Советско-Вьетнамский роман

Андрей Игоревич Фальков, 2005

Остросюжетная приключенческая повесть о событиях американо-вьетнамской войны 1964-1973 годов, основанная на документальных материалах. Советские военные специалисты, вооруженные новейшей техникой, громят американскую авиацию и пехоту во Вьетнаме. Правда о вьетнамской войне, вьетнамском синдроме, американских боевиках и советской армии. Война, любовь и непростые отношения вьетнамцев, русских и американцев.

Глава 3. Рассказ о том, как младший лейтенант Кашечкин влюбился

Незнакомая девчонка

Неземная красота,

Смотрят все друзья вдогонку

Я смотрю… Моя мечта!

Я лечу за ней, как ветер

Догоняя, говорю:

»Лучше нет тебя на свете!»

И в глаза ее смотрю.

А глаза огромные,

А улыбка скромная.

»Может быть, в кино пойдем?»

А она: «давай пойдем»

Андрей Ковалев

Младший лейтенант артиллерии Василий Семенович Кашечкин, двадцати трех лет от роду, весь чистенький, свеженький, какой-то новенький и радостный, в начищенных до блеска хромовых сапогах, весело печатал шаг, направляясь к знаменитому кинотеатру «Художественный». Стоял ясный субботний день. Младшему лейтенанту Кашечкину было хорошо. Младший лейтенант только что окончил артиллерийское училище, получил новенькие погоны с одним просветом, и прикрепил к ним звездочку. Теперь же он получил направление в зенитно-ракетный дивизион и находился в отпуске с целью посещения родной матери, проживавшей в Москве в обширнейшей коммуналке на улице имени революционера Красина. Кашечкин привез матери подарки, поговорил с соседкой бабой Настей, выпил на кухне беленькой московской водочки с соседом дядей Сережей, закончившим войну в звании сержанта и с уважением смотревшим на звездочки. Проникнувшись чувством собственного достоинства от такого общения, Кашечкин отправился в кино на просмотр новой картины «Неуловимые мстители», которую с восторгом смотрела вся молодежь.

Предварительно и заранее купив билет, он посмотрел на смену караула у Вечного огня, выпил газировки из тележки на углу проспекта Маркса и не спеша отправился в кинотеатр, чтобы успеть к началу сеанса.

Этот июнь в Москве выдался нежарким, но солнечным и ясным. Столицу периодически полоскали ночные дожди, и от них на асфальте оставались прозрачные лужи, весело поигрывающие на солнце радужной бензиновой пленкой. На улице было много прохожих, одетых по-летнему. Навстречу Кашечкину шли веселые девушки в светлых летних платьицах, бежала ватага шумных мальчишек в клетчатых ковбойках, важно шагали надменные государственные служащие в висящих мешком костюмах, шляпах пирожками и с толстыми кожаными портфелями подмышкой. Кашечкин радостно топал по мелким лужицам, и прохожие отвечали ему улыбками.

Кашечкин прошел мимо библиотеки Ленина, мимо выхода из метро. На узком тротуаре навстречу ему попалась пара стиляг в вызывающе узких американских штанах, именуемых «джинсами» и делающих ноги похожими на тоненькие макаронинки. Кашечкин, как и всякий советский человек, с неодобрением посмотрел на этих аморальных личностей. У одного стиляги за спиной висела гитара с наклеенной картинкой. Картинка была яркая и забавная, Кашечкин засмотрелся на нее, умерил шаг и обернулся. Тут же его начали обгонять суетливые, вечно куда-то спешащие москвичи.

Вот прошел, обливаясь потом и поминутно вытирая носовым платком лысину, потный толстяк с портфелем. Просеменила маленькая седая старушка. Размашисто прошагал милиционер в белом кителе. А за ним…

Стуча каблучками по асфальту, мимо младшего лейтенанта Кашечкина прошла девушка. Что за девушка! Стройные ножки шагали легко и быстро. Красивую точеную фигурку облегала темная кофточка. Белый поясок юбки подчеркивал тонкую талию. Покачивая стройными бедрами, она прошла мимо Кашечкина. Мимо Кашечкина проследовали густые завитки светлых волос, осиная талия и весело цокающие каблучки туфель.

