Запретный город. Избранные стихотворения

Андрей Козырев

В книге «Запретный город» собраны лучшие стихотворения Андрея Козырева за 2014—2017 гг. Поэтический сборник открывает читателю запретный город поэзии, доступный только посвящённым.

Секс на пляже

Падежи

Ты — имя всех моих надежд.

Я — именительный падеж.

А ты — на новом рубеже —

В родительном живёшь уже.

Бог копит в небе благодать,

Чтоб дательным за всё воздать.

А я — творю, пишу, строчу,

Творительный падеж учу.

Винительный падеж забудь:

Он — лишь для потерявших путь.

Предложный предлагает нам

Взойти по строчкам к небесам

И сотворить там падежи

Для языка любви без лжи:

Искательный, сиятельный,

Растительный, любительный,

Старательный страдательный

И славный наградительный,

Печальный умирательный

И вечный воскресительный!

Язык любви — блистательный

И мироповелительный!

Романс

Не злясь, не измеряя силы,

Упасть в любовь, как в бархат лож…

А из любви, как из России,

Кривой дорогой не уйдёшь.

Ты — чистая, святая, злая,

Своей не знаешь высоты…

А я — ошибка, но такая,

Какой гордиться будешь ты.

Да! На каких-нибудь полночи,

На полсудьбы, на полчаса

Я стану морем, — ты же хочешь

Взметнуться чайкой в небеса?

Я — только черновик твой смутный.

Но нам друг с другом повезло:

Тебе в моих стихах уютно,

А мне во снах твоих тепло.

Перетекает небо синью

Из глаз твоих — в мои глаза…

А из любви, как из России,

Одна дорога — в небеса.

И сердце застучит, встревожась,

И пробежит по коже дрожь:

Пусть из судьбы уйти ты можешь —

Из снов моих ты не уйдёшь!

Валерии Руди

Мне грустно, Валерия Руди, что лето свершилось,

Что сны отоснились, что сказкам приходит конец.

Отсияла своё сирень и увяла жимолость,

Не отперт волшебный — приснившийся нам — ларец.

Крепнут яблоки, алые, спелые, —

августа рыжебрового дети.

Как жаль, что мы своё яблоко, райское, не уберегли…

Как повеет в окошко вечером разбойный ветер,

Как начнет своё вечное раз-лю-ли-лю-ли…

Он тебя тёплыми ладонями чуть коснётся,

Он припадёт к твоему правому, пульсирующему виску —

И в твоих волосах захохочет детское солнце,

Как мальчик, бегущий к морю по обжигающему песку!

А ты знаешь, жизнь — она крепче чая с малиной,

В ней не только уют и игра…

Знаешь, вдруг пробегает дрожь —

И на сердце так разбойно, свежо, соловьино,

Что верится, плачется, а отчего — не поймёшь…

А помнишь, помнишь — мы рядышком в театре садились,

И пробегало по телу тайное, плачущее тепло,

И глаза незаметно, как воры в ночи, сходились,

И пальцы вздрагивали,

как птичье встрепенувшееся крыло…

Не сбылось! Не стало общим — нашим — небо,

Валерия Руди!

Расточились, зря пропали из ларца сказочные дары.

Розовые кони ржут, пенят медные, в яблоках, груди,

И под кожей, напрягаясь, перекатываются шары…

Нас вместе несли по свету эти розовоокие кони,

Вместе нам пели сказочные, золотогрудые соловьи…

Мне грустно, что другому в крепкие, гордые ладони

Отдала ты детские руки свои!

Другому ты доверяешь свои обиды, победы и беды,

Другой заселяет, как дом уютный, твои мечты…

Какие дороги меряют твои узкие кеды,

Кому принадлежит то небо, на которое смотришь ты?

Теперь по нашим дорогам, асфальт копытами пробуя,

Цокают скушные будни, точно в старом каком кино.

А небо, оно — у каждого своё, особое,

А у нас оно было общее — только давно, давно…

После — всё было у нас, только неба — одного на двоих —

не хватало.

Да! Разве счастье бывает — взаправдашнее, всерьёз???

И для кого же ты, юная, расплескала

Рыжее золото улыбающихся волос?

Не хватило тогда мне силы, и мужества, и тепла…

Не бывает в жизни такого, чтоб от счастья любовь бегала!

Было всё. Было солнце, и небо, и сны. И любовь — была.

Только нас с тобою, Валерия Руди, на свете, похоже, —

не было.

Стихи в честь Настасьи

…Анастасия,

Дура в лентах, серьгах и шелках!

