90

Андрей Калиниченко

Алексей находится в психиатрической больнице, где пациент по имени Виктор как будто «заново рождается» в старом теле. Когда он приходит в такое состояние в очередной раз, Алексей, будучи уверенным, что в этом виноват кто-то извне, бежит из больницы, желая помочь ему, и пытается решить ребус с одной из квартир в спальном районе Петербурга, внутри которой находится нечто такое, что пытается управлять не только Виктором, но, в надежде выйти за пределы этой квартиры, желает размахнуться на весь мир… Книга содержит нецензурную брань.

3

Теперь, я сидел и смотрел на Виктора, на его глупый бессмысленный взгляд, на крупную царапину, которую оставила коронка ферзя на его щеке, и думал. Думал о себе и о своих часах, которые неумолимо отсчитывают время до следующего момента, после которого я уже не буду знать о Викторе, не буду знать о мире, о КПСС и руле, о Гене… я даже не буду знать о себе. Странно, но я как то седьмым, а может восьмым или девятым чувством понял, что я такая же как и Виктор жертва сбоя. Может это болезнь, эксперимент, проклятье, может божья кара, но я нисколечко не сомневался, что меня ждет судьба Виктора. Хотя откуда мне знать, может меня сбросили с поезда. Два интеллигентных с виду пидорка раскатали в тысячу или в очко, а потом раз — и в колоде вдруг две одинаковых «десятки» при сдаче. И когда я начинаю возмущаться, вдруг один говорит другому — Это чё за дела пидор! — достает из кармана какую то штуку, вроде из дерева или текстолита, похожа на пестик для размола сахара. Но этим «пестиком» по голове получаю я. Я не вырубаюсь, но удар такой силы, что боль кажется питается моими силами и съела их без остатка. И меня как мешок с помоями, ударяя о ручки дверей купе тащат на площадку. Еще мгновение, и я лечу. Красиво. Но быстро. Стремительно приближающаяся и летящая щебенка насыпи. Удар. Чернота. Боли нет. Она придет потом, не забудет, будь уверен, она постучится так что содрогнуться океаны в твоей голове. Картинка в моей голове была такой четкой, что я поверил ей, но… Но нет, это не так, я не летал с поезда, это насильно созданное воображение, так я пытаюсь заполнить свою память. А может и не я пытаюсь. Так, хватит! Надо уходить отсюда. Виктор уже похож на чертов овощ и опять слетел со своей спирали, по которой пытался подняться к истине. Побег, вот что мне нужно. Спустя почти семь лет птичка выпорхнет из своей клетки. Два дня я жил этой мыслью. Правда в голове всегда крутилась одна ерунда. Отважный Леха ломает охраннику шею. Отважный Леха забивает Лупыря ногами. Отважный Леха прыгает в стог сена с третьего этажа, перегрызая решетку. Все бы классно, только стога сена то у нас не было под окнами, а только голый асфальт. И этаж пятый. А Лупырь был меня на голову выше и сам понимаешь, на наших харчах тут особой силой не наполнишься. В общем все мои планы были весьма сомнительны, если конкретнее — полная хрень. В среду я случайно поговорил с Большаковым, он был на отделении с какой то кодлой дядек в костюмах. Разговор зашел о Гене, и я аккуратно спросил, где тот жил. Доктор наш конечно точно не вспомнил, сказал, что в карточке может моей есть адрес его, в графе «родственники» — Хороший дядька был да?

— Да

— Скучаешь по нему?

— Да чего то в последнее время чаще обычного вспоминаю

— Это хорошо Алексей. Я все таки за твою память переживаю сильно. Ну, у тебя есть еще вопросы? — Да нет, спасибо Лев Юрьевич.

— Ну, будь здоров

Он пошел догонять быстрым шагом дядек. Когда я увидел Виктора на третий день, услышал его крики и мат санитаров, я твердо решил, что выберусь отсюда. Я очистился и стал мыслить трезво, грамотно и профессионально. Но куда мне бежать, я не понимал, как и не понимал, зачем. Ну да ладно, будем решать задачи по мере их поступления. Мне нужна моя карточка. Как достать ее я думал неделю. В коридор смотрят камеры, по одной на каждом этаже всего этажей восемь, и хрен его знает, где архив. А я в этой идиотской пижаме далеко по коридорам этого здания не уйду. На самом отделении у нас не было камер, и я стал потихоньку собирать себе «гардероб». Надо сказать, на это у меня ушло около месяца. Дело в том, что мне пришла в голову идея подворовывать вещи у посетителей нашего же отделения. Через тридцать дней у меня была женская кофта, вкусно пахнущая хозяйкой чуть старше двадцати пяти, единственное что я смог раздобыть. Это все, что оказалось безнадзорным за этот месяц. Самое главное, что фортуна не изменила мне: хозяйка кофты так заболталась, что одела на себя дубленку и ушла восвояси. Ее дядя, моряк рыболовецкого флота лет шестидесяти, контуженый где то на Балтийском море при взрыве противолодочной мины времен Второй Мировой, страдал провалами в памяти и когда он переставал узнавать всех своих многочисленных родственников (а жили они в шести — комнатной, выкупленной комната за комнатой за почти пятнадцать лет коммуналкой) и начинал бегать за ними по квартире с веником и в немецкой каске, они определяли его сюда. Дядю быстро приводили в себя и память услужливо возвращалась к нему. Жаль, что это не мой случай. Ну да ладно, короче, когда девчонка опомнилась о пропаже, вспомнить кто и где крутился в тот день никто уже не мог. Ну все и «забили», пропала и пропала. Все, окромя меня, хе, хе, хе! Кофта, меньше мне размера на два, противного мне сиреневого цвета, лежала в самых моих сокровенных закромах — за унитазным бачком в нашем чудном сортире. Лежала, и ждала своего часа. Я еще три недели думал, как мне найти архив. Однажды решил воспользоваться моментом и начал «чморить» одного из своих «друзей по несчастью» мол если он откинется, никто и знать не знает, кто это, выкинут на помойку к крысам и всего делов. Я видел, что идет Лупырь и надеялся, что он вдруг проявит интерес к мизансцене, этот урод любитель постебаться. И провидение меня вознаградило и в этот раз. — Не мы его в простыню закатаем, в ж. пу цветочек и