Кашечкин сглотнул слюну и покраснел. Затем сделал шаг, другой и пошел за девушкой в сторону кинотеатра. Кашечкин смущался. Кашечкин ругал себя за недостойное поведение. Кашечкин повторял, что им все равно по пути и идет он за ней совершенно случайно. Кашечкин боялся, что она куда-нибудь свернет. И Кашечкин старался не отставать, но и не приближаться.

Первые пятьдесят шагов Кашечкин размышлял над тем, как хорошо, что в начале лета в Москве можно увидеть таких девушек. И как плохо, что в их городе таких девушек нет. Нет даже на танцах в клубе училища, куда слеталась вся окрестная молодежь. Пройдя еще тридцать шагов, Кашечкин почувствовал, как у него сводит живот, и засмущался еще больше. А еще через пять шагов он понял, что влюбился по уши, что это и есть та самая, единственная любовь с первого взгляда, и что погибла его душа. И ему сразу стало ясно, что он должен, просто обязан с ней познакомиться. Еще более смущаясь, смущаясь до комка в горле, до дрожи рук, он прибавил шагу и окликнул:

— Девушка!

Но ему только показалось, что он окликнул. Беззвучно пожевав губами, Кашечкин снова пошел вперед. Он придумывал сотни способов завязать знакомство. Вот, например, сейчас из-за угла выйдет толпа стиляг и нападет на нее, а он, младший лейтенант Кашечкин, побьет их всех и спасет ее.

Или случится авария, машина, потеряв управление, выскочит на тротуар, а он, Василий Кашечкин, подхватит ее и отведет в сторону. Навстречу им действительно ехала машина, такая одинокая, и даже слегка вильнула в сторону. Но аварии, увы, не было.

Или вот вдруг на Москву, прямо на них, упадет самолет, и Кашечкин спасет ее, вытащит из огня. Эх, нет! Кашечкин вспомнил, что полеты над Москвой запрещены.

Кашечкин задумался и посмотрел на небо. Как бы познакомиться? Каждый шаг приближал к расставанию, а ни хулиганов, ни машин, ни самолетов не было.

Внезапно кто-то стукнул его в колено. Упав с небес на землю, Кашечкин увидел маленького старичка с авоськой в руке. Именно этой авоськой старичок и задел его.

— Извините-с! — старичок вежливо приподнял шляпу, отчего у него на голове встали дыбом седенькие перышки волосиков, и слегка поклонился. — Прошу прощения.

— Нет, это вы меня извините! — остановился Кашечкин.

— Нет-нет, что вы, что вы! — пятясь задом, продолжал помахивать шляпой старичок.

— Нет, это я виноват, прошу прощения, — замялся Кашечкин, досадуя на задержку, — извините.

Он ловко щелкнул каблуками, сделал «налево кругом» и пошел дальше. Девушка, на секунду заглядевшись на эту уличную сценку, отвернулась, и тоже пошла.

«Только бы не свернула, — думал Кашечкин, — только бы не свернула. Дойду до того угла и спрошу у нее время!»

Но дойти не удалось. На стене дома слева висела крупная цветная театральная афиша. Девушка остановилась, глядя на нее, прижалась к перилам дорожного ограждения так, чтобы не мешать прохожим. Люди ручейком потекли между ней и афишей.

Кашечкин сбился с шага. Теперь он должен был либо остановиться рядом с ней, либо позволить толпе увлечь себя дальше. Кашечкин сбавил шаг и прошел мимо. Она внимательно, с серьезным лицом изучала афишу. Сделав пару шагов и ругая себя за нерешительность, Кашечкин обернулся и тут же спрятал глаза. Девушка шла следом. Перехватив его взгляд, она повернулась к переходу и пошла в сторону Военторга. Кашечкин развернулся и решительно пошел за ней. Нельзя было упустить ее в густой военторговской толпе. Но, видимо, девушка спешила не в Военторг, а куда-то в другое место, скорее всего на Никитский бульвар. По одному пути с Кашечкиным.

Подойдя к военторговской витрине, она посмотрелась в огромное зеркало, висевшее прямо снаружи, легким движением поправила прическу, улыбнулась и пошла дальше. Отставший Кашечкин, снова смущаясь и краснея, прошел сзади и весь сомлел, увидев этот удивительно женственный, исполненный изящества жест. Он уже не хотел знакомиться, он просто шел и шел следом, с наслаждением наблюдая за ней. Она же спешила по своим делам. Кашечкин радовался, что она его пока не заметила, и надеялся, что ему удастся так еще долго, тихо и незаметно, идти за ней.