Павел Васильев.

Дней июньских щедрая награда —

Долгая вечерняя прохлада.

Город спит, хотя ещё светло.

Берег Иртыша, улыбки, хохот,

Заводской далёкий дым и грохот,

Ветреное летнее тепло.

В переулках делается тише.

Яблочный закат лежит на крышах,

И хмельна густая темень рощ.

Ангелы, которых мы вспугнули,

В синеву взмывают, словно пули,

И летит черёмуховый дождь.

Вот теперь, в черемуховой вьюге,

О тебе, Настёна, о подруге,

Речь я издалёка заведу.

Не суди меня, подруга, строго, —

Даже если я скажу немного,

Может, очень далеко зайду…

Речи о тебе вести непросто.

Эта тема только мне по росту, —

Ты уж не мешай, не прекословь.

Вижу я, как ветрено и зыбко

В уголках у губ дрожит улыбка

И лукаво изогнулась бровь.

Целый год, — а это, друг, немало, —

Мы корпели вместе над журналом.

Сух и глух литературный дух…

У меня, не правившего строки,

До сих пор горят румянцем щёки

От твоих весёлых оплеух.

Дикая моя филологиня,

Слушаю тебя я, как разиня,

Строфикой банальною греша.

Я, как царь Кощей, над рифмой чахну,

Но порой, измученный, как ахну —

До чего же, стерва, хороша!

Хороша, как молния шальная,

Хороша, как исповедь хмельная,

Глаз суровых тьмою и огнём.

Хороша, как слепнущие звёзды,

Хороша, как этот пьяный воздух,

Выносящий мозг одним глотком!

Не смотри, родная, лоб нахмурив.

Может, ты сочтёшь, что балагурю,

Только знаешь, — это всё всерьёз.

По твоей улыбке вниз стекаю,

Контур ветра ясно ощущаю

По движению твоих волос.

Был я князем — стал отныне нищим.

Ветер твой гудит над пепелищем.

Отчего с тобой мне повезло?

Медленно вышёптывает ветер

Эту поступь, легче всех на свете,

Этих пальцев смуглое тепло!

Отчего милы мне, хоть и грубы,

Нежно обзывающие губы,

Теплота зарозовевших щёк?

Ничего я, милая, не скрою:

Просто я, наверно, был с тобою

В дни, когда нас не было ещё!

Стали мне дороже эти речи,

Эти руки смуглые и плечи,

Эта россыпь шуток по судьбе…

Будь твой взгляд ещё стократ суровей —

Капля света в капле тёплой крови

Будет вечно помнить о тебе!

Этот вечер выдался на славу!

Ямки на щеках дрожат лукаво…

Я от этих ямок во хмелю.

Я сейчас, — но это между нами, —

Вижу не глазами, а губами,

Очень ясно вижу, что — люблю.

Ты молчи, молчи, не возражай мне!

Чувство хорошо, когда бескрайне,

За него тогда я всё отдам!

Милое чудовище, Настасья,

Дай мне только прикоснуться к счастью,

К смуглым и обветренным щекам!

Это чувство вечно — вот досада!

Снова нет с ним никакого сладу,

Снова буйна и упряма кровь…

Нет ему конца и нету краю…

Я сто раз его, как храм, взрываю,

Но он восстаёт из праха вновь!

Много раз, к высоким чувствам строгий,

Я нырял в лирические строки,

Измерял собой их глубину…

Может, позабыть тебя и легче…

Только вечность после нашей встречи

Стала глубже — на тебя одну!

Может, кто-то — там, на белой туче, —

Мне послал сей стих, как дождь летучий,

Чтоб в него я окунулся вновь,

Чтобы полнокровно, полновесно

Забродило песнею чудесной

Небо, опрокинутое в кровь?

Всё, что было, всё, чего не стало, —

Всё июньским ливнем отблистало.

Слаще мёда стала даже боль.

Время лечит, раны — отболели!

Сладкой истиной в весёлом теле

Нынче напоить меня изволь.

Я такой любви хотел, — до гроба,

Чтоб — до слёз, до крови, до озноба,

Чтобы всё — взаправду, всё — всерьёз,

Чтоб горела в небесах над нами,

Встречами, разлуками, путями —

Вкрадчивая соль сибирских звёзд…

Строго смотришь ты — и я смолкаю…

Ожиданью нет конца и краю,

И в крови сожжённой — только тишь…

Но — ликующим стихотвореньем

Над моим позором и паденьем

Ты звучишь, — звучишь, — звучишь, — звучишь!

