Чтобы помнили

Андрей Ковригин, 2021

Почему я решил написать эту книгу?.. Я чувствую себя проводником, к которому почему-то поступает информация из давно ушедших дней. Что это: внутренний диалог или монолог какая причина заставляет меня вновь и вновь возвращаться в те годы? Может и личная причина. Ведь все мы родом из прошлого. Меня, конечно, связывают с этой темой истории родных, воевавших на Ленинградском фронте. Я должен обязательно рассказать то, что удалось узнать о некоторых, уже давно умерших людях, мне совершенно не знакомых. И я должен сделать все, чтобы люди услышали об их жизни, чтобы не забыли о них. Ведь забвение очень легко поселяется в наших душах. Дань памяти тем людям толкает меня продолжать поиски, отдать свой личный долг, и кто знает, может, как-то успокоить усопшие души. Мне кажется, что связь между живыми и мёртвыми существует в бесконечном круговороте жизни и смерти. И нам, пока ещё живым, есть чему поучиться у них, уже ушедших… В формате a4-pdf сохранен издательский макет книги.

«Погостье — черные болота, вода, березы и ольха…»

Памяти неизвестного солдата Алеши.

Погостье — черные болота, вода, березы и ольха.

В самом названии мрачно что-то, здесь до сих пор идет война.

Поднялась рота, пехотинцы, гранаты связками в руках,

Идут цепочкою балтийцы, в бушлатах, ленты в якорях.

Прошли и тихо, ровным строем,

Лежат, раскинувшись пластом,

А пулемет немецкий роем, кладет шеренгу под кустом.

Пришло на завтра пополнение,

В траншеях говор вятский, речь,

Какое божие смирение, чтоб просто так на мины лечь.

Зима, в овчинных полушубках, на смену рвется на прорыв

Полк из Сибири, прибаутки, навечно пал, снега укрыв.

День, ночь, зима, гнилое лето,

Дивизий сколько здесь прошло?

Пехоты скорбно, безответно, под нож слоями полегло.

Как будто в жерло мясорубки кусками брошены в огонь,

Лишь цифры, винтики, обрубки

Слепой машины, только тронь.

Раздавлен, смят, разорван в клочья,

Без дат, без почестей, пустой,

В сырой могиле общей молча солдат убитый, молодой.

Убит-то он, но я ведь тоже убит мог быть, как он тогда,

И жизнь порвать на смертном ложе судьбы могла легко рука.

Солдат на фото неизвестен, Алеша имя есть и все.

Погиб в Погостье, с ротой вместе,

Забыт и стерт с земли совсем.

Быть может там, лежа в траншее, стихи он тоже сочинял,

Под гром немецкой батареи, себя от страха отвлекал.

Быть может, он мечтал о доме, смотрел на звезды, мира ждал.

Глаза открыты, в буреломе сраженный пулею упал.

Как будто чувствую родство я с солдатом, сгинувшим тогда,

Что думал там он, перед боем, и где теперь его душа?

Погостье, ночь, скрипят березы, с шоссе мелькают блики фар,

Смола на елях, словно слезы, плывет над топью белый пар.

Там бродят призраки и тени ушедших в вечность поколений,

И не закончилась война, хотя сгорело все дотла.

Фотография солдата Алёши, сделана фотографом Даниилом Онохиным. Из книги Н. Н. Никулина «Воспоминания о войне»

Погостье — железнодорожная станция Октябрьской железной дороги, расположенная на железнодорожной ветке Мга-Кириши (Ленинградская область). В период зимы 1941–1942 годов эта станция была отправной точкой для начала Любанской наступательной операции по прорыву блокады Ленинграда. С этой станции начали наступательные действия войска 54 армии с целью соединения с войсками 2 ударной армии Волховского фронта, чтобы в дальнейшем окружить Мгинско-Тосненскую группировку немецко-фашистских войск. Эти места отличались крайне тяжелыми боями, с огромными потерями. По оценкам архивов и участников тех событий, за неполных 3 месяца Красная армия потеряла здесь не менее 30–50 тысяч солдат. По оценкам некоторых специалистов, эта цифра гораздо больше. Останки этих бойцов до сих пор лежат в этих труднодоступных местах, по полям и оврагам, в болотах и низинах. Земля в этих местах буквально искорежена металлом, поисковые группы до сих пор находят боевую технику, оружие, обмундирование, колючую проволоку и несметное число погибших людей.

Ужасные строки о Погостье написал Николай Николаевич Никулин:

«…Легко написать это, когда прошли годы, когда затянулись воронки в Погостье, когда почти забыли эту маленькую станцию. И уже притупились тоска и отчаяние, которое пришлось тогда пережить. Представить это отчаяние невозможно, и поймет его лишь тот, кто сам на себе испытал необходимость просто встать и идти умирать. Не кто-нибудь другой. А именно ты, и не когда-нибудь, а сейчас, сию минуту, ты должен идти в огонь, где в лучшем случае тебя легко ранит, а в худшем — либо оторвет челюсть, либо разворотит живот, либо выбьет глаза, либо снесет череп. Именно тебе, хотя тебе так хочется жить!

Тебе, который еще и не жил. Еще ничего и не видел. Тебе, у которого все впереди, когда тебе всего семнадцать! Ты должен быть готов умереть не только сейчас, но и постоянно. Сегодня тебе повезло, смерть прошла мимо. Но завтра надо опять атаковать.

Опять надо умирать, и не геройски, а без помпы, без оркестра и речей, в грязи, в смраде. И смерти твоей никто не заметит: ляжешь в большой штабель трупов у железной дороги и сгниешь, забытый всеми в липкой жиже погостьинских болот…»^[1]

Примечания

1

Никулин Н. Н. Воспоминания о войне /Государственный Эрмитаж. — 4-е изд. — СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2010. — С. 43.