родственничкам. — Так а откуда вы узнаете про родственничков? — От верблюда, архив же есть, додик! — Да ладно!? — Блин, ну ты сайгак точно, конечно, а ты че думал, мы тут всех просто по памяти держим. Там на третьем такой сарай с архивом, квадратов девяносто! — Дааа? — я пытался судорожно продолжить разговор, почему то думая, что Лупырь поймет, что я его раскрутил на эту информацию и начнет пытать меня, зачем. Но в голову ничего не лезло, только светлая мысль, что я теперь знаю, где архив. Даже от радости долбанная улыбка полезла на рожу. Я сокрушил ее, щипнув что есть силы себя за задницу одной рукой, которую держал за спиной. Я так перестарался, что чуть не пустил слезу. Самое поганое, что эта ситуация опять показалось мне смешной. В общем Лупырь даже немного растерялся, когда увидел у меня на морде такую быстроменяющуюся гамму чувств. Посчитав, что я все таки задал ему вопрос из праздного любопытства, он многозначительно поднял вверх свой палец — сосиску и полу тихо изрек — Вы все у нас записаны, все подписаны, вы все у нас на крючке. Я ходил взволнованный три дня, на четвертый все же решился. Была суббота, денек неудачный для пикничка, около минус девяти, но без снега, поэтому многие родственники добрались до своих дуриков. Двери не запирались, сестры получали свои скромные выходные вознаграждения, коробки с печеньем, конфеты, цейлонский чай в пакетиках. Все это собиралось в сестринской, сегодня вечером весь персонал отделения будет гулять. На посту сидела Глаша, крепкая баба весом за центнер. Она трещала по телефону около тридцати минут, когда я как раз решился и вышел в коридор. Вот сволочь, думал я, и когда уже практически решил отложить все на завтра, она вдруг повесила трубку. — Машка! Машка, привезли шмотки в приемный опять, говорят колготки есть как в прошлый раз! — Машка, Марья Николаевна, тоже здоровая махина, выпрыгнула из процедурной двумя дверями дальше поста. — А, так пошли, Семеновна через три минуты будет. И они обе ускакали. Как мило. Я резво напялил на себя кофту, кое как застегнув перламутровые пуговки, и поперся торопясь к выходу с отделения. К счастью для себя я прошел незамеченным. Боже, только бы никто не запалил меня в этой кофте, еще подумают, что трансвестит. Сумасшедший трансвестит это уже тебе не черти в голове. Я практически галопом долетел до двери отделения, но заставил себя остановиться в нескольких сантиметрах от нее. Аккуратно посмотрел, приоткрыв ее, в появившуюся щель. Не приперлась ли горластая Семеновна, тварь которая хлестала меня по морде половой тряпкой. Погоди у меня, ты еще очень горько пожалеешь об этом. Но ладно, не сейчас, сейчас вперед, в коридор, мимо поста охраны этажа. Я выбрал кучку людей, выходящих с дневного стационара побольше и примкнул аккуратно им в хвост процессии. Прошел пост охраны и поплелся за ними к лифту. Пока мы ждали его, несколько людей с легким удивлением посмотрели на меня и мой наряд. Ничего, у нас не Финляндия, как говорил мой учитель, никто из них не попрется на охрану и не скажет, что видел подозрительно одетого человека. Это потом, если что случиться, все будут ругать милицию, что не доглядели. О том, что преступника до этого видели человек тридцать, и две трети из них посчитали его подозрительным, никто не скажет. У нас милиции должно быть мно-о-ого, потому что всем на все наплевать. Людей в вестибюле собралось на удивление много и я, ужасно нервничая, смог попасть в кабину лишь с третьей попытки. Там все как один, мои одноразовые соседи, ехали в самый низ. Когда лифт тронулся, я, мне в этот момент показалось, что все пассажиры смотрят исключительно на меня, протиснул руку к панели и нажал на кнопку с тройкой на брюшке. Мучительно долго, хотя реально наверное секунд десять, кабина ползла вниз. Проделывала она это так плавно, что я сначала даже подумал, что лифт сломался. Это ж надо, именно сегодня начал трястись я, и в то же мгновение с мягким звуком кабина остановилась. Чавкнули двери. Передо мной виднелась стена тамбура, серого цвета с корявой римской III. Я поспешил выйти. Когда за мной закрылись двери, я успокоил сердцебиение. Вообще я часто раздуваю из мухи слона, например, сейчас я думал, что если меня кто — нибудь обнаружит здесь, то сейчас же застрелит здесь, прямо на этом цементном полу. Возможно, даже скорее всего, я преувеличивал, но ничего не мог с собой поделать. Аккуратно я выглянул из тамбура в коридор. Над моей головой висела камера. В обычном кожухе, не купольная, так что я прекрасно видел, что с помощью нее просматривают коридор, я же в тамбуре был невидим для охраны. Где находится архив я разумеется не знал. План был таков: идти уверенным и быстрым шагом по коридору, стараться как можно раньше прочитать слово «Архив» на двери и смело открывать дверь, если она конечно не заперта. Если заперта, то пройти по коридору дальше, чтобы не привлекать внимание, как будто я знаю, где искать работницу архива, если ее нет на месте, или где взять ключ от него. Я спокойно и по деловому, как мне казалось, вышел в длинный коридор и пошел вдоль его правой стороны. Твою ж мать! Тут нет табличек! Весь мой план грозил провалиться. И вдруг! О чудо! Какой то золотой человек все таки повесил в пластиковом файле на клейкой ленте лист формата А4 с написанным ручкой на нем заветным словом. Я по деловому подошел к двери. Я был на сто процентов уверен, что та не откроется и что сработает сигнализация, но дверь с щелчком открылась, и я не колеблясь вошел в нее. Внутри горел свет. — Кто там? Вдруг раздался мягкий престарелый голос. — Кто там?. Этого я не ожидал, даже чуть не обмочился сперва. Из небольшого предбанника, в котором я находился в три стороны вели три двери. Прям как русский богатырь на распутье. — Валь, ты? Послышались шаги за дверью слева. Я прошмыгнул в центральную и прикрыл ее за собой. — Да кто там! Эй! Она вышла в предбанник. Что то невнятное пробормотала. Открылась