Но она вдруг остановилась на углу дома, похожего на средневековую крепость, достала из сумочки маленькое зеркальце и начала платочком стирать что-то со своего прелестного носика. Открытая дамская сумочка, висящая на левом локотке, сползла, одна ручка соскочила и начала угрожающе опускаться. Девушка, не замечая этого, продолжала сосредоточенно обмахивать носик. Внезапно ручка упала, сумочка совсем распахнулась, и из нее на садовую скамейку хлынул поток всяческих дамских предметов первой необходимости — флакончик духов, помада, расческа и многое-многое другое.

Кашечкин замер. Девушка подхватила предательскую сумочку, положила в нее зеркальце, вздохнула и, смущенно взглянув на Кашечкина, начала собирать ее содержимое.

— Извините, давайте я вам помогу! — не растерялся Кашечкин, наконец, поняв, что судьба дает ему тот самый долгожданный случай.

— Да, конечно, спасибо, — девушка кивнула.

Кашечкин ловко сгреб в огромную пригоршню все мелочи, прихватив при этом зеленый тополевый листик со скамейки, и ссыпал их вместе с листком в сумочку. Девушка вздрогнула.

— Что? — испугался Кашечкин.

— Ничего, — она двумя пальцами выудила листик и отбросила его в сторону. — Светлана.

— А? — растерялся Кашечкин.

— Светлана, — снова представилась она.

— Василий.

— Очень приятно, Василий. Спасибо.

Она повернулась, и Василий неожиданно понял, что она может уйти.

— Э… — он замялся, — подождите…

Она обернулась и внимательно посмотрела на него.

— А вы москвичка? А я тут в отпуске!

Она молча продолжала смотреть.

— Я училище закончил. К маме приехал. Я в кино иду! Давно в кино не был. У нас клуб есть, но маленький. А здесь Москва! Вот и решил пойти.

— На какой фильм? — наконец-то нарушила она молчание.

— На «Неуловимых» в «Художественный»! — он слегка замялся и вдруг, неожиданно для самого себя, выпалил: — Пойдемте вместе.

— Ну что ж, — Светлана вздохнула, — пойдемте. «Неуловимые» так «Неуловимые».

Когда они подошли, у входа кишела толпа пацанов и молодых людей, обожавших этот революционный хит. Несколько молодых парочек, сплевывая на асфальт семечки, важно прошествовали внутрь. Возбужденные подростки, для которых «неуловимые» были всегдашними кумирами, тоже потихоньку просачивались в кино.

— Подождите! — Кашечкин кивнул Свете и бросился в кассу. К окошку тянулась огромная, часовая очередь, и вставать в нее не было никакой возможности. Озираясь по сторонам, Кашечкин вышел в другую дверь кассы и остановился около группы старшеклассников, прикидывая, что ему делать.

— Ну что, билет нужен? — развязной походочкой к нему подошел довольно неопрятный молодой человек.

— Да, — кивнул Кашечкин.

— Рупь.

— Почему? — удивился Кашечкин. — Билет двадцать копеек стоит!

— Рупь, — снова повторил неопрятный юноша и, будто дразня, вытянул из кармана кончик билета.

Денег у Кашечкина было мало. В обрез. А кроме покупки билета, конечно же, следовало угостить Свету в буфете пирожным и газировкой.

— Нет, — покачал головой Кашечкин, — не могу.

— Дяденька, скажите, вы артиллерист? — к Кашечкину подошел один из подростков.

— А ну! — неопрятный юноша замахнулся было на него, но Кашечкин спокойно отодвинул барыгу в сторону.

— Да, я младший лейтенант войск ПВО.

— Ух ты, как и мой папа! А вы где воевали?

Кашечкин молча покачал головой, не желая разочаровывать пацана.

— А, военная тайна! — понял пацан. — Вы в кино хотите?

— Хочу. — Кашечкин кивнул.

— На «Неуловимых»?

— Да. — Кашечкин снова кивнул.

— Вот. Держите! — пацан протянул ему билет.

