Прутик-Т

Андрей Караичев, 2023

В отдалённых, покинутых богом, властью и каждым цивилизованным человеком местах и условия жизни становятся бесчеловечными. Отсутствие электричества, тепла, воды, алкоголизм, антисанитария – это обыденно, полбеды! Страшит иное: загробные причуды, необъяснимые наукой. Настоящий ужас – это когда выходец с того света способен зайти в дом, погреться у вашей печи, выпить с вами… или убить, забрать с собой в могилу.Не описать чувств, когда порождение ночи, что тысячелетия вселяет ужас в людей, правит после заката, а сбежать по заснеженным полям и лесам невозможно, некуда. Ко многому "отшельники" готовились и готовы, единственное, не ведали они, что в «Прутик-Т», двери между миром живых и вселенной вечных теней, способны отворяться.

1994 — й год, Архангельская область. ПГТ с забытым, чудным и в настоящее время стёртым из карт названием — «Прутик-Т», некогда процветающий, закрытый, вполне уютный посёлок, пришёл в упадок. Нет! Мягко сказано! — в катастрофическое положение. Легендарная Припять (особенно на девяносто четвёртый), представлялась красивым городом, заповедником и эталоном безопасности в сравнении с ним. Чтобы не отвлекаться на излишние описания, скажем проще: Стивен Кинг, Джордж Э. Ромеро, Марио Бава и прочие «мастера ужасов», побывав в домах интересующего нас ПГТ, всегда переносили бы место действий своих шедевров (шедевры — без шуток), исключительно в здешние края.

Большинство людей после закрытия и буквально распила их главного, секретного предприятия обороны СССР, разъехались по стране, кто за её пределы. Всё же, в «Прутик-Т» (название не склоняется) осталось небольшое количество семей, по житейским причинам: кому некуда податься, кто не успел использовать с умом «отступные» и те быстро превратились в «фантики», кто банально поленился, ибо алкоголикам без разницы, где предаваться в объятия «Зелёного змия».

Отбытие людей нельзя назвать спокойным, организованным! Представители (потерявшей легитимность) власти убрались из «Прутик-Т» первыми, и граждане поддались панике. Забирали с собой всё, что позволяли транспортные средства, до абсурдных, ненужных вещей. Что не могли «эвакуировать», разбивали, по принципу, — «Раз мне не останется, тогда никому!» — крошили всё, вплоть до стёкол и унитазов! Без мародёрства не обошлось, до ближайшего «живого» города не так далеко — 70 километров по прямой, «умельцы» тащили провода и медные трубы, дошли до арматур из строений, что не способствовало их прочности… в общем, как упоминалось, в рекордные сроки превратили ПГТ в развалины. Ни света, ни воды, ни власти… спасали ручные колонки, что находились во дворах и подавали воду из колодцев. Несладко пришлось оставшимся здесь людям, количеством не более 20 человек, среди них двое малолетних детей.

Месяц назад, в декабре 1993-го, сюда последний раз заезжала автолавка, теперь за продуктами следует идти либо к единственному торгашу в посёлке, который грозится скоро сбежать, либо добираться до «живого» города. Тем не менее чудеса случаются! Недавно праздник подоспел! Взялись некие лица наведываться на «Буханках» в «Прутик-Т» к отшельникам, и за акции разворованного предприятия, что остались на руках спивающихся граждан, богачи щедро одаряют! Жители посёлка недоумевали, — «К чему городским эти «пустышки» сдались? Бумага туалетная закончилась?» — но алкоголь, еду, «буржуи» дают исправно, оно хорошо. Когда драгоценные ваучеры закончатся? Что-то придумают, дабы прожить (и пропить)! А сегодня — «Эй, гуляй мужик, пропивай что есть!» — правильно подметил в те годы Юрий Клинских.

О драмах, то и ужасах людей, кого выбросили на произвол судьбы в 90-е, писать можно вечно… нас интересует небольшая группа граждан бывшего СССР, перейдём скорее к ним.

В центре посёлка, от которого осталось одно название (и то ненадолго), в двухэтажном доме на 36 квартир, жилой оставалась одна, из трёх человек: отец — Павел Богданович Вострянов, мать — Галина Ивановна, четырёхлетняя дочка Лиза. Собственно, Гали больше нет! её сердце перестало биться шесть дней назад, однако гроб с телом стоял у подъезда на скамейке: крышка открыта и прислонена к стене, деревянный крест рядом.