основная дверь, потом со щелчком закрылась, наверное она посмотрела в коридор. Шаги удалились. Я не понял куда именно, но надеялся, что в то же помещение, откуда она вышла. Уф, пронесло… Я стал внимательно рассматривать стеллажи. Это были стальные сборные конструкции в шесть полок метров по пять длинной. Всего в комнате их было девять. На них были уложены коробки из под бумаги. На углах секций висели цифры. Как я догадался, это были номера отделений. Каждая коробка имела так же номер отделения, а через тире — порядковый номер коробки. Это меня мягко говоря, расстроило. Никакого намека на алфавитный порядок. Однако, я тут же отбросил эту проблему: я не знаю своей фамилии. Ладно давай разберемся, как тут устроена сортировка. Достав одну из коробок с номером «11» (мое отделение), я аккуратно открыл ее. Внутри средней толщины папки, на каждой папке маркером написан номер из пяти цифр. Номер?? Открываю папку. Дмитриев Игорь Геннадиевич, 1954 г.р., шизофрения, не агрессивен… Номер 11022. Такссс.. Давайте разберемся. А какой у меня номер?! Его накололи? А где? Может, он вышит на одежде? Но тогда где? Я начал осматривать свою одежду, похвалив себя, что не оставил больничную куртку в палате. Номер, бирка с моими заветными цифрами, оказалась пришита внутри рукава. Я и понятия не имел бы о ней. Папки, к счастью, лежали по порядку. Пришлось вскрыть еще две коробки. В последней, я нашел свой. Папочка не увесистая, не засаленная. Видимо, я типичный представитель, никого в общем то и не интересую. Стандартные записи корявым врачебным почерком о диагнозах, результаты анализов, какие то даты профилактических мероприятий, назначения… В общем, ничего интересного я не обнаружил, кроме записи, единственно важной в этом импровизированном досье на меня. Вторая страница, сразу за блоком с моими физиологическими данными. 22/10/1990. Поступил на отделение 04 из НИИ Скорой помощи. Сопровождающее лицо: Хвостин Геннадий Александрович, 1949 года рождения, адрес… Адрес! Проспект Солидарности, 56 — 1 кв. 90. Интересно, солидарности между кем и кем?. Вот пункт моей следующей остановки. Я не хотел привлекать внимание к странице с адресом, а точнее, к ее отсутствию, поэтому поплелся опять к центральному предбаннику. Аккуратно приоткрыл дверь. К моей радости, я нашел ручку на тумбе возле общей входной двери. Я написал адрес у себя на запястье, аккуратно и кропотливо выписывая непослушные буквы одна за другой. Когда закончил, ручку все же решил оставить себе. Я вернулся в зал, аккуратно вернул папку на прежнее место и взгромоздил коробку обратно на стеллаж. Потом тихонько прошел обратным путем до того места, где «чуть не спалился». Я не стал опять размашисто открывать дверь, вышло очень уверенно и уж слишком громко. Я спокойно открыл ее, вышел в коридор, затворил ее, на сей раз с едва слышным щелчком, хотя и сделал все быстро. По пути к лифту, я сделал вид, будто что то старательно ищу в кармане свитера и старался не показывать лица в объективе. В общем получилось. Вызвал лифт. Я был крайне приятно удивлен, когда благодаря случаю, сначала оказался один в кабине, а потом выйдя на своем этаже, не застал на месте Ни Машки, ни Глашки, ни Семеновны. Просто праздник какой-то! Я аккуратно прошмыгнул в дверь и добрался до своей конуры. Стянул свитер и спрятал его в недра своей постели. Уфф, ну в общем то все прошло гладко. Итак, теперь я знаю, куда мне сперва бежать. Остался один большой вопрос: как. Главное было провернуть это в среду или даже в ночь со вторника на среду: со среды до понедельника сейчас обходов не было, перекличек тоже, Лупырь расслабился, женщина у него что ли появилась? Короче, больше шансов, что позже заметят мое отсутствие. А чем позже, тем лучше, появляется фора во времени. Но как уйти? Нам тут с перемещениями не очень. Я мог дойти до первого этажа, пользуясь своим маскарадом, но проскочить турникет с охраной на выходе в холл первого этажа и будку на выходе с территории мне представлялось сомнительным. Я мог бы махнуть через забор, если бы оказался на территории, но рисковал попасться в объективы периметровых камер. Время было. Еще три дня до вторника, но, к сожалению, я еще по истечении этих трех дней уже перебрал и отбросил все варианты. В воскресенье все, как всегда умирало. Посетителей было мало, все маялись от скуки, как и прежде пытаясь просто быстрее прожить этот занудный день. И такие дни у нас были практически все. Никаких событий, никаких свершений, просто он сначала начинался, а потом кончался безрадостным вечером с тусклым коридорным светом и серой тоской по чему то. Сначала я исправно употреблял все без исключения таблетки, что давали мне мои доктора, считая, что они способны вернуть мне память. Когда я узнал про Виктора, и осознал, что я его синоним, я стал постепенно сплевывать лекарства в раковину или унитаз, мне стало казаться, что эти лекарства как бы размазывают меня. Мне становилось как то удобно пусто, мне уже ничего не хотелось, ни думать, ни сомневаться, ни осознавать что либо. Хотелось просто досидеть до серого вечера, выпить снотворного, и баиньки. Это, наверное, как отказ от наркотиков. После моего отказа от лекарств, мои глаза стали видеть все в более сером и безысходном для меня свете. Собственно, это и заставило меня действовать. В общем, в это памятное серое воскресенье Вовчик и Беня играли в слова. Я не участвовал, грыз ногти в сторонке придумывая и отметая новые планы своего освобождения. Они играли по самым демократичным правилам — слова из любой темы, имена и прочие послабления. — Барак. — Канализация. Яйцо. — Отруби. — История. Стоп! Что он сказал?! Канализация? Как то Рустик рассказывал, что там крысы ростом с собаку небольшую. Я подошел к окну. Интересно, я сойду за небольшую собаку? Или за большую крысу? Внизу в, быстро сгущающейся темноте черным пятном виднелась крышка канализационного люка. Не подходит, слишком на виду, еще