул в лес. Едва мы спрятались в кусты, как по дороге промчались немецкие мотоциклисты. За ними показались бронетранспортеры на колесно-гусеничном ходу, следом тянулись грузовики. Некоторые тащили на прицепе пушки. Одна за другой, поднимая клубы пыли на сухой гравейке, машины шли мимо, и с каждой из них лицо сержанта мрачнело. Механик потянулся к пулемету, но рыжий упредил:

— Отставить!

— Товарищ сержант! — взмолился мехвод. — Это же немцы!

— Вижу. Сколько их? Прихлопнут нас в минуту.

— Но и мы им врежем!

— Ты кто? — Сержант насупился, глаза сошлись в щелочки.

— Механик… — растерялся Коля.

— А я наводчик. Наше дело в танке воевать. Будь у нас «БТ», мы бы им загнули курду. До Берлина бы драпали! А так… — Он махнул рукой. — Все, мужики, стоп машина! На сегодня хватит. Ночуем!

Мы отогнали мотоцикл глубже в лес, где расположились на бивак. Я отправился на поиски хвороста, рыжий ушел на разведку окрестностей. Коля сбегал к недалекому озерцу и вернулся с брезентовым ведром, полным воды. Вода отдавала болотом. Ведро, как и котелок, мы обнаружили в коляске мотоцикла. Было там еще кое-что. Быстренько соорудил очаг, подвесив над огнем котелок. Когда вода закипела, высыпал в нее коричневый порошок из бумажного пакетика. Аромат свежесваренного кофе поплыл в вечернем воздухе.

— Как вы эту гадость пьете? — вздохнул Коля. — Я бы лучше компот. У нас в деревне даже чай не пили — дорого…

Я не ответил, и Коля принял это за сигнал к действию. Достал из коляски консервы — те, что дал нам повар, и буханку черного хлеба — осталась от убитых немцев. Немецкие штыки имелись, банки были вскрыты и зашипели маслом на горячих углях. За этим занятием и застал нас вернувшийся сержант.

— Запах от вас — за версту! — покрутил он головой. — Найдут, как мы повара.

— Немцы близко? — насторожился мехвод.

Рыжий покачал головой. Затем положил винтовку и присел.

— Зачем консервы открыли? Жрали же недавно!

Вот русский жлоб! Его это консервы? Раз лейтенант не возражает, тебе дело?

— Ужин у бойца — третье по важности событие после обеда и завтрака, — пробурчал Климович, запихивая в рот кусок хлеба с горячими сардинами. — Вкусно! — заметил, прожевав. — Наверное, и вправду французские…

— Наших видел? — спросил я сержанта.

— Нет. Стреляют на востоке и у Бреста — сами слышите, но рядом боев нет. В километре отсюда деревенька, там тихо.

— Это хорошо. — После сегодняшних приключений ноги гудели и мысли путались. — Может, и получится проскочить в Кобрин.

Перед уходом рыжий показал мне карту, я знал наш маршрут.

— Какой Кобрин? — встрепенулся Коля. — Завтра наши подойдут, мы этих гадов поганой метлой… Я вам, товарищи командиры, удивляюсь. В Брест надо. Там завтра — все штабы! А мы как дезертиры…

— Для дезертиров мы неплохо воевали! — хмыкнул сержант.

— Все равно неправильно, — настаивал Климович. — Идем в глубь своей территории, значит, отступаем. А за это…

— Не волнуйся, боец, не накажут. Нас, по крайней мере, — успокоил сержант. — Ты о танковых клиньях и блицкриге слышал?

Коля покачал головой.

— У немцев тактика такая — танками рассекать линию обороны и коммуникации со связью рушить. Видал, как по дорогам катят? Не отойдем к Кобрину, окажемся в окружении.

— Как у вас, товарищ сержант, язык поворачивается такое говорить?! На рассвете наши части сбросят врага в Буг, а затем стальным катком…

— Сверкая блеском стали? — сощурился сержант.

— Да! — не смутился мехвод. — Сверкая! У нас же сила какая! Да и сами немцы, как тот повар из рабочих, повернут оружие. Это они временно одурманены! Как только разберутся…

Я не смог сдержаться — хмыкнул и потянулся за новой банкой. Сержант предупреждающе поднял руку:

— Оставьте провиант, товарищ лейтенант! Сегодня нам повезло, но завтра может не случиться. Немецкие кухни в лесах не часто встречаются. Надо экономить.