Лопнув, словно нерв, струна хмельная

Взвизгнет, вены мне перерезая,

Только «нет» сорвётся с милых губ, —

Сразу искренностью, жгучей, жаркой,

Красной, горькой, нестерпимо яркой

В солнечных лучах зальёт мой труп…

Ангел мой, душа, Анастасия,

Не печаль глаза свои лихие,

Просто посмотри — и улыбнись.

Просто лето бродит в наших жилах,

Мы ему противиться не в силах,

Это чувство и зовётся — жизнь!

Просто лето бродит в наших жилах,

В наших строчках — глупых, тёплых, милых,

И темени хмельных весёлых рощ.

Пусть же эти строки, лета краше,

Прозвенят светло над жизнью нашей,

Как слепой черёмуховый дождь!

Секс на пляже

Философский диптих

1

Бог вечереет. Алый небосклон

Цветистее переводной картинки.

Закат изогнут над рекой времен.

И камни у дороги греют спинки.

Сухой огонь песка не жжёт ступней.

Коснулся ветер губ твоих — и замер.

А губы пахнут солнцем и слезами…

Касаюсь их — всё горше, всё нежней…

Покрыта рябью сонная вода.

Рябь небосвода — радостней и зыбче…

Вдвойне прекрасен, грозен и улыбчив

Мир накануне Страшного Суда.

Пустынен пляж. И облако, как флаг,

Дрожит над миром, предвещая грозы.

И мир жесток, и мир прекрасен — так,

Что вместо глаз — одни сухие слёзы.

Глаза закрою. Спрячу свет звезды

Под чутким веком, веря и надеясь…

И я сгорю в костре, который — ты,

И только там я, может быть, согреюсь.

2

Вода, песок и небо над землёй.

Я ухожу из быта в мирозданье.

Руками ветра над большой рекой

Бог лепит из деревьев изваянья.

Когда в душе — расплавленный закат,

Зови тоску как хочешь, хоть — любовью.

Я лью из уст признаний тонкий яд…

Дрожат твои изломанные брови…

Пять лепестков скупой руки моей

В траве твоих волос скользят неслышно…

Поэт, пророк, паяц, прелюбодей,

Я мчусь к концу. А время — неподвижно.

Лечу глазами вслед за стаей птиц,

Теряющихся в космосе победно.

Закат стекает каплями с ресниц,

И небосвод звучит — призывно, медно…

Он, чувствуя, как мир наш одинок,

Звучит в тиши небесною трубою

И пустоту, которой имя — Бог,

Заполнить хочет — может быть, собою.

Я люблю этот сад

Наивная песенка на старый мотив

Я люблю этот дом,

Я люблю этот сад,

Где под синим дождём

Георгины стоят.

Я люблю этот сад,

Я люблю этот дом,

Где цветеньем объят

Куст под самым окном.

Пусть в миру пролетят

Тыща лет или две —

Я люблю этот сад

У меня в голове.

В нём не гаснет закат

И не вянут цветы.

Я люблю этот сад

Под названием «Ты».

И, когда я уйду

За земной окоём,

В этом дивном саду

Мы с тобою пройдём.

Мы пройдём по судьбе,

Невесомы, чисты —

Ты во мне, я в тебе,

И в обоих — цветы.

И в цветенье огня

Потону я один,

И пройдёт сквозь меня

Тёплый дождь георгин.

Тёмная вода

Темна вода во облаках.

Псалтирь

Ещё сжимали руку руки,

Но в небе плакала звезда

И всхлипывала о разлуке

Ночная тёмная вода.

Мы расставались на неделю,

А оказалось — навсегда.

Легла меж нами без предела

Ночная тёмная вода.

Закрылась в будущее дверца.

Мы ждали встречи у пруда

И знать не знали, что под сердцем—

Ночная тёмная вода.

О том, что жгло, пытало даже,

И в сердце не найдёшь следа.

Всё знает, но вовек не скажет

Кровь, словно тёмная вода.

Дни мчатся призрачно и пошло,

Из ниоткуда в никуда…

В грядущем, в настоящем, в прошлом —

Ночная тёмная вода.

Восточный поэт

Порой бывает — разум слышит ноты,

Каких не слышит ухо никогда,

И сердце, словно птенчик желторотый,

Стремится вывалиться из гнезда…

Истома… Тяжесть… Счастье близко, близко…

Грядёт жених в ночи в чертог жены…

И рифма ждёт, как будто одалиска

В роскошном полумраке тишины…

Орда

Пленница, славянка с гордой кровью,

Где ты, за какой глухой стеной?