о моему и фонарь рядом горит. Внимательно поползав взглядом по открывшейся мне из окна территории, я увидел еще одно черное пятно в редкой лесополосе. А вот этот может мне подойти, ага, еще как подойти. Через два дня это случится. Через два дня я выберусь отсюда или погибну. А если погибну? Нееет, нет братцы, так не пойдет. Шесть лет ради смерти в сточной канаве? Это не мой случай. Это не для меня, я выберусь. На свободе надо как то узнать, где улица Солидарности. Как это сделать? Надо подсобрать еды. Перемещаться надо в темное время суток. На улице холодно а у меня нет одежды. Столько вопросов без ответов. Столько сложностей… Насрать. Главное, что я выпорхну отсюда, чего бы мне это не стоило и у меня есть ответ на вопрос как! Гм.. Вернее, выползу. Я сфокусировал взгляд на оконном стекле и увидел свое отражение. На лице светилась довольная ухмылка. Все хорошо дружок, все будет на пять. А теперь спать. В понедельник и вторник я не съел ни выдаваемый в обед сдвоенный кусок ржаного хлеба, весьма вкусный кстати, ни утренней выпечки. Вечером было немного овсяного печенья, его я тоже припрятал, еще и соседей по столу натырил. Все было упрятано в недра моего пододеяльника. Кофта же была ночью с субботы на воскресенье, перед генеральной еженедельной чисткой, спрятана за бачок в туалете. Итак, к вечеру вторника, я был готов к своему бон вояжу на свободу. В восемь вечера выключили свет. Оставляли только дежурное освещение. У лифтовых дверей сидела охрана, но курить все ходили на два этажа выше, там тамбур был больше и стояли стулья кажется. Я нетерпеливо ворочался в кровати. Я боялся накануне, что засну, но ошибся. Никакого сонного состояния не было и в помине, я был как натянутая тетива. Промаялся шесть часов, на дворе было два ночи. Я надеялся, что уж теперь все дрыхнут до шести как минимум. Аккуратно, почти не проскрипев древними пружинами кровати, я встал. Пошебуршился в пододеяльнике, отрыл все булочки, хлеб и печенье. Затем мышью прошмыгнул в туалет, выудил из своего «сранного» тайника кофту. Вернувшись, я разложил ее на кровати, положил в центр свои скромные харчи, и затянул рукава узлом. С этой котомкой, я тише таракана проследовал к двери лестницы. Клара развалилась на стуле, далеко назад запрокинув голову так, как будто она собиралась отвалиться и покатиться за мной следом с воплями «беглец, сука, лови!». Я непременно ожидал от человека такой комплекции страшного храпа, но она дышала так тихо, что я слышал отголоски разговоров в курилке этажом выше. Мягко, на кошачьих лапках, мимо ее стола. Тихонько открываю дверь. Эта сволочь предательски поскрипывает, но Клара не слышит. На площадку. Дальше тихонько спускаюсь ниже, предварительно аккуратно посмотрев вниз. О счастье мне, никого! Этаж, еще этаж, и еще. Вот наконец я на втором. Ниже нельзя, там общая вахта и как минимум трое на этаже. Придется прыгать со второго. Потолки тут где то три с полтиной, будем надеяться, что все обойдется. Я аккуратно приоткрыл дверь и, убедившись, что охраны поблизости нет, шагнул в черноту проема. Оказавшись внутри тамбура, я прошел его и открыл дверь в коридор, сразу же подняв глаза в поисках камеры. Она стояла практически над дверью, и глядела в глубину коридора. Нет, не вариант. Я вернулся на лестницу. На площадке между вторым и третьим этажом было два узеньких окошка. Я мог бы скорее всего пролезть в них, но два с половиной этажа… Прыгать с шестиметровой высоты было страшно. Я вроде и боли то не боюсь особо, но все равно перспектива сломать ногу, а на улице дело к пятнадцати ниже ноля. Я так бы и стоял до скончания века в раздумьях, но вдруг наверху открылась дверь. Голоса стали намного громче и отчетливей. Шаги тяжелых высоких шнурованных ботинок загремели вниз по лестнице. Я был в панике, еще чуть — чуть и я подпустил бы в штаны камней. Но владелец ботинок застыл, едва успев начать движение. Более тихо, он опять прошел на верх. — О, Гришка, Да давай, заходи еще по трещим! Да давай бля! Дверь громко захлопнулась. Медлить нельзя. Слава богу, ручки оказались на месте. Я быстро повернул их распахнул хлипкую раму настежь. Холод бросился на меня как ледяной медведь, схватил за плечи обнял, стиснул яйца. Твою мать, вот это дубак. Так точно сдохнешь где — нибудь на улице. Так! Заткнись и лезь в окно сука, а не то твоя морда скоро познакомится со шнурованным ботинком! Я с трудом протиснулся в узенькое пространство оконной рамы, посмотрел вниз. Вроде ничего страшного, даже не кажется, что высоко и снежок внизу. Только проблема, что земля промерзшая и твердая, как мраморная плита. Ну и хрен с ним. Я просунулся обратно и выбросил сперва свой «саквояж». Так, теперь сам. Я опять с трудом полез в проем. Сначала правая нога, потом с мучениями туловище. Дальше правую ногу взгромоздил на узкий дохлый подоконник, правой рукой схватился за раму и стал подниматься вверх. В результате я оказался на улице, стоящим на подоконнике в проеме окна, доходящего мне только до пояса. Я аккуратно присел, схватился руками за раму, и свесился вниз. Я висел так наверное с минуту, которая показалась мне вечностью. Я испугался прыгать, потому что посмотрев вниз увидел, как же я все таки высоко. Но сил забраться обратно у меня уже не было. В запястья, в том месте где самоубийцы обычно вскрывают себе вены, невероятно больно, секунду за секундой, все глубже и глубже вгрызался подоконник. Короткая пижамная рубашка поднялась выше пупа. Поясницу, кисти рук, ноги и лицо нестерпимо жгло морозом. В конце концов, я разжал пальцы и полетел. Мне было так плохо, что я уже, как мне казалось готов ко всему. Вспомнил, как мне мерещилось, будто меня выбросили из поезда карточные лохотронщики. И тут я приземлился. Резко заболела левая нога где то в районе голени. Еще я упал как бы назад, ударившись сильно рукой об какую то железяку. Больно, но не смертельно, ходить я мог. Окно я конечно же не мог закрыть за