Я едва не зашипел от злости. Задолбал своими поучениями! В каждую щелку лезет! Дождется! Пока я решал, как осадить строптивого сержанта, тот убрал банки, завернул в тряпицу мехвода начатую буханку. Плеснул себе кофе в крышку котелка, обжигаясь, выпил. После чего достал сигареты, как я понял, трофейные. Командиру закурить не предложил, жлоб.

Коля потянулся и зевнул.

— Ложись! — поддержал Волков. — Я — позже. Будем дежурить через два часа. Хоть немцев не видно, но все же. Сейчас… — Он поднес циферблат наручных часов к глазам. — Двадцать два ноль-ноль.

Я покосился на часы. Утром у сержанта их не было. Снял с трупа, мародер!

— Вы тоже ложитесь, товарищ лейтенант! — предложил мне рыжий.

После кофе спать не хотелось, и я покачал головой.

— С рассветом двинемся, лучше не тянуть, — укорил сержант. — Ночи короткие, силы понадобятся.

Я не ответил, а вот механик не заставил себя упрашивать. Примостился на мху под сосной, сунул под голову шлем и засопел. У костра остались мы вдвоем. Было еще светло: ночи здесь не такие, как у нас в горах — темные и непроглядные. Канонада в отдалении стихла, стало слышно пение птиц. Какая-то заливалась неподалеку.

— Соловей! — заметил сержант. — Тут болотце верховое неподалеку, а соловей только у воды поет. Сядет, горлышко промочит — и дальше. Жизнь… Места тут красивые, только бы отдыхать! Наловить рыбки, сварганить ухи, а не так… — Он не досказал, но я понял, о чем он. Скрюченное тело сгоревшего танкиста все еще стояло перед глазами.

«Спросить? — подумал я. — А вдруг? Момент хороший…»

— Товарищ сержант, вы сегодня песенку насвистывали… Мелодия вроде знакомая, а слова не вспоминаются. Напоете?

Рыжий пожал плечами:

— Не помню.

— Да вот эта! — Я попробовал просвистеть. Не вышло, конечно, но сержант понял.

— А-а… В роте у нас сочинили. Шутливая песенка, танкистская, про мехвода. «Ай-я-яй, убили мехвода, в роте мехвода убили. Ай-я-яй, замочили, гады… А он встал и пошел». Что-то такое…

— Где пели? В Испании?

— Угу! Испания — такая страна, там все поют.

«Врет! — понял я. — Врет и не краснеет. Зачем?»

— Песню пели не «Запрещенные барабанщики»?

— Какие барабанщики? — делано удивился рыжий. — Откуда они в роте? Почему запрещенные? Что-то вы не о том, товарищ младший лейтенант!

Юлит? Добавим.

— Эту песню я слышал в исполнении одной груп… ансамбля одного. Песни и пляски.

Молчит…

— Сам ансамбль смотрел по «эмтиви»…

— Как? — вскинулся сержант.

— MTV.

Рыжий закашлялся, отдышался, встал, прошелся, снова сел.

— МТV, говоришь? А такую песню, случайно, не слышал?

Он, волнуясь, запел: «Комбат — батяня, батяня — комбат…»

— «Любэ»?

Сержант вскочил:

— Лейтенант, отойдем!

Хотя спящий Коля помешать нам не мог, предложение было резонное, и я подчинился. Мы отошли в сторону озера.

— Ты из какого года? — Глаза его блестели в свете луны. — Из какого года сюда попал?

Я ответил.

— И я из этого. — Лицо его скривилось. — Застрелили меня у дома. Вигура я, слышал?

Сердце в груди заклокотало, к горлу подкатил ком. Кивнул, стараясь, чтобы движение не показалось резким.

— Ну да. Конечно же, слышал! — подтвердил он. — В России каждая собака знает. Знала, — тут же поправился. — Столько лет по телику твердили: пьяница, убийца… — вздохнул. — Знал ведь, что убьют, но все равно неожиданно. Не думал, что так скоро. Подослали черных…

— Кто… Кх-кх… Кто подослал? — закашлялся я.