— Спасибо. — Кашечкин высыпал в ладошку пацана горсть медных пятаков. Барыга скривился и, как-то съежившись под взглядом Кашечкина, побрел за угол.

— Ты сам-то как?

— Я с ребятами проскочу. И постою у стеночки.

— Спасибо! — еще раз поблагодарил Кашечкин и бросился к Свете, ожидавшей у входа. До начала сеанса оставалось пять минут.

Выпив в буфете лимонада и поболтав о жизни, они прошли в зал и заняли свои места. Василий узнал, что Светлана студентка, учится на втором курсе филфака МГУ, а сегодня у них занятия кончились рано, и она пошла немного прогуляться.

Они уселись на холодные жесткие деревянные сиденья, жалобно скрипнувшие под их тяжестью. Василий с трепетом почувствовал рядом со своим плечом теплое, нежное женское плечико и замер. Он хотел отодвинуться, но отодвигаться было некуда. Он снова ощутил ее прикосновение. Ничего подобного он раньше не испытывал.

Перед фильмом показали журнал. Под звуки духового оркестра по экрану ползли огромные зерноуборочные комбайны и передовики рапортовали о своих достижениях. Затем с оглушающим грохотом крутились станки, и, перекрывая этот грохот, диктор рассказывал о колоссальных трудовых успехах коллективов заводов «ЗИЛ» и «АЗЛК», об их победах в социалистическом соревновании и об освоении ими новой продукции. Кашечкин ощущал теплоту Светиного плечика, вдыхал нежный аромат духов и млел.

После журнала в зал зашли опоздавшие, вбежала знакомая Кашечкину ватага во главе с его безбилетным спасителем, а потом на экране начался фильм…

Конечно, в клубе училища им тоже показывали кино. Но фильмы были старые, совсем потертые и неинтересные. Такие, которые гражданскому прокату не было жалко отдавать воинской части. А этот фильм был новым и суперзнаменитым. В первых же кадрах на вершину холма вылетала четверка всадников, а над ними зловеще кружил аэроплан.

Есть пули в нагане, и надо успеть

Сразиться с врагами и песню допеть…

Лихая кавалеристская песня неслась с экрана. Красные бойцы стреляли из огромных маузеров по белогвардейскому аэроплану, который беспомощно трепыхался в небе. Потный, толстый пилот-француз с закрученными усами смотрел сверху вниз на этих отважных революционных всадников, а затем свернул в сторону и полетел обратно, к белым. И всадники на лихих конях кинулись в погоню за самолетом.

И нет нам покоя, гори, но живи.

Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови…

Красные всадники догнали на своих конях самолет, но у них кончились патроны. Они неслись, размахивая шашками, и ничего сделать не могли.

В удачу поверьте, и дело с концом.

Да здравствует ветер, который в лицо.

Переживая за красных всадников, не могущих достать хитрого белогвардейца, младший лейтенант войск ПВО Василий Кашечкин подался вперед. Рука его соскользнула, и ладонь ощутила обтянутое шелком упругое бедро. Ничего не замечая, он от волнения слегка сжал Светино колено и вдруг, опомнившись, смущенно отдернул руку.

А на экране творились чудеса. Красный всадник выхватил аркан, ловко раскрутил его и забросил в кабину аэроплана.

Погоня, погоня, погоня, погоня…

Песня звучала все сильнее и яростнее. Кашечкин, безотрывно глядя на экран, отодвинулся с края сиденья и осторожненько пристроил руку обратно на подлокотник. Он краем глаза глянул на Светлану, пытаясь определить, не обиделась ли она. Светлана смотрела не на экран, а на него. Их взгляды встретились, она улыбнулась, и Василий понял, что она совсем не сердится. Он с радостью повернулся к экрану и почувствовал, как нежная девичья ручка накрывает его руку.

Аркан, заброшенный красным бойцом, натянулся и выдернул из кабины толстого пилота, который неуклюже перевалился через борт и исчез внизу. Гремела песня про погоню. Аэроплан без пилота улетел. Василий Кашечкин сидел в темной прохладе кинотеатра, смотрел фильм и думал о том, какой он молодец, что сумел пригласить в кино такую девушку. Он был счастлив.