собой, поэтому, рискуя быть обнаруженным, я припустил к заветной черноте лесополосы. Да нее было шагов двести плюс надо завернуть перед этим за угол здания. Добравшись до своего укрытия, я взглянул на люк. От мысли, что мне надо будет лезть туда, мне стало как то не по себе. Но делать нечего, решение принято. Я приподнял крышку. Вроде никакой страшной вони и журчания не слышно. Я поднял крышку и отбросил в сторону. Самое неприятное, что ни черта не было видно, а у меня ни спичек, ни фонарика. Я начал ощупывать бетонные стенки в поисках, за что бы зацепиться при спуске и нащупал на глубине сантиметров в семьдесят металлическую скобу, залитую в бетон, не иначе как ступеньку. Я подтащил крышку люка и практически наполовину закрыл ею отверстие. Затем встал ногой на скобу, схватился руками за край бетонной трубы и стал в темноте шарить второй ногой в поисках следующей ступени. К счастью она нашлась. Мне надо было двигаться, холод уже так сковал мои конечности, что пальцы стали похожи просто на связанные со мной только болью палки. Я с грустью вспомнил период, когда я не мог управлять своим телом. Чтобы закрыть люк пришлось попотеть. Я не без омерзения уперся в ледяную бетонную стенку спиной и стал водружать люк на место. Наконец он с гулким лязгом зашел в свой фланец и отсек меня от любых источников света. Я струхнул и попытался поднять люк опять, но безрезультатно. Мдааа. А если внизу нет прохода? Черт! А следы!? Я ведь не стер следы! Идиот! Ладно, стал успокаивать я себя. Для такого дилетанта как ты это в порядке вещей. А выход обязательно будет. Я стал на негнущихся ногах спускаться вниз, благо за второй ступенькой нашлась и третья и четвертая. А потом я ступил в вводу. Я думал, что уже испытал «ледяной шок», но эта вода. Она так обожгла меня холодом, что у меня иголки закололи по всей ноге. Это как если ты заснул на своей руке и он затекла под тобой. Это ужасно. Я даже заревел как медведь, правда тихо сквозь зубы. Я приподнялся опять и стал ногой ощупывать стены, и на противоположной лестнице стороне нащупал провал, причем сухой. Слава богу, значит тоннель заполнен водой не доверху. Я аккуратно стал свешиваться на руках проклиная все на свете и думая, что умру прямо здесь, в этом поганом колодце. Особенно уверенность возросла, когда ледяная вода стала обволакивать промежность и живот. И тут настало дно. Я встал на него твердо, обеими ногами и осмотрелся. Конечно, сделал вид, потому что я стоял в кромешной тьме. Руками нащупал потолок трубы. От потолка до поверхности воды сантиметров тридцать. Неплохо, очень неплохо, жаль только, что нужно идти нагнувшись, еще и свернутую кофту держать над головой. Глубина же воды была что то около метра с небольшим. Вода не стоячая, но очень вялотекущая. А может, вовсе это и не вода? Вода бы замерзла наверное… От этих тягостных мыслей стало совсем кисло. Да а в общем чего уж теперь киснуть. Валить надо! Я стал потихоньку, согнувшись совершенно в уродской позе, двигаться вперед. Двигаться старался как можно быстрее. Вряд ли меня кто то услышит, а вот тело, а особенно ноги, начинало неметь. Я сделал около шестидесяти шагов. Ноги стали болеть меньше. Плохой знак. Но теперь пути назад уже не было, и я стуча зубами и кусая ими до крови посиневшие безжизненные губы плелся вперед и вперед. В результате, я доплелся до развилки. Пошел направо. Мне показалось, что окружающая меня жидкость стала теплее. Сначала я подумал, что это я остываю, но какое то время спустя с радостью констатировал, что окружающая меня субстанция стала и вправду теплее. Вскоре я понял причину: справа от меня стена была сильно нагрета, скорее всего, там проходила труба горячего водоснабжения. Окоченение потихоньку стало отпускать, мышцы ног к сожалению, благодарили меня за это сильной болью. Но вскоре прошла и она. Я двигался уже более свободно и быстро не смея позволить себе думать о том, что может поджидать меня в этой кромешной темноте. Все это сказки, и про крыс размером с пони, страшных монстров, которые подкрадываются к тебе сзади и разбивают тебе череп одним точным ударом. Что за бред! Можно подумать, тут только все и шляются, откуда такие познания! — Я тебя не боюсь! — сказал я громко в плотную темноту. Ну конечно же, ответом был едва слышный всплеск где то далеко впереди. Допизделся, подумал я с досадой. Но все равно брел дальше. Чем дальше я шел, тем громче становились всплески. Через какое то время я понял, что это не отдельные всплески, а непрерывный звук падающей с небольшой высоты воды. Пройдя еще метров семьдесят, я вышел, как понял по звуку, в некое достаточно большое помещение. Коллектор. Здесь, по всей видимости, сходились несколько таких же труб, из которой пришел я. Сверху с редкими перерывами стекала вода. Сначала я долго сидел уставившись в пустоту и пытаясь решить, куда мне топать дальше. Решил подкрепиться. Слава богу что еда не промокла. Так я сидел минут с двадцать, молча жуя кусок хлеба. По закону подлости есть конечно же не хотелось, зато я умирал от жажды. Мне вдруг стало себя так жалко, как никогда не было доселе. Я чуть было не разрыдался, сдержался конечно, но глаза все равно стали влажными. Я сидел дальше, и вдруг начал понимать, что вижу едва различимые очертания проходов. Глаза привыкли к темноте? Без сомнения, но в кромешной тьме увидеть что то… Я поднял глаза вверх и увидел над собой где то с десяток бледно — белых точек. Расстояние до них определить было сложно, но по всей видимости не меньше пяти метров. Даже на такие бледные источники света смотреть было больно. Но кажется, мой вояж по подземельям подходит к концу. Я стал тщательно ощупывать стены своей кельи и нашел знакомые мне уже скобы. Стал осторожно подниматься. Все выше и выше. Точки света все четче и четче. Это люки. Два люка, слава богу, а над ними… Я не знал, который час и сколько я болтался под землей. Я чувствовал как в тело в мокрой насквозь одежде