— Есть гады…

— А вдруг это сами… эти…

— Черные? В первый же вечер? У них что, свое ФСБ? Использовали их втемную! Звякнули, адресочек сказали… Видел бы пацана, что ко мне бежал! Недоносок сопливый, пистолетом в кармане запутался! Хотел по морде дать и пистолетик отобрать, да у него за спиной целый аул… — Он снова вздохнул. — А тебя как?

От «недоноска» я едва не прыгнул. Мои сжатые добела кулаки он не заметил. Надо ответить, а зубы не открыть, они сейчас ругательства сдерживают.

— Так как?

— Э-э… Машина… На переходе сбила.

Он кивнул.

— Сам кто?

«Сука! Что скажешь, если узнаешь? Извинишься? Или еще раз застрелишь?»

— Студент. Институт нефти и газа, предпоследний курс.

— В армии не служил?

Я покачал головой. Мне без нужды. Я и без армии все, что надо, выучил — по ускоренной программе. У нас «калаш» дети с пеленок изучают. Строем и в форме ходят бараны.

— То-то смотрю… И какого рожна нас сюда? В сорок первый? Ладно, я танкист, а ты? Может, в казарме кто еще из наших был?..

Помолчали. Если и был, то уже нет… Что делать? Рубануть его чем-нибудь — прямо сейчас? Только чем? Лопатку бы! Будто чувствуя, рыжий отступил на шаг.

— Жалеешь, что попал сюда? — вырвалось у меня.

— Я? — удивился он. — Нисколько!

«Вот как? Шакал дорвался до свежего мяса? Нравится убивать?»

— Здесь по-честному, — пояснил он. — Есть враг, который пришел на твою землю, его надо убить. Никакой демократической гнили, воплей о правах человека. Какие у фашистов права? Сдохнуть — и все! А то развели… Наш полк в Чечне, если хочешь знать, ни одного дома не разрушил, хотя мог. Если из села стреляют, ответить — наше право, никто б и не вякнул! Соблюдали их права, и что взамен? Митинги собирали: приговорить убийцу к высшей мере! Это я убийца?

«Овечка невинная…»

— Разве нет?

— Ты, смотрю, начитался! — хмыкнул он. — Меньше верь продажным писакам! Да они маму родную за заморский доллар продадут!.. Я сегодня немца застрелил, ты же не возражал?

— Ну…

— Девку убил случайно. На войне сплошь и рядом. Если хочешь знать, это боевики виноваты! Притащились с пулеметом! Не было б их, никто бы не стрелял.

— Суд вроде доказал: в том выстреле не было необходимости. — Надо было удержать голос, не дать ему сорваться. Лицо сделать бесстрастным. — Я, конечно, все подробности не помню.

— Ага! — Он снова хмыкнул. — Суд и того немца, что я грохнул, оправдал бы. Цветочки, дескать, приехал в Россию нюхать. Правозащитники бы завыли, наняли гаду адвоката… Бляди продажные!

Рука моя уже скользила к штыку, но он пока не замечал.

— Звать-то тебя как? Не Ефимом же?

— Иль… Илья.

— Олег! — Он перехватил мою ладонь и затряс ее. — Рад познакомиться! Хреново здесь одному. Не дрейфь, Илюха, выплывем!

Я скривился. Он трактовал это по-своему.

— Не гони панику! Ты, конечно, не офицер, это заметно, но сейчас война, людям на тебя смотреть некогда. Гляди на меня и повторяй, а я потиху натаскаю.

Он оглянулся на спящего у костра Климовича.

— Ты в местных терках хорошо разбираешься? В смысле политики. Может, учил в институте?

«Тебе это не понадобится, шакал!» — покачал головой.

— Вот и я. Какие у них сейчас вожди? Сталина знаю, Берию, а эти Молотов, Каганович… Портрет покажут — поплыву. Про стройки пятилетки совсем никак…

Подбираясь ближе, я развел руками.

— Ну, и ладно, не до этого. Болтаем поменьше, воюем получше, остальное приложится. Вот такая диспозиция.

Он снова чуть отодвинулся и внезапно ринулся вперед, облапил меня своими ручищами и еще раз улыбнулся:

— Рад, Илюха! Честное слово!