В двухкомнатной квартире Вострянова, особенно на кухне, царил беспорядок: разбросанные горы бутылок, часть из которых представляла острые осколки, всюду окурки папирос, пепел, табак; на ошмётках линолеума следы засохших рвотных масс. Стены голые, обои обвалились от сырости (и пошли на растопку) вместе со штукатуркой, оголяя кирпичи; розетки выдраны, лампочка с люстрой тоже; нет багет и штор. Пожелтевшие от табачного (и печного) дыма стёкла, дали паутину трещин, которые «добросовестный» хозяин заклеил синей изолентой, зато… с двух сторон! С улицы не поленился «утеплить». Из мебели остались: большой стол на стальных ножках (без скатерти или клеёнки, разумеется), пять стульев, да разбухший от той же сырости шкафчик для посуды. Холодильника нет, как и надобности в нём без электричества, раковина с водопроводными трубами демонтированы, газовая плита вынесена, о ней напоминает валяющийся пустой баллон с подтёртой надписью — «пропан»; радиатор отопления спилен, его роль исполняет кустарная «буржуйка», сделанная давно поистине превосходным сварщиком Павлом, по крайней мере, таковым Вострянов являлся, пока не спился. Рядом с печкой кучка дров, добываемых из соседних квартир, на растопку шло всё: деревянное перекрытие полов, дверные косяки и сами двери, рамы, мебель.

Помещение охватывал густой дым, причём непонятно, что создавало его обильнее, то ли чадящая «буржуйка», так как «по уму» трубу никто не выводил, она торчала через большую форточку на улицу, кое-как заделанная стальными листами и алебастром, представляя критический уровень пожароопасности, то ли курящие «Беломор» собутыльники. Усугубляло вонь от дыма, перегара, курева, какой-то неведомой кислятины и немытых тел алкоголиков (один пот запойных чего стоит по запаху!), то, что Паша замуровал в кухне вентиляцию, с целью, — «Сохранить тепло!» — «Зачем она нам нужна? Только вытягивает уют, к тому же засорена давно! В крайнем случае форточку откроем!» — что та закрыта сталью и трубой буржуйки, он не подумал.

Аура соответствовала виду! Стальной конёк крыши оборвался, гремит на весь посёлок, шифер хлопает, норовя временами сорваться на землю… и срывается-таки время от времени! Рамы оконные стучат, труба печная гудит от ветра, треск дров в буржуйке вовсе не приятный для слуха! Словно туда патронов строительных набросали, и они беспрерывно разрываются. Конечно, это дополнялось стонами «больных» с утра собутыльников. Ужас увеличивается оттого, что любой стук пугал алкоголиков до уколов в сердце, чуть ли не шевелил заработанные пьянками тромбы в организмах.

Последние десять минут звуковое сопровождение добавлялось звоном горлышка бутылки о гранёный стакан: хозяин не мог трясущимися руками наполнить пойлом тару, дабы не совершить страшное для любого «сивушника» — не расплескать драгоценное «топливо»!

Сегодня Вострянова больше трусило не от недостатка этанола в крови, нет, причина страшнее: он, равно как друг, были уверены — ныне покойная жена Павла, уж две ночи, как повадилась восставать из гроба и заходить на огонёк (благо идти недалеко и «выкапываться» не надо), что создавался от ламы «Летучая мышь», хорошо, с завода керосина натаскали навек вперёд.

Первую ночь, обезумевший от страха Паша, рассчитывал: бродячая, мёртвая жена померещилась! Перепил шибко вечером, заснул, глаза продрал и не успел быстро похмелиться, вот она и пришла! Она — это белочка.

Тогда Вострянов только проснулся, отодрал голову от стола, в прямом смысле, месяцами немытые, засаленные волосы прилипли к столу, на котором засох пролившийся компот. Темно, керосинка погасла, печка тоже; луна, правда, хорошая выдалась, немного освещала с улицы помещение: спички отыскать пособила. Мужик зажёг фитиль у двух керосинок… здесь шум отпирающегося замка, входная дверь отворилась и, громко хлопнув, закрылась.

Хозяин квартиры насторожился, — «Неужто забыл закрыть? Мародёры нагрянули? Или то Егорка за опохмелкой пришёл, халявщик?» — последнее предпочтительней. До обоняния Павла донёсся запах, похожий на церковные свечи, следом аромат духов его покойной жены, не тех, какими она пользовалась до запоев (во время «виражей» о парфюмах речи и не шло), а тех, что запали в память с первых, юных встреч, с момента конфетно-букетного периода. Тако-о-ое-е… сколько ни пей, не забудешь, оно навсегда въедается в подсознание! Аромат сильный, бил в ноздри.

— Пашулечка, я дома! — донеслось из коридора.

Вострянов испытал облегчение, выдохнул, — «Фух, Галя вернулась! Куда её носило одну, за добавкой, надеюсь?» — расслабление длилось недолго: алкоголик повернул голову к окну и через него, пускай и в слабом свете луны, рассмотрел черты гроба… сознание мгновенно прояснилось, — «Она ведь умерла!»

Галина появилась в дверном проёме кухни, сомнений — это покойница! — возникнуть не могло даже у человека, далёкого от медицины: кожа бледная-бледная, глаза мутные, зрачки ещё реально рассмотреть — они не реагировали на свет, не двигались, не иначе у старой куклы их мёртвая женщина одолжила! губы рассохлись и не закрываются, обнажая наполовину беззубый рот; волосы, которые аккуратно уложены матерью покойной перед тем, как устроить в гроб, припорошены снегом. Одежда, соответственно, та же, похоронная… и чёрная ленточка на лбу осталась. Ещё холод! веяло страшно холодом от нежити.