опять с каждым шагом наверх впивается холод. Когда я уже уперся головой в люк, в голову пришла забавная мысль: а что если я вылезу опять на территории больницы. Ты очень скоро перестанешь находить ее забавной — ответил я себе. Зубы уже опять стучали. По ту сторону люка был слышен какой то монотонный шум. Вылезать совсем не хотелось. Я уперся в люк лопатками и напряг ноги. Люк неохотно пошел вверх. Спустя мгновение, полоска света резанула по глазам и я чуть не улетел вниз. Я постоял с закрытыми глазами с полминуты и стал медленно их открывать. Сперва посмотрел в щель сквозь сомкнутые ресницы. Затем немного приоткрыл глаза. В зазор между колодезным кольцом и крышкой люка виднелся только снег. Видимо, сюда все таки доходило тепло снизу и он растаял над крышкой. Я приподнял крышку еще выше. Первое, что я увидел в образовавшемся «окне» — дорогу. Широкую, как минимум по два ряда в каждую сторону. Отсюда и шум. Туда — сюда сновали разноразмерные автомобили одинакового грязного цвета. Шел небольшой снежок. За дорогой была невысокая ограда из гнутых металлических прутьев. Все вокруг дороги грязно серого цвета. Был день, вернее, наверное, позднее хмурое утро. Вылезать в таком виде совсем не хотелось. Мне пришлось залезть обратно в свое убежище. Однако, сперва я, пользуясь тем что впустил туда свет, внимательно осмотрелся. Я приметил несколько тонких труб, проходящих в верхней части коллектора и практически сухой тоннель также проходящий в верхней части. Сперва я хотел оставить люк открытым, запихнув что-нибудь в зазор между кольцом и крышкой, но пришел к выводу, что запущу сюда слишком много холодного воздуха. В носу уже противно свербило, сопли висели с кончика носа и начинало болеть горло. Простуда мне обеспечена. Не зачем опускать здесь температуру еще ниже. Я закрыл люк, оставшись снова в кромешной тьме: глаза уже привыкли к белому миру сверху. На ощупь я аккуратно спустился на широкую трубу. Тонкие, замеченные мной ранее, как я и предполагал, к счастью оказались горячими. Я полностью разделся, развесил свои убогие шмотки на трубы. Голым улегся на широкую трубу. Было конечно… В общем спать было нельзя, риск свалиться с трехметровой высоты в воду во сне был слишком велик. Можно было бы спуститься ниже и устроиться внутри трубы, но там было сантиметров десять воды, я боялся окопного синдрома, про который мне как то рассказывал Чипа, один из пациентов. Я постарался просто отключить все мышцы от разума, дав им отдохнуть. Конечно у меня ничего не вышло. Я промаялся до темноты, устал еще больше. Меня доставал насморк, суставы ломило. Когда свет из отверстий в люках стал настолько слабым, что я уже перестал различать его в окружающем мраке. Я решился на вторую попытку. Одежда чуть просохла, но все равно была влажной. Плюс ко всему у меня начался кашель. Дело дрянь. Поднявшись под самый купол своего жилища, я снова уперся лопатками в крышку люка и приподнял его. За ним была темнота, разрезаемая светом фар и фонарями уличного освещения. Господи, да куда они все едут то?! Чего дома не сидится? Я собрал все свои силы и оттолкнул крышку. Она с глухим стуком упала на соседнюю. Проклятый холод сковал все тело с новой силой. Теплая после труб одежда стала стремительно остывать и жечь кожу. Я вытащил свою тушку из колодца и вывалился как полудохлая неуклюжая личинка прямо на снег. Нога еще болела после прыжка из окна. Но несмотря на всю отвратительность моего состояния, я еще мог двигаться, должен был. Я быстро осмотрелся. Рядом со мной — железнодорожный мост, по нему как раз грохотал товарный состав. Что то необъяснимо стало щелкать в моей голове, что то говорило мне — Поезд, да поезд, помнишь, что было с поездом, подумай хорошенько, что значит для тебя этот поезд. Это важно дружище, оччень важно, это вся твоя жизнь, вспомни, всомни, давай вспоминай, вспоминай, вспоми… — Хватит — отрезал я, не сейчас. Витька вон до вспоминался, лежит сейчас как дибил полный и срет под себя. Позже будем разбираться с поездом. — Я лишь хотел, чтобы ты не забывал… — Не забуду, можешь быть уверен! — Как знаешь, как знаешь… Даааа, хреново наверное разговаривать с собой, но при отсутствии других собеседников… Тут я опомнился и осознал, что стою на морозе и ветру, в сырой одежде, и как идиот таращусь на проходящий состав. Ноги уже резало от холода. Я стал прыгать на своих негнущихся бедных ножках. Слева от меня был какой то парк, справа, за уже замеченной в прошлый раз оградой — река. Огромная широкая река, практически скованная льдом и только у самой середины вяло несущая свои черные воды под серым зимним небом. Это Нева. Может и нет, в этом городе много рек, я не помню, как они выглядят, но я решил, что это точно Нева. За парком виднелись горящие окна домов. Жилье. Там люди, там тепло. И хоть я знал, что меня никто не ждет за этими окнами, я поперся туда. Окна излучали уютный свет, на такое же излучения от тех, кто был за окнами, рассчитывать не стоило. И хрен с ними, по крайней мере я должен как то греться, пока не околею тут насмерть. Я быстрой хромой походкой ковылял до ближайшего дома. Зимняя прогулка на свежем морозце заняла минут десять и как мне показалось, чуть не стоила мне жизни. Я еле — еле дотянул до подъезда и уперся в закрытую дверь. Рядом была панель с кнопками, на кнопках двухзначные номера. Что это еще за хрень?! Мне казалось, что с каждым вздохом мне все тяжелее дышать, бронхи разбухли и я с трудом закачивал себе в легкие воздух. Началась страшная отдышка и в глазах стало периодически темнеть. Господи, неужто так? В это время к соседнему подъезду подвалил паренек лет двадцати. Одет в кожаную куртку, вязаную шапку, которую в народе, как я знал, называли «ГП» (головной презерватив), темные джинсы. Он нажал на какую то кнопку на панели, одновременно с явным отвращением с высока смотря на меня. Сучонок, он глядел на меня как на лужу блевотины. Я сразу вспомнил, как глядела