Рука выпустила рукоятку штыка. Сержант подмигнул и пошел к костру. Я топал следом, разглядывая спину в промокшей гимнастерке. Темное пятно на спине было заметно даже в ночных сумерках. Светлые здесь ночи… У костра предложил сержанту поменяться дежурствами. Тот не возражал. Примостился рядом с мехводом и сладко зевнул. Я присел к огню и попробовал, легко ли выходит штык из ножен…

* * *

Олег

Проснулся я в предрассветных сумерках. На часах было без четверти два. Интересно, немец покойный перевел стрелки или это европейское время? Поди узнай! Хорошие часы мне перепали, швейцарские, стрелки и циферблат светятся. Не забывать завести — и будет счастье. Коля у костра клевал носом. Я встал, и он сразу встрепенулся.

— Все тихо?

— Так точно!

Я пригляделся. Илюха-лейтенант спал в отдалении, во сне он мычал и дергал ногами.

— Чтой-то он?

— Испужался! — пояснил Коля. — Я ночью проснулся: над нами стоит, в руке штык. «Чего это?» — спрашиваю, а он в ответ: «Волк к костру подходил!» Я: «Винтовку бы взял!» А он: «Немцы выстрел услышат!» — и отошел к костру. Я потом долго уснуть не мог: боюсь волков!

— Летом они не страшные.

— Приходил ведь!

— Любопытный! Молодой, наверное. Навоняли своими консервами! — Я пнул сапогом пустую банку. — Не бзди, боец, волкам сейчас не до нас.

Время до смены у меня было, и я использовал его с пользой. Сбегал к озерцу, сбросил обмундирование и голышом плюхнулся в прохладную воду. Озерцо оказалось мелким, с топким, илистым дном. Вода за ночь почти не остыла, я с удовольствием окунулся, затем растер тело ладонями. Еще б и мыло, но это уже мечты. Вволю поплескавшись, выбрался на берег и вытерся майкой — на теле обсохнет. Обуваясь, вспомнил лейтенанта. Теперь понятно, почему тот не разулся у ручья: портянки наворачивать не умеет. Боялся, что раскусим. Научится. Илюха, конечно же, молодец: защищал нас с ножом в руке. На хуторе танк немецкий завалил… Будет из студента прок!

Отправив зевающего Колю дремать, занялся завтраком. На войне пожрать — первое дело. Обеда с ужином может и не случиться, а натощак воевать кисло. Сардины разогревать не стал — и холодные сойдут. Волков я не опасался, а вот немцев зазывать… Кофе все же не удержался и сварил. Хоть и без сахара, но прежней жизнью пахнет. Хреновой она у меня вышла, но все ж моя…

На запах кофе проснулся лейтенант; встал и подошел. Я молча придвинул котелок. Он отхлебнул. В глаза Илюха старался не смотреть: стыдится ночного испуга. Зря… Мы помолчали. В лесу постепенно светлело, стволы сосен проявлялись из предрассветных сумерек, как на фотобумаге — увлекался я в детстве фотографией, просыпались птицы. И не только они. Где-то далеко ударила пушка, другая, после загремело во всю мочь. Прислушался: стреляли у Бреста. Крепость ведет бой. На востоке пока тихо. Обогнавшие нас немецкие части, наверное, сосредотачиваются. Интересно, повар Мюллер своих догнал? Вот уж рассказал ужасов.

— Едем, лейтенант! — сказал, вставая. — Самое время — немцам не до нас.

Предрассветная гравейка была пустынной. Мы катили навстречу разгоравшейся заре, лейтенант сидел за спиной, а Коля в коляске жевал. Он как-то ухитрился вскрыть банку на ходу и теперь поглощал сардины, цепляя их пальцами прямо из банки. Похоже, что есть механик готов был всегда и в любой ситуации. Пусть! Лишь бы танк хорошо водил. Илья от завтрака отказался. Выглядел он неважно: глаза покраснели, лицо помятое. Напереживался. Сначала эта история с воплощением, потом — волк. Многовато для вчерашнего студента. Привыкнет — на войне это быстро.

Никто не встречался нам на пути. Это было странно. Насколько я помнил по воспоминаниям фронтовиков, дороги должны быть забиты беженцами, здесь же не попадались. Объяснение напрашивалось только одно: дорогу немцы перерезали еще вчера.