Были мы разлучены — любовью,

Были мы повенчаны — войной.

Я твой город княжеский взял с боем

И тебя, — твой враг, а ныне — друг, —

Жёлтою татарскою рукою

Вырвал из холёных княжьих рук.

Я тебе дарил степей раздолье,

Кобылиц татарских табуны;

Древнею ордынской твёрдой волей

Обещал престол моей страны.

Только кровь, звенящая, лихая,

Для которой каждый шаг — война, —

Это пропасть без конца, без края,

Это нерушимая стена.

Ты сбежала… И в лесах да чащах,

Средь осенней золотой листвы,

Средь стволов высоких да звенящих

От степной ты скрылась татарвы.

Я твоими прохожу тропами

И, встречая брачную зарю,

Узкими татарскими очами

На огромный, светлый мир смотрю.

Вспоминаю небо, степь без края,

Золото трепещущей травы —

И стрелу, как птицу, отпускаю

С чуткой и звенящей тетивы.

Ворожу, молюсь степному богу:

Пусть, заворожённая, она

Мне к тебе укажет степь-дорогу —

Иль убьёт, коль ты мне не верна!

На поле Куликовом

…Знаешь, мне не страшно перед битвой,

В этой тёмной и глухой степи…

Умягчи мой дух своей молитвой,

Кротким словом сердце укрепи.

Впереди — встаёт туман без края.

Впереди — Смородина-река.

Позади — земля, земля родная,

Сумрачна, пустынна, велика…

И ползут бессонной ночью думы…

И шумят, шумят вдали поля…

Слышишь из земли глухие шумы?

Это плачет русская земля.

Птичий крик вдали — остёр, протяжен.

Ветер, ветер, степь, ковыль да прах…

Так и мы — в землицу нашу сляжем,

Чтобы Русь стояла — на костях.

И, отвоевав свой век короткий,

Буду я лежать в земле сырой,

Чтобы ты в своих молитвах кротких

Вспоминала обо мне порой.

И, увидев алый всполох в небе,

Ты поймёшь, что Бог меня простит.

Обо мне в тумане вскрикнет лебедь,

Обо мне ковыль прошелестит…

Колыбельная

Лёвушке Иванову

Лев, царевич, милый мой,

светик мой малиновый,

снежно-белою зимой

жизнь ты начал длинную.

В небе яркой солью звёзд

над путями-встречами

на десятки славных вёрст

жизнь твоя размечена.

Много в мире ты свершишь

чистого, высокого.

Белкой по стволу взбежишь,

в небо взмоешь соколом.

Ты найдёшь свой кладенец,

плуг проверишь пашнею.

Лев, царевич, удалец,

солнышко домашнее.

Ты играй, играй, играй,

мир игрой на два деля.

Твой непокорённый рай

ждёт завоевателя.

Много будет славных лет.

В их цветастом пении

ты звучишь, сиренный цвет,

как стихотворение.

Ты расти свой вертоград,

многоцветье славное.

Выше всех наград и правд —

правда детства главная.

Лев твой держит меч и щит,

свет цветёт на лбу, пока

над тобой Господь парит

шестикрылым облаком.

Ты расти, расти, расти,

ты расти без старости.

Сказки по ветру пусти,

но — без зла, без ярости.

Свет мой тихий, возрастай

хоть до неба синего.

Сном витай хоть возле стай

у моста Калинова.

Лев, царевич, светик мой,

слушай наше пение.

Подрастай, играй и пой

нам на заглядение.

В небе яркой солью звёзд

над путями-встречами

на десятки славных вёрст

жизнь твоя размечена.

Мой несбывшийся храм

Зодчим хотел бы я стать, воздвигать над землёю соборы,

Замки, палаты, дворцы, в камне полёт пробуждать,

Небо спуская на землю, землю подъемля до неба,

Слышать, как в камне полёт сотнею крыльев шумит.

Вот он стоит, мой колосс, белый покой расточая, —

Чудо ожившей земли, белый букет к небесам.

Каждая луковка стянута строгим бутоном,

Ждёт, когда чудо-цветку придёт распуститься пора.

Купола круглый зрачок отдохновенья не даст мне:

Ясности солнечный мёд льётся к нам сквозь витражи,

Божий зрачок озарил высшую точку пространства,

Небо раскрыло уста, камень стал плотью и словом —

Время семи дней Творенья в узел один собралось.

Конец ознакомительного фрагмента.