Нечистая, не обращая внимания на безумные кряканья и писки своего вдовца, приблизилась к «буржуйке», потрогала её, возмутилась:

— Она остыла! Растопи, я замёрзла, долго на улице бродила, а одета, видишь, легонечко.

Вострянов исполнил просьбу умершей супруги, подавляя в организме игру страхов адскими нотами на нервах, снова подумал, — «Мерещится! Надо опохмелиться, но и перекреститься не помешает, да почаще!»

Совершил крестное знамение, от покойной — ноль реакции. Утолил тягу к спиртному, силой заталкивая огненную воду в организм, который отказывался принимать бормотуху, желудок толкал отраву назад! Спиртное наружу лезет, боль в животе и грудной клетке создаёт… нет! надо заталкивать её в себя силой, и держать там, во что бы то ни стало держать, не рыгать, держать! Немного терпения и отпустит, и повеселеет. Так и сделал… попустило, повеселело. Попытался заговорить с покойницей. Та не отвечала, молчала долго, потом спросила про дочь, вполне нормальным, своим, разве что хриплым голосом, не замогильным, нет:

— Давай, Лизоньку маме моей отведём? Ей там будет на порядок лучше! Немного погодя, пускай доча к братику моему уедет в Ростов, он готов её принять. Почему держим дитя, лишая роднульку будущего?

Холодная вела себя настолько обыденно, что Павлу показалось, — «Она не осознаёт, что умерла почти неделю назад».

— Не отдам! Моя дочь! — осмелел Вострянов и взялся перечить покойнице: постарался её ударить (по привычке), но-о… та схватила его запястье и сжала с такой силой, что пьяница, квакнув, потерял сознание.

Утром проснувшийся и снова больной Павел, подумал, — «Эх! и причудится нечто с синего глаза! Всё из-за того, что затянул с опохмелкой, надо вовремя похмеляться!» — и забыл бы про случай, рассказав о нём уже стучащему в окно другу, да вот… огромный синяк от захвата мёртвой жены, на запястье сохранился. Увидев его, Пашу сковал ужас…

Вострянов рассказал страшилку Егору, предварительно угостив порцией выпивки. Совал под нос собутыльнику запястье, в качестве доказательств… поскольку Иванов допускал разного рода чертовщину, согласился проверить: придёт грядущей ночью покойница или нет? Ему, действительно, стало любопытно. Подвыпивший Егор Сергеевич уверял:

— Хе, верю я тебе, Пашка! Верю! — удар кулаком по столу, — ты же — мужик! Ты человечище! Врать не станешь… побуду с тобой, хоть жить останусь. Если посмеет сызнова прийти, мы её вмиг уложим колом в сердце. Или порубим на куски топором, сожжём и закопаем! — последнее он сказал с опаской и оглядкой, словно их мог подслушать участковый (которого давно нет в «Прутик-Т»).

— Верно говоришь, уважаю! — поднимали они гранёные стаканы и громко чокались.

Когда Галина пришла второй раз, смелость друзей канула в вечность! Хотя покойница не вела себя агрессивно, со стороны опять казалось, что Галина толком не поняла, — «она умерла!» Снова попросила:

— Отведём маме моей доченьку, — вдруг голос её резко изменился на угрожающий, — покуда миром прошу!

— Нет! — не ожидая от себя, высказался против Павел, думал: сейчас последует кара, уж если мёртвая супруга запястье его так сжала, что мешает аналогично сделать с его исхудалой шеей?

Подобного не произошло. Нечистая сила, успокоившись, вновь сказала, что очень замёрзла. Подсела к буржуйке, попросила налить двести грамм, выпила, причём, когда она осушила и вернула тару на место, стакан покрылся ледяной коркой. Посидела немного, повыла тихонько, нагоняя жути на собутыльников; сходила в спальню, посмотрела на дочь (мужчины оставались на стульях, не в силах встать), но не прикасалась к Лизе, и, пообещав снова вернуться ночью, ушла обратно… в гроб.

— Дай я налью! — не вытерпев ожиданий, протянул руку за булкой Егор.

— Держи, — отдал водку Павел, — у меня запястье просто болит, благодаря тому и трясётся рука. — Приврал Вострянов: испугались не на шутку оба, но признаваться несолидно, у алкашей очень завышена самооценка, особенно в подпитом состоянии… парадокс.

— Лина обещала прибыть сегодня, — не вынося тишины, заговорил хозяин квартиры.

— Хорошо, — протянул друг стакан Паше, — упросим её остаться с нами, пусть проверит: заявится Галя или нет? Вдруг мы оба свихнулись с тобой?

— Так бывает? — выпив, спросил Вострянов.

— Я читал, что да, и нередко…

Конец ознакомительного фрагмента.