Танк первым заметил Николай. Он привстал в коляске и толкнул меня в плечо. Я притормозил на обочине.

— Т-26! — выдохнул Коля. — Целенький!

Танк и вправду не выглядел подбитым. Стоял в поле с открытыми люками, новенький, свежеокрашенный. Странно. Я присмотрелся: траков не видно, над зеленым ковром возвышается только корпус с башней. Все ясно: сел в болото. Грунтовка, выходящая на гравейку, разбита гусеницами. Колонна шла маршем, этот почему-то съехал в сторону, наверное, пытался кого-то обогнать, вот и залез в топь. Те, кто не служил в армии, почему-то думают, что танк, аки Господь по воде, везде пройдет. Если бы! Сколько их, наших и немецких, вязли в болотах во время войны — до сих пор выкапывают.

Комья грязи, занесенные гусеницами на грунтовку, успели подсохнуть — вчера шли. Где экипаж? Бросил машину? Очень может быть. Время подпирало, приказали пересесть в другой танк, за отставшим собирались прислать тягач. Не прислали…

— Товарищ сержант. — Глаза мехвода загорелись. Ясно, что задумал. Любит этот парень машины.

Я свернул на грунтовку, и мы, прыгая на колдобинах, подкатили к танку. Коля соскочил еще на ходу и рванул к машине. Оставив лейтенанта на шухере, двинулся следом. Почва вокруг танка прогибалась под подошвами. М-да… Забрался внутрь. Боеукладка на месте, пулеметные диски — полной горкой. Ребята сильно спешили…

— Товарищ сержант! — В башне показалось лицо мехвода. — Танк заправлен, мотор в порядке. Смотрите! — Он нырнул обратно, послышался клекот электрического стартера. Мотор нехотя рыкнул и загудел.

— Глуши!

Выбрался наружу и обошел машину. Коля не отставал. Лицо у него было умоляющим. Не надо, а? Я б и сам не отказался, но как вытащить? Волшебным словом? Т-26 пробовал выбраться сам — за кормой куча грязи, выброшенная гусеницами, но не сумел. За ночь танк сел еще глубже. Нужен тягач, только где взять? Мне его Гитлер пришлет?

— Сержант! — Лейтенант призывно махал рукой.

Лицо его выглядело встревоженным — кого-то заметил. Немцы? Я побежал изо всех сил. Однако лейтенант смотрел не на гравейку. Вот оно что… Экипаж не покинул танк. Ему велели остаться и вытащить машину. Ребята поступили грамотно: пошли в лес и спилили молодую сосну — подложить под гусеницы. Они несли ее к танку, когда на шоссе выскочили немецкие мотоциклы. Танкисты не ждали их — «Мы же этих нарушителей прямо на границе!» — и не оставили в башне стрелка. Всех троих срезали из пулемета. Они рухнули, бревно придавило тела. Немцы не стали добивать — покатили дальше. Один из танкистов, раненый, сумел выбраться и пытался ползти. Недалеко… Обильная роса, выпавшая ночью, блестела на мертвых лицах, будто слезы.

— Товарищ сержант… — подошедший механик умолк.

— Взяли! — рукой указал на бревно.

Мехвод нагнулся. Вдвоем отбросили ствол в сторону. Коля принес от танка лопату, я выхватил и стал копать. Пропитанная влагой земля смачно чавкала под штыком. Занятие напрасное — всех убитых не похоронишь, но руки просили работы. Лучше копать, чем думать…

Пришел в себя минут через пять. Механик топтался рядом.

— Продолжай! — протянул ему лопату. — Вырой нормально.

Сам пошел к мотоциклу. Достал сигареты, закурил. Лейтенант смотрел на нас с тревогой.

— Подменишь Николая, как устанет? Надо спешить.

