Львовская гастроль Джими Хендрикса

Андрей Курков, 2012

«В жизни самое интересное – это жизнь», – сказал однажды писатель, обращаясь к своим читателям. И его новый роман «Львовская гастроль Джими Хендрикса», где переплетаются действительность и вымысел, где нет границы между реальностью и сюрреализмом, прекрасное тому подтверждение. Над сухопутным Львовом летают чайки, и в городе временами пахнет морем. Бывшие хиппи в компании с экс-капитаном КГБ собираются на Лычаковском кладбище у могилы… американского рок-певца и гитариста Джими Хендрикса. А по древним улочкам города носится ночами старенькая иномарка с людьми, желающими излечиться… Андрей Курков – журналист, писатель-сценарист (по его сценариям поставлено 18 документальных и художественных фильмов), автор более двух десятков книг. Его произведения переведены на 34 языка, в том числе английский, немецкий, французский, голландский, испанский, японский, турецкий и др. Курков – один из двух писателей постсоветского пространства, чьи книги попали в топ-десятку европейских бестселлеров. Недаром он признан в Европе современным русскоязычным писателем № 1.

Глава 15

Алик сидел на скамейке в скверике у Пороховой башни. Сидел задумчиво. После беспокойного короткого сна, вызванного рассказами капитана Рябцева, ему захотелось выбраться в центр города, хотя особой нужды в этом не было. Но у старого хиппи слова «нужда» и «необходимость» в мыслях возникали редко. Причесав свои длинные прямые волосы перед квадратным зеркалом на стене, он оделся в джинсовую униформу, не нуждавшуюся в глажке, и вышел на улицу.

Солнце на небе не светило, но посвечивало, перебиваемое облаками. На первых порах, шагая в сторону центра, Алик принял его посвечивание за тепло, но вскоре налетел прохладный ветер и Алик вспомнил, что свою надежную широкополую шляпу забыл дома. Однако возвращаться не стал.

Еще несколько раз макушкой головы он ощущал в дороге солнечное тепло, но о шляпе уже не думал. Думал о кафешке на Армянской — единственной, сохранившей с давних времен атмосферу доступности и «самости»: это когда сам подходишь к барменше, сам заказываешь, сам платишь и сам уносишь к своему столу заказанное. Алику не нравились кафе с официантами. Когда-то он понял, что в стране подготовили слишком много официантов и для них не хватило рабочих мест в ресторанах. Тогда-то они и хлынули в кафе, поднимая цены на кофе и ожидая чаевых. После этого кафешки стали «цукернями», «шоколадницами» и прочими гламурными заведениями для клиентов, уважающих польские слова «шляхта и шляхетно» и примеряющих их на себя. И Алик покидал одно за другим эти заведения, оставшись в конце концов постоянным клиентом «Армянки». Круг «не шляхетных» любителей кофе сужался и в финале мог легко разместиться за несколькими столиками этого кафе на Армянской улице.

Вот и сегодня первым делом Алик выпил там два кофе по-восточному, пятьдесят грамм ликера, а после этого отправился к Пороховой Башне. Сидение в скверике у башни успокаивало и мысли, и нервы, и взгляд. Тут никто никуда не спешил. На соседних скамейках расположились обычные львовяне — и пожилые, и молодые. Две мамы толкали вдоль аллеи коляски с младенцами, о чем-то мирно беседуя. Лысый толстячок зрелого возраста в синем спортивном костюме выгуливал подстриженного пепельного пуделя. Собака всё время оглядывалась на хозяина, словно хотела ему сказать нечто приятное.

Этот день Алик решил провести медленно. На работу в театр надо подойти к шести вечера. Через часок-другой он сходит где-нибудь перекусить — благо, дешевые забегаловки на каждом шагу. А пока можно расслабиться и послушать птиц.

Алик посмотрел на высокие кроны деревьев, усеянные омелами. Прислушался. До ушей донесся шорох краснеющих осенних листьев.