на меня так же санитарка, когда я был еще «не в теле». Захотелось раздавить ублюдку голову. В это время из пиликающей панели раздался крякающий голос: — Кто там? — Почта! — пробасил парень. Панель опять запиликала и дверь открылась. Парень широко распахнул ее и шмыгнул внутрь. Какая нахер почта!? Я бросился было за ним, но сделал всего пару шагов, ноги уплыли от меня и я завалился на живот, больно ударившись скулой о замерзший ледяной сталагмит у водоотводной трубы. Ударился вскользь слава богу, а не то голова бы треснула по всем швам. Я лежал и мечтал, что я на облаке, на белом прохладном облаке. Боль, шум в ушах, отдышка, все ушло. Сейчас я еще немножко полежу и все пройдет, а потом я смогу летать. Как супермен из мультика взлечу и начну нарезать круги вокруг домов, шелестя плащом и любуясь окрестност… Боль пришла. Сначала в разбитую скулу и висок, потом в окоченевшие пальцы на руках. Господи, как же мне невыносимо больно. Я с трудом поднялся на четвереньки. Поднял голову и увидел панель. С трудом дотянулся до какой то клавиши, номер уже не видел. Панель приветливо и вместе с тем нетерпеливо запиликала. Через какое то время, мне показалось, что прошла целая вечность, грубый мужской голос снизошел до разговора со мной. — Да! — Почта — прохрипел я. — Иди ты на хуй со своей почтой! Разговор окончен. Это конец. В этот миг дверь подъезда, как будто ведомая ангелом — хранителем, отворилась передо мной. Но вместо ангела в проходе стояла препротивного вида бабка с недовольной рожей. — Тьфу, скотина пьяная, посреди недели нажрался! пошел отсюда, нечего тут ссать по подъездам! Возразить у меня не было сил. Бабка прошла мимо меня. Доводчик стал тянуть дверь обратно, но в последний момент остановилась, так и не закрывшись. Я опять улыбался, несмотря на боль. Мои пальцы сидели в зазоре между дверью и косяком. Подождав, пока шумная особа отвалит подальше, я с трудом открыл дверь и на четвереньках вполз в подъезд. Налево и вниз вела лестница в подвал. Я как пьяная змея сполз по ступенькам в его спасительную темноту… Сколько я был без сознания, я не знаю, просто я взял и пришел в себя после n-ого количества времени, скажу так. Когда я только открыл глаза, мне вроде как и было хорошо, я даже думал сначала бодро вскочить, но как только я оторвал голову от пола, я чуть не заорал от боли. Болело все. Плюс одна рука не слушалась наверное я ее отлежал. Я перевернулся на спину и мучительно больно сглотнул. Было желание поесть, но кажется, свой узелок я забыл у дверей подъезда. Ладно, по крайней мере здесь тепло и в меру сухо. Из подвального окошка мне на нижнюю часть тела струился тусклый очень рассеянный свет, наверное, снаружи оно было присыпано снегом. Я попробовал не думать о еде, разумеется тщетно. Так с этими светлыми мыслями я и уснул опять. Так продолжалось достаточно часто. В конце концов, после очередного пробуждения я понял, что мой желудок уже давно переваривает сам себя, а жажда была просто жуткой. Как не крути, а надо выползать. Я с трудом встал на ноги и захромал к выходу. Подъем получился не то чтобы очень, но худо бедно взобрался. Дверь подъезда опять не открывалась. Да что за ерунда такая?! Потом увидел кнопку и нажал. Где то противно запищало и дверь поддалась. Слава, слава, алелуйа! В лицо опять впился мороз. Эх, надо было летом бежать, с грустью подумал я. На улице кажется было раннее утро. Облака разогнал ветер, его дохлые остатки подхлестывали меня с разных сторон ледяными плетками. Я поплелся вдоль дома и завернул за угол. Та же картина: снег и мусор. Пара деревьев со скрюченными корявыми ветвями — лапами, раскинутыми в мольбе за лучик теплого весеннего солнца. В общем, все выглядело заунывней некуда. А чего ты ждал? Оазис с девчонками и жареным павлином в апельсинах? Я обогнул здание снова, попав во двор. Ветер так хлестнул по ногам, что они отозвались резкой болью. Господи, сколько же все таки боли! Сидел бы себе в палате на казенных харчах. Я на секунду даже убедил себя, что зря поперся в это «увлекательное путешествие Алешки за памятью», но вдруг недалеко отчетливо сработал сигнал. Я не знал, как он звучит, но сразу понял, что это гудок тепловоза. Неет дружочек, ты все делаешь правильно. Я поднял непослушными от холода пальцами манжету своей грязной пижамы. Адрес на запястье не стерся даже чуть — чуть. Все те же аккуратные, четко выведенные черной ручкой буквы. Вот ты, моя звезда… Мой маяк… Я бросил таращится на запястье и внимательно посмотрел по сторонам. Мое внимание привлек строительный вагончик неопределенной раскраски, на трех колесах, за место четвертого деревянная чушка. Под ним устроили берлогу для какой то дворняги. Она лежала, высунув задумчивую морду между колес и рассматривала меня без всякого собачьего интереса. Хорошая конура, какая то добрая душа поставила по краям колес толстый картон, а внутрь накидала старого тряпья и одеял. Ладно, надеюсь, ты не будешь против, если я загляну в конуру повыше. Я не спеша побрел к вагончику. Чем сильнее сокращалась дистанция между нами, тем внимательнее смотрела хозяйка «нижнего этажа» на меня. Когда нас стало разделять меньше пяти метров, она вышла не спеша из своего логова и пошла ко мне. Это была девочка, псина здоровая, но, как оказалось, весьма добродушная. Подошла, обнюхала меня, и потопала по своим делам. Я успел немного потеребить ее между ушами. Хорошая девочка, пришлю тебе косточку. Я взобрался по короткой, в три ступеньки, металлической лестнице и оказался на площадке перед хлипкой дверью. На дохленьких петельках висел ржавый допотопный висячий замок. Сил выбить дверь у меня не было. Осматриваясь по сторонам, мой взгляд упал на кусок рифленой арматуры, длиной чуть больше метра. — Ключик прилагается — хрипло усмехнулся я. Через три минуты, замок был вероломно вывернут вместе с дужками и куском самой двери, а я оказался внутри. Когда я зашел, то встал как вкопанный, не в силах