Илья пожал плечами. Я докурил, бросил окурок и вернулся к убитым. У младшего лейтенанта на поясе висел «наган», снял его вместе с кобурой — Илюхе пригодится. Командиру с винтовкой бегать негоже, да и в башне с ней… У других танкистов оружия не было. Лейтенант сменил уставшего Николая, я занял место у пулемета в коляске. Гравейка по-прежнему была пустынной. Потянул из пачки новую сигарету. К смерти трудно привыкнуть. На Кавказе видел, здесь насмотрелся, но внутри все равно скребет. Совсем ведь пацаны, наверное, и понять-то не успели…

Со стороны шоссе донесся гул. Кто-то ехал, причем этот «кто-то» имел мощный мотор и гусеницы: в гул вплетался лязг траков. Танки? Если так, вряд ли это немцы, уж больно мощно гудит. «КВ» или Т-34. Дав знак ребятам залечь, я завел мотоцикл и покатил к гравейке. Спрятал BMW за кустами и снял с турели «МГ». Против танка — рогатка, но если вышлют разведку… Береженого бог бережет.

Над взгорком показалась кабина, а за ней и широкий радиатор тягача. Деловито лязгая траками, он тащил на прицепе орудие на гусеничном ходу. В открытом кузове тягача сидели люди. Я пригляделся — защитная форма. Наши! Тягач сполз вниз, следом показался второй. А где же прикрытие? Стоит выскочить немцам на мотоциклах — и капут! Они тут совсем охренели!

Я выбежал на шоссе и замахал руками. Тягач подполз ближе и остановился. Из кабины выскочил командир со «шпалой» в черной петлице. Капитан.

— Кто такой?

Хоть бы пистолетик достал! Да и другие глазеют. А если засада?

— Сержант Волков, 22-я танковая! — вытянулся я. — Помогите вытащить! — Я указал на поле.

— Некогда, — отмахнулся он. — Без того опаздываем.

— Вы едете без прикрытия, а будет танк. Вдруг немцы…

— Нет здесь немцев! — Он повернулся.

— Товарищ капитан!

Окрик заставил его обернуться.

— Там лежат убитые танкисты. — Я указал рукой. — Они тоже думали, что здесь тыл. Со вчерашнего дня лежат. Вечером мы видели две колонны немцев, шедших к Кобрину. Бронетранспортеры, грузовики с пехотой… Выскочат на вас — ахнуть не успеете! Пока эту дуру развернешь… — Я кивнул на пушку.

Он задумался, но не спешил.

— Отдадим мотоцикл! — присовокупил я. — Трофейный, BMW, и пулемет в придачу. Вам нужнее.

— Ладно! — Он повернулся к тягачу. — Сидоренко, отцепляй и возьми буксирный трос! Расчетам рассредоточиться и занять оборону!

— Хватит одного? — спросил я. — Т-26, одиннадцать тонн…

— Это «Ворошиловец»! — хмыкнул он. — Дизель, 375 лошадиных сил. Наша «дура», как ты выразился, весит в полтора раза больше.

«Ворошиловец» не подвел: танк выдернул как морковку. Коля помог гусеницами, пригодилось и бревно. Пока мы возились, артиллеристы забросали убитых землей. Могилка была мелковатой, да и холмик — неуклюжим, но все ж не в чистом поле.

— Выдвигаемся к Жабинке! — сказал капитан, когда танк выбрался на шоссе. — Вы — впереди!

— Лучше мотоцикл с разведкой! — посоветовал я.

— Сам бы не догадался! — хмыкнул он. — Откуда такой умный, сержант? Топай в танк и лейтенанту своему скажи, чтобы чуть впереди нас катился. Мотоцикл передай вон тому сержанту.

Поехали.

В башне натянул на голову шлем. Мы сняли их с убитых. Коля хмурился, но я приказал. Приложиться головой к броне при торможении или попадании снаряда — удовольствие малое. К тому же в танке переговорное устройство без шлемофонов не работает. Мертвым без нужды, нам пригодится. Нас ждало сражение. «Дуры», что тащились за нами, для второстепенных задач не выделяют.