Опустил взгляд под ноги. Задумался. Вспомнил Святый сад, в котором провел столько прекрасных часов, вспомнил хипповскую молодость, плавно перешедшую в хипповскую зрелость, песни, гитары, длинный самодельный провод-удлинитель, протянутый от студенческой общаги прямо на их полянку в саду. Вспомнил милиционера, дежурившего у входа в обком партии, располагавшийся в каких-то пятидесяти метрах от их гнезда, от их травы, от их вселенской любви. Милиционеры всегда жили не по любви, а по уставу. Поэтому и возникали конфликты, поэтому рвались удлинители, с помощью которых группа «Супервуйки» делилась музыкой и песнями с не доросшим до вселенской любви окружающим миром. Что изменилось с тех пор? Хиппи ушли, милиционеры остались. Остались и бывшие гэбисты, которым, как оказалось, вселенская любовь была не такой чуждой, но, будучи хитрее и умнее милиционеров, они прятались под уставом, как прятали свою службу под гражданской одеждой, а внутри некоторые из них были не прочь присоединиться к этой неодобряемой партией и правительством вселенской любви. И, если верить рассказам Рябцева, присоединялись с риском для карьеры, а может быть, и для жизни!

Негромкий шум отвлек Алика от размышлений. Он поднял голову и увидел, что к третьей скамейке от лестницы, по которой можно было подняться от трамвайных путей к Пороховой Башне, сходятся бомжи с сумками и пакетами в руках. Одни только подтягиваются, а другие уже стоят и о чем-то живо разговаривают. Собрание бомжей как-то направило мысли Алика в другое русло. Вспомнилась конституция с ее правом на собрания. Алик улыбнулся. «Всякая тварь Божья собираться любит», — подумал он. И возникли снова в зрительной памяти их хипповские «собрания» тут же рядом, в саду. Промелькнули подогретые летними солнечными лучами скопления красных клопов-солдатиков на пеньках в лесу за его домом, виденные когда-то по черно-белому телевизору съезды партии с тысячами одетых в одинаковые темные костюмы человекоподобных клопов-солдатиков. И тут же следом вынырнули тоже виденные по телевизору в детстве марширующие солдатики, совершенно обычные, не клопы.

А бомжи прибывали, и уже видел Алик, что есть среди них и не бомжи, а просто слегка ободранные жизнью и обществом старушки и старички, обладавшие другой походкой и другими движениями тела, движениями, которые словно подсказывали, что эти старички и старушки имеют печку или плиту, имеют стол, за которым сидят. У бомжей такие движения отмирают за ненадобностью.

На аллее вдруг появилась машинка-«пирожок», белая, с надписью «Оселя». Остановилась у этой же третьей скамейки, только заехала на траву. Собравшаяся объединенная внешним неблагополучием публика выстроилась в очередь. Возле машины появились и прилично одетые люди — девушки и женщины. Они обошли очередь, уже насчитывавшую человек двадцать пять. Остановились, объяснили что-то стоящим. Задняя двойная дверца машины распахнулась, и по очереди пробежала волна оживления.

Алик с интересом продолжал наблюдать за происходящим. Он даже забыл о том, что минуту назад уже хотел встать и пойти в какую-нибудь забегаловку перекусить.

Он смотрел на очередь, на лица людей, не замечая, что симпатичная круглолицая дама, одетая в джинсы и в короткую синюю дутую курточку, внимательно смотрит на него. У нее на груди висел на ремешке фотоаппарат с большим объективом. Отвлекшись от Алика, она несколько раз сфотографировала очередь и девушек, которые, стоя у открытого багажника машины, наливали в одноразовые пластиковые мисочки горячий суп из бидона-термоса. Третья девушка выдавала получившим суп одноразовые ложки и черный хлеб.

Алик, задержав взгляд на машине и собравшихся около нее людях, задумался о человеческих ценностях, о простых и важных вещах. О любви и тепле, о цветении деревьев, о мягкой траве, о бабочках и детях.