шевельнуться. Передо мной был артефакт. Нет, не так, это откровение, это спасение, это как лик Иисуса, как целительная икона перед моими очами! В шкафу напротив висел практически новый костюм: фуфайка, толстые ватные штаны и шапка — ушанка. Выдох безмерной радости сошел с моих уст. Я не стал медлить и быстро переоделся. Внизу валялось несколько пар грубых рабочих ботинок и почти не вонючие шерстяные носки. Я нашел себе обувь чуть меньше размера, но все равно лучше, чем мои больничные «а-ля чешки». Я почувствовал, что мне становиться теплее, и слезы радости защипали глаза. Покопавшись в вагончике еще, я нашел несколько готовых мисок с лапшой, несколько ломтей почерствевшего хлеба и пару банок с консервами. Позаимствовал так же неплохой столовый нож и открывалку. В чайнике была вода, и я выпил ее полностью, а это было литра два с лишним, как в меня столько влезло? Пора было возвращаться. Я сгреб находки в охапку и быстро покинул место преступления. Когда я шел обратно к подвалу, то увидел надпись на табличке «улица Громова». Ну что же, я знаю, где я, осталось узнать, где проспект Солидарности. Интересно все таки, между кем и кем? К счастью, из подъезда никто не выходил, и заранее оставленный мною камень не дал закрыться двери. Почту в этом доме не любят. Через два дня я немного окреп, спал вроде и жар, но мучил бронхит. Я грел консервы и хлеб на трубах отопления. Лапшу правда пришлось трескать сухой. Когда появилась пустая банка, я набрал на улице снега и растопил его. Этим и утолял жажду, выбирать не приходилось. Еще через два дня я смог неплохо ходить, хоть и голова при ходьбе отвечала тупой болью в правом виске. Я вышел на улицу выполнить следующую свою задумку. Добрался до киоска «Союз — Печать». — Можно мне карту? — Вам какую, автомобильную или для пешеходов? — Для пешеходов можно посмотреть? — Конечно, есть вот две штуки… Она положила передо мной две цветастые карты. Одна «Для туристов с достопримечательностями», другая попроще, зато с номерами домов. — А, минутку, есть еще… Эй! Молодой человек! Эй!… Но я уже не слышал ее слов. Я несся в тяжеленном ватнике и штанах, с болью в голове и радостью в сердце, сжимая в руках заветную карту. Укрывшись уже в ставшем родным подъезде, я внимательно изучил ее. Господи — какой огромный город! Но к счастью для меня, нужный мне адрес оказался в пределах пешего марш — броска. Я решился на него этим же вечером. Шел долго, дольше, чем мне казалось, вот такая коварная вещь — масштаб. На карте рукой подать а реально топал я часа три с лишним. Слава богу, в моей новой одежде я не замерз даже за это время, но отдышка мучила почти всю дорогу. Уже наверное за полночь я добрался таки до этого проспекта. По табличкам на подъездах отыскал, в каком из них нужная мне квартира. О чудо, этой хреновины с кнопками на двери не оказалось. Я зашел в подъезд. Несмотря на то, что в доме был лифт, я решил топать пешком. Так забрался на шестой этаж. Вот она, №90. На двери болталась порванная бумажка с какими то штампами. Как же мне открыть дверь? Легонько потянул за ручку, и дверь легко, без скрипов отворилась. Я невольно напрягся и полез за пазуху. Нащупал рукоять ножа, но уверенности так и не появилось. Тихонько зашел внутрь и стал шарить рукой в поисках выключателя. — Шаман се пралис — раздалось вдруг одновременно отовсюду и как бы ниоткуда. Как будто говорили мне прямо в голову. Что за тарабарщина? — Кто вы? Дрожащим голосом спросил я темноту. Мне показалось что голос женский. — Шаман се пралис руго — повторил голос вдруг, — Наконец то ты пришел, Руго — Ээээ, прост… Блядь, а как я понял что она сказала?! Колени у меня задрожали. Я вдруг понял, что понимаю речь и понимаю, что обращаются ко мне. — Простите… — начал было я. — Маяк с тобой, Руго? — Все тот же мягкий, но не терпящий возражений голос. — Послушайте, я не… — У тебя что, был сбой?! — на этот раз в голосе появилась злость. Я невольно начал пятится назад. — Я не понимаю, о чем вы… — Черт! Ласат, он соскочил, он нам больше не нужен, что мне делать? Секундная пауза. — Сотри его. Я еще не понял, что только что решилась моя судьба, как вдруг из темноты показался маленький зеленый лучик. Тоненький такой, веселый. Но я сразу же понял, что он несет за собой смерть. Лучик очень быстро и неумолимо полз ко мне. Бежать, бежать подумал я, но ноги предательски меня не слушались. Каким усилием воли я смог сдвинуть себя, мне было непонятно самому. Я машинально кинул нож в сторону луча. Попал. Его владелец зашипел и лучик рванул ко мне. Я не успел бы убежать, я просто подогнул ноги и рухнул на пол, как раз в то мгновение, когда это чудо оружие выстрелило. Чем то похожим внешне на медузу. Внутри было ослепительно яркое ядро, а вокруг синие ореолы. Попало все это в стенку кладовки, чуть левее и выше моей головы. Волосы, брови и щеку опалило как огнем. На мгновенье я увидел что то черное и влажное за лучиком, что то не то с щупальцами, не то с какими то лентами. Оно смотрело на меня, хотя глаз я не видел. Смотрело, а за минуту до этого говорило. Во дела! Меня осыпало щепками и бетонной крошкой. В стене замкнуло проводку и яркие искры брызнули во все стороны. В их свете я увидел, что справа что то вроде кухни, с плотно занавешенным окном. Размышлять о негативных сторонах полетов с шестого этажа времени не было. Я бросился к окну. Каким то чувством я уловил движения воздуха: подружка рванулась за мной, как мне показалось. Я прогрохотал по линолеуму своими тяжеленными ботинками и в последний момент прыгнул в окно. Услышал звон бьющегося стекла, сильно приглушенного тяжелой портьерой. Я еще подумал, вот будет засада, если я головой прилечу прямо между рамами. Но уже понял, что лечу вниз. Я кажется зацепился за несколько крупных веток, одна особенно больно одна ударила меня в печень. Будет больно, подумал я, потом был глухой удар и чернота поглотила меня.

Конец ознакомительного фрагмента.