* * *

Хотелось есть. Утром Ильяс отказался от завтрака, теперь жалел. Есть рядом с человеком, которого собираешься убить, неправильно. С врагом хлеб не преломляют… Да и ночью сплоховал. Начал думать, правильно ли это — резать спящего. Потом за штык взялся, а руки будто держит кто… Пока набирался решимости, проснулся мехвод, затею пришлось отложить, а потом и оставить. Еще сон этот бестолковый. Горы, небо синее, отец весь седой на пороге дома, мать в огороде бабушке помогает. Понимаешь, что все это ушло, нет их, а проснуться не можешь — будто мешает что-то. И почему-то не хочется просыпаться. Он заходит в дом, а там простокваша холодная на столе, свежий бабушкин хлеб… Отец протягивает нож, чтоб мяса отрезать, и вдруг вместо ножа — штык с окровавленным лезвием. С остро заточенного кончика кровь капает. «Твоя кровь, сыночек!» — говорит отец. Внезапно стена валится, рассыпаясь на кирпичи, и в дом въезжает танк. В люке торчит рыжий, стреляет из автомата, орет: «Они прорвались!» Кто?! Куда? А вокруг уже никого — ни родителей, ни гор, ни бабушкиного дома. Только поле, поросшее пшеницей, и он посреди. Почва под ногами зыбкая, его тянет в трясину. Изо всех сил пробует вытащить сапоги, но не получается. Земля с чавканьем засасывает к себе, а за спиной гул, траки лязгают, моторы гудят. И лупят в спину — из орудий лупят. Чувствуешь, как снаряд летит, ход набирает. Сейчас врежется в тело, разнесет его в атомы…

Проснулся Ильяс в поту и, похоже, кричал даже… Вещим оказался сон. Расстрелянные танкисты, шлем с покойника, мокрый от росы… Ильясу не хотелось его надевать, но сержант глянул зло; возражения застряли в горле.

Ильяс встал и откинул люк. Сержант возник рядом. «Станет воспитывать — врежу!» — подумал Ильяс, наполняясь ненавистью. Рыжий, однако, ничего не сказал. Оглянулся на ползущие за танком тягачи, глянул вперед и засвистел. «Комбат — батяня, батяня — комбат…» — различил Ильяс. Выбрал песню, сапог! Лучше бы про негра…

К счастью, слушать пришлось недолго. Дорогу колонне преградил грузовик, вставший поперек гравийки, по сторонам его застыли люди с автоматами наперевес, в кузове виднелся пулеметчик. Петлицы военных были зеленого цвета, как и верх их фуражек. Пограничники?

— Заградотряд! — прокомментировал рыжий. — Быстро работают! Доложись, лейтенант! Представься, предъяви удостоверение личности. Не тушуйся: у нас все путем!

Пришлось подчиниться.

— Двадцать вторая — там! — Командир заградотряда указал на проселок, убегавший влево от гравийки. — Гаубицы пойдут дальше. Поспешайте, младший лейтенант!

В голосе пограничника скользнула презрительная нотка. «Думает, мы дезертиры! — догадался Ильяс. — Да знал бы ты! Сам-то почему здесь? Граница за спиной…» Спорить, однако, не тянуло. Ильяс козырнул и побежал к танку. Сержант, видимо, все слышал. Ильяс не успел заскочить в люк, как мотор рыкнул, и Т-26, развернувшись на гусенице, сполз на проселок.

— Значит, так, Илья! — наклонился к уху сержант. — По прибытию представься первому же офицеру. Вернее, командиру. Офицеры в их представлении за белых воевали. Командир отправит к начальству, тот скажет, что делать. Вот и все. Армия — дело простое.

— Вдруг станут расспрашивать? Я не знаю, кто я и откуда!

— Курсант говорил: проводил у них развод, значит, из учебной роты. Должность — командир взвода, с твоим кубиком выше никак. Ничего мудреного…

В расположение дивизии они влетели на скорости. Мехвод не заметил замаскированные в лесу танки и едва не врезался в ближний. Затормозил в последний момент. Происшествие не осталось незамеченным. Послышался мат, и к Т-26 подбежал человек в синем комбинезоне. На петлицах под расстегнутым воротом виднелись «шпалы».

— Капитан! — шепнул Ильясу сержант. — Не дрейфь, лейтенант! Будет орать — молчи и ешь глазами начальство.

— Кто такие? — бушевал капитан.

Ильяс соскочил на землю и представился.

— Какая, на хрен, учебная рота?

— Из военного городка.

— Разбомбили же вас!

— Мы выбрались. И танк спасли, — рыжий возник как из-под земли и выглядел обиженным. «Придуривается!» — понял Ильяс.

— В учебках не было Т-26!