Фильм кончился, и зрители, торопясь, начали выходить. На улице было светло, стоял ясный июньский вечер, даже не вечер, а день, склоняющийся к вечеру.

— Хорошо-то как! — Светлана посмотрела на Арбатскую площадь, на ресторан и тихонько взяла Кашечкина под руку.

— Да, хорошо! Москва такая красивая!

Они свернули на Никитский бульвар.

— Вы где живете? — спросил Кашечкин.

— На площади Восстания.

— Я вас провожу! — обрадовался Кашечкин. — Может, прогуляемся?

— Можно пешком пройти, — кивнула Светлана, — но только не до самого дома. А вы Москву хорошо знаете?

— Нет, — смутился Кашечкин, — не очень. Я здесь давно не был.

— А где вы были?

— В училище. А в училище я из Куйбышева поступил.

— А здесь как оказались?

— К маме приехал. Она замуж за москвича вышла и переехала к нему в комнату.

— Это отчим ваш? — Светлана приостановилась. — Вы с отчимом живете?

— Да, — кивнул Кашечкин, — это отчим. Отец у меня умер, когда я еще в школе учился. Только я с ними жить не буду. Я служить в гарнизон поеду.

— А что с отцом вашим случилось? — продолжала допытываться Светлана.

— Умер. — Кашечкин вздохнул, — пил много. Ранили его на войне, и как вернулся с фронта, пить сильно начал.

— Бедный! — Светлана дружески пожала его руку, и Васин локоть слегка коснулся ее упругой груди. Василий вновь залился краской. — Так вы с мамой жили?

— Да, — кивнул Кашечкин.

— Будете скучать без нее?

— Конечно. Но только я уже привык. И у нее времени мало, она учительницей работает. В школе ей особо не до меня. А вы с родителями живете?

— С отцом.

— Да, это хорошо, — кивнул Кашечкин.

— Чего же хорошего без матери?

— Ой, извините. Я не то имел в виду. Я хотел сказать, что хорошо иметь настоящего отца.

— Да уж, — Светлана выпустила его руку и сжала губы, — конечно. Только из-за него мама и пропала. Он с ней развелся, когда я еще маленькая была, взял меня к себе, а ее выгнал. И она пропала.

— Как пропала? У нас люди не пропадают!

— Исчезла. Я спрашивала отца, а он велел мне молчать и сказал, что она пропала.

Некоторое время они шли молча. Впереди показались Никитские ворота.

— Все. — Светлана остановилась. — Не провожайте меня дальше.

— Почему? Я вас обидел?

— Нет. Но только идите домой, к маме. Я на вас не обиделась, вы мне нравитесь, но дальше нельзя.

— А можно… — внутри у Васи все замерло, — можно нам еще раз встретиться?

— Вы же уезжаете.

— Я еще неделю здесь буду. И потом я буду вам писать. Можно?

— Нет! — вскрикнула Света и отшатнулась.

— Почему? А хотите, я вас сам найду? Вы уйдете, а я вас все равно найду?

— Не надо. Можете завтра меня после института встретить. У нас семинары в три часа закончатся. Ждите меня у памятника Ломоносову.

— Да, конечно, буду ждать! — Вася улыбался. Для того чтобы отбыть на место службы полностью счастливым, ему не хватало самой малости — девушки, которой он мог бы писать и фотографию которой мог поставить на тумбочку. В училище он так ни с кем и не познакомился по причине природной робости. Да и время в основном проходило в мужском коллективе, а увольнения и танцы в клубе были редки. В увольнениях же Кашечкин, что греха таить, не за девушками бегал, а в кино и за мороженым. А вот теперь девушка нашлась, да еще какая!

— Все. До свидания. — Светлана повернулась и пошла на Никитскую.

Кашечкин сделал было шаг ей вслед, но она обернулась и строго сказала:

— До завтра. Не смейте идти дальше.

И пошла, весело цокая каблучками по асфальту.

***

На следующий день, с самого утра, как только отчим и соседи ушли на работу, Кашечкин начал приготовления. Он выдвинул на середину кухни два стола — свой и дяди Сережи, поставил на газ большую кастрюлю с водой и начал стирку и глажку. Застелив оба стола байковым одеялом, он выудил из чемодана чистую, но немного помявшуюся белую парадную рубашку, сбрызнул ее водой и начал ловко охаживать утюгом. Мать, подперев щеку, сидела на крашеном табурете рядом и с нежностью смотрела на него.