— Зря вы стесняетесь подойти! — раздался над его головой сильный женский голос. — С каждым ведь может случиться!

Он поднял голову и увидел перед собой симпатичную круглолицую женщину с фотоаппаратом, в руках она держала одноразовую миску с горячим супом.

Алик и не заметил, как миска оказалась у него на коленях, а в руках теперь он держал хлеб и ложку.

— Кушайте! — Женщина присела рядом, не сводя с него добрых зеленых глаз. — Вы, наверное, первый раз сюда пришли…

От неожиданности появления этой женщины у Алика пропали слова. Он только отрицательно мотнул головой, тоже не сводя с нее глаз.

— Вы кушайте, кушайте! Суп гороховый, не из концентрата! На копченых ребрах. Вкусно, — говорила она, и голос ее становился мягче и задумчивее, словно она вот-вот замолкнет и сама погрузится в какие-нибудь размышления и воспоминания. — На второе у нас пюре с сосиской. И компотик!

Взгляд женщины вдруг стал строгим, как у воспитательницы в детском садике, и Алик, понимая, чего от него хотят, стал с аппетитом поглощать горячий суп.

На лицо зеленоглазой женщины с кудрявыми короткими волосами вернулась улыбка. Она спокойно краем глаза наблюдала за обедавшим, успевая думать и о чем-то своем.

Как только одноразовая миска опустела, женщина взяла ее с колен Алика, забрала и ложку и, сказав: «Я сейчас! Мы мусор с собой увозим!», отошла.

Озадаченный Алик проводил ее взглядом и буквально через минуту этим же взглядом встречал ее приближение. На его колени опустилась одноразовая тарелочка с пюре и сосиской. Из пюре торчала пластиковая вилка.

— Как вас зовут? — удивленно спросил Алик.

— Оксана.

— А я — Алик.

— Вы кушайте, пока горячее!

Алик кивнул и принялся за второе.

А Оксана, женщина с зелеными глазами, продолжала на него смотреть, и в ее взгляде прочитывалась искренняя жалость, сочувствие чужому горю.

— У нас в Винниках и горячий душ есть, и стиральная машина! — заговорила она после паузы. — Приезжайте! Постираетесь, помоетесь. Вы, наверное, совсем недавно на улице…

— Да я утром сюда пришел, — начал было Алик, но взгляд Оксаны снова стал строгим, как у воспитательницы, и он замолк, вернувшись к горячему пюре и сосиске.

— Я могу вас к бесплатному парикмахеру записать, тут недалеко, — снова сказала Оксана, посмотрев на его длинные волосы.

— Не надо, — прожевывая кусок сосиски, выдавил из себя Алик.

— Вам не нужно стесняться вашего положения, — Оксана произнесла мягко, с интонацией фронтовой медсестры. — Запомните! Мы здесь по четвергам с часу дня! Я вам сейчас компот принесу.

Круглолицый ангел по имени Оксана исчез и снова появился с пластиковым стаканчиком.

Она ушла, дождавшись, когда Алик доест второе. Одноразовую миску и вилку унесла с собой, стаканчик попросила выбросить в урну и на память оставила листовочку с адресом и телефонами бесплатного горячего душа и стиральных машин в Винниках.

Алик долго пил сладкий вишневый компот. Пил и снова думал о мелких ценностях и ценных мелочах обычной человеческой жизни. Листовочку с адресом он сложил вчетверо и сунул в карман джинсовой куртки. Посмотрел на свои джинсы, которые всегда ценил в том числе и за то, что грязь на них была практически не видна. «Может, действительно постирать их?» — подумал, прежде чем подняться со скамейки.

Прочь от него по аллее уезжала белая машина-«пирожок» с надписью «Оселя». Человеческое собрание, возникшее вокруг этой машины, тоже рассасывалось, рассыпалось, рассредотачивалось, расходилось. Уже поднявшись, Алик поискал глазами Оксану, но ее среди остававшихся возле третьей скамейки не было.