— Этот по дороге нашли — в болоте сидел, — пояснил сержант. — Артиллеристы помогли вытащить. Это наш третий танк, товарищ капитан! Прежние два сгорели.

— Вояки, — хмыкнул капитан.

— Мы подбили пятерых немцев, из них троих сожгли, — спокойно продолжил сержант. — Три «тридцатьпятки» и две двойки.

— Правда? — Капитан впился глазами в Ильяса. Тот молча кивнул.

— Ладно! — Капитан успокоился. — Воевал раньше, сержант?

— В Испании.

— Хм… Неплохо. У меня сплошь молодежь. Опытных еще перед войной растащили по другим дивизиям. Командиров некомплект, взводами сержанты командуют. Вовремя вы. Лейтенант, примите взвод у Фирсанова! Идем, введу в обстановку!..

Рыжий встретил Ильяса на обратном пути.

— Наступление, — сказал Ильяс.

— Знаю.

— Откуда? — Ильяс подивился его спокойствию.

— Солдатский телеграф. В штабе фронта приказали нанести контрудар. Они там до сих пор считают, что мы немцев стальным катком… Попрем в лобовую.

— Капитан сказал: перед нами три немецких дивизии, из которых две танковые. Командует Гудериан! Да он нас!..

— Спокойно, Илюха! — Рыжий оглянулся по сторонам. — Действуй, как вчера договорились. Прорвемся! Я все ж ротой командовал…

Возле танков их ждали. Невысокий крепыш в комбинезоне рубанул навстречу строевым.

— Товарищ лейтенант! Взвод для вашей встречи построен! Младший сержант Фирсанов!

— Вольно! — нагло влез рыжий и заговорщицки посмотрел на Ильяса.

— Товарищи бойцы! — Деваться было некуда, на память Ильясу пришла сцена из старого фильма. — Мы это… идем в бой! Сейчас сержант Волков… э-э… доложит… введет в курс дела.

— Смотрим сюда! — Рыжий перехватил инициативу. Он подобрал с земли прутик и зачертил на песке. — Значит, так, мужики! Наступление — это вам не парад, рванете по прямой, подобьют мигом. Движемся так! — Он нарисовал на песке зигзаг. — На ходу не стрелять, не попадете. Короткая остановка, выстрел — и дальше.

— Снарядов мало! — перебил Фирсанов. Похоже, он тяжело переживал смещение с должности.

— Возьмете у нас! В танке полная боеукладка… И следите за противником! Лучше самому не выстрелить, чем получить снаряд. Из башни обзор никудышный, пока не станут стрелять, торчите в люке. Примечайте, мотайте на ус. Обходите взгорки, ищите низины. Увидите танки с толстыми пушками, не бейте в лоб! Это «тройки» или, что хуже, «четверки». Лобовик у них мощный, «сорокапятка» не возьмет. Подбирайтесь сбоку! Немцы в этом сами помогут. Начнут обходить с флангов, это их обычная тактика, подставят борта. Тогда и бейте! Все ясно?

Танкисты кивнули.

— Разойдись!

— Теперь ты, Коля! — Сержант поймал мехвода за рукав. — Если вздумаешь гнать, как на параде, шлепну лично!

Мехвод сделал обиженный вид.

— Все, что сказал, касается и тебя. Подчиняйся командиру! — Рыжий указал на лейтенанта. — Он сидит прямо за тобой. Положит ногу на левое плечо — сворачивай влево. На правое — вправо. Нога на голову — остановка. Убрали ногу — дуй прямо. Ясно?

Климович кивнул.

— По машинам! — пролетела по лесу команда.

Экипажи полезли в танки. Зарычали моторы. Ломая подлесок, машины стали выбираться на опушку. «Если б рыжий не поднял нас так рано, мы бы не успели к атаке, — с тоской подумал Ильяс. — Ехали б сейчас по дороге…» Спустя мгновение он забыл об этом. Десятки танков, выбравшись на луг, устремились вперед. Гул моторов, душный выхлоп сгоревшего топлива, грозно устремленные вперед пушки. Казалось, что никто и ничто не в состоянии остановить эту армаду. «Сверкая блеском стали… — вспомнилось Ильясу. — Сколько же нас?»

Конец ознакомительного фрагмента.