— Большой ты у меня стал, ловкий! — Мать встала и потянулась к утюгу. — Дай лучше я поглажу.

— Что ты, мамочка, не надо! — Кашечкин нежно обнял ее за плечи, поцеловал и усадил обратно на табурет. — Я сам все сделаю.

— Вот бы отец порадовался, — голос матери дрогнул. — Давай я тебе хоть чайку сделаю!

— Мамочка, милая, не хлопочи. Я сам теперь за тобой ухаживать буду. Вот отглажу все и в магазин схожу, за продуктами.

Мать улыбнулась.

— Вижу я, в какой магазин собрался. На свидание небось идешь.

Кашечкин молча кивнул.

— Иди, иди, — ласково заговорила мать. — Главное, чтобы хорошая девушка была, а не вертихвостка какая!

— Она, мамочка, очень хорошая! Она мне писать будет.

— Правильно, пусть пишет. Знаешь что? — Мать перешла на заговорщицкий шепот, глаза ее стали хитрыми, и она поманила его к себе. Кашечкин отставил утюг и наклонился.

— Ты на ней женись! — шепнула мать.

— Что ты, мама! — Василий выпрямился. — Мы только день и знакомы.

— Если она москвичка, женись непременно. Соскучилась я по детишкам маленьким, соскучилась. А тут вы ребеночка родите, я его нянчить буду…

— Мама! — не выдержал Вася. — Я же уезжаю!

— Ну и что? Комнатка-то у нее в Москве есть?

— Она с отцом живет, на площади Восстания!

— О! Это в высотке? Значит, большая шишка ее отец, большая. Женись на ней, Васенька, непременно. Она с тобой поедет, я здесь ребеночка нянчить буду. Не век же тебе одному.

— Да. — Василий задумался. — Я бы с удовольствием на ней женился. Но знакомы мы еще мало.

— А ты иди, иди! — всполошилась мать. — Иди, не опаздывай. Девушки этого не любят! Поговори с ней, поцелуй. Сюда приведи, в гости, чтобы и я посмотреть на нее могла.

— Постараюсь привести, — Вася расплылся в улыбке. — Мы погуляем, а потом к тебе придем.

— Да, да, — кивала мать, — конечно! И цветочки ей купить не забудь.

***

Ровно в три часа Василий в обнимку с маленьким букетиком белых цветов важно дефилировал под липами вокруг памятника Ломоносову, вызывая косые насмешливые взгляды студентов и неподдельный интерес студенток, сидевших с книгами и конспектами в сквере. Их страшно интересовало, кого же встречает этот красивый молодой лейтенант. Но прошло десять минут, пятнадцать, полчаса, а лейтенант все так же ходил возле памятника, теребя букет в руках. Место и время встречи, по мнению студентов, были неудачными.

Внезапно к Кашечкину подошел высокий студент с небольшой аккуратной бородкой, сильно противоречившей институтской морали. Одет он был не вызывающе, но как-то так, что сразу выделялся среди других.

— Василий? — бородатый ткнул толстым пальцем Кашечкину в живот.

— Да. — Кашечкин отстранился.

— Ну тогда давай пять. — Бородатый протянул ему пухлую ладонь. — Паша.

— Василий Кашечкин. — Кашечкин пожал мягкие пальцы.

— Ждешь? — Паша попытался подцепить пальцем букет, но Кашечкин поспешно спрятал его за спину.

— Значит, ждешь. Светка просила передать, что задерживается.

— У нее семинары продлили?

— Ага, — как-то нехорошо усмехнулся бородатый, — продлили. Сказала, чтобы ты подождал.

— Я жду. Спасибо. А вы вместе учитесь?

— Да. Вот так вот бог свел, вместе с ней учиться.

— И скоро она придет?

— Не-а! — помотал головой бородатый. — Не скоро. Знаешь что, товарищ младший лейтенант, а пойдем-ка пива выпьем?

— Да вы что, никак нельзя! Я Свету ждать должен.

— А брось ты! — Бородач снова усмехнулся. — Она часа через два только будет. Не раньше. Просила развлечь тебя пока что. Вот и развлечемся пивком. Кстати, и цветы в воду поставим, а то из них уже веник получился.

— Это далеко? — При мысли о холодном пиве, недоступной в училище роскоши, Кашечкин сразу стал более сговорчив. Да и цветам не мешало бы отдохнуть.

— Недалеко. Тут на Дмитровке классный пивняк есть. Там раков к пиву дают! — Паша заговорщически поднял палец и потянул Кашечкина за рукав. — Пошли, пока я добрый. Успеем как раз!

Кашечкин повернулся и побрел за ним.

— Только вот что, — Паша обернулся. — Поскольку я альтруистично делаю доброе дело, развлекаю тебя, между прочим, в ущерб своему собственному времени, ты меня угощаешь.

— Что?

— За пиво заплатишь. И рака одного купишь. Я, вишь, без степухи остался.

— Без чего? — не понял Кашечкин.

— Без стипендии.

— Украли?

— Не! — Паша оскалился кривой улыбочкой. — По философии трояк огреб. Зато я тебе кое-что интересное расскажу!

Они вместе вышли в калитку. Студенты, сидевшие на лавочках, начали бурно это явление обсуждать. Как же так, гулял офицер, с букетом, явно ждал студенточку на прогулочку. А вместо студентки явилось бородатое чучело, взяло офицера под ручку, и они вместе куда-то ушли? Есть повод для кривотолков и анализа морального облика!

Немного пройдя московскими переулками, они перешли улицу Горького и нырнули в какой-то подвальчик. Спустившись по ступенькам, они действительно оказались в пивной, малолюдной в рабочее время.

— Привет, тетя Клава! — Паша радостно распростер объятья огромной буфетчице, стоявшей за грязной стойкой.

— Здравствуй, студент, — кивнула та. — Ты как сегодня, при деньгах?

— Студенты при деньгах не бывают. Вот он, — Паша указал на Кашечкина, — угощает. Нам по кружечке и по одному рачку. И не разбавляй, смотри!

Буфетчица со стуком поставила на стойку две кружки с обильным пенным верхом, глубокую тарелку и плюхнула на нее двух ярко-красных раков.

— Вот спасибо! — Паша просиял. — Я пойду, столик займу. А ты того, плати и приходи.

Они заняли мраморный столик на высокой железной ножке. Отхлебнули пива. Паша с хрустом отломил рачью клешню, обсосал, пожевал и сказал:

— И давно ты со Светкой знаком?

— Какое это имеет значение? — насторожился Кашечкин. — У нее что, кто-то есть?

— Был, — хихикнул студент, — а сейчас нет. Ну, так давно знаком?

— Вчера я с ней познакомился. Случайно, на улице.

— Что, так прямо и случайно?

— Да, конечно. А потом мы в кино пошли.

— Нравится она тебе?

— Да кто ты такой, чтобы спрашивать? — удивился Кашечкин. — Пей свое пиво.

— А я тебе добра желаю. Я может, за Светкой и сам бы поухаживал. Девочка богатая и красивая!

— Да я тебе! — Кашечкин стукнул по столику кулаком. Тарелка с оставшимся в одиночестве раком зазвенела.

— Умолкаю, умолкаю! — Паша ернически прижал руки к груди.

— Я уезжаю. По месту прохождения службы. И мне очень не хочется, — Василий сделал нажим голосом, — чтобы тут что-нибудь произошло.

— Да ты не бойся, лейтенант, служи спокойно. Можешь даже жениться. Тут ее все знают. Никто с ней гулять не будет.

— Вот и хорошо.

— А знаешь, почему? У нее папаша — кремень. Ты с ним еще не познакомился?

Кашечкин отрицательно помотал головой.

— Папашка у нее суровый. Хотя, может быть, ты ему и понравишься. Он сам, слышь ты, — Паша снизил голос, — полковник! Да не простой, а в каких-то органах. Ох и крутой мужик! Рассказывают, он за Светкой так следил, что на машине ее в школу возил и встречал. Шагу сделать не давал. И теперь не дает. Тут один за ней поухаживать решил, когда она еще на первом курсе была. Тоже цветочки принес.

Паша кивнул на букетик, заботливо поставленный в наполненную водой пивную кружку, и продолжил:

— Да, цветочки. И не домой, а на свидание. А она их домой-то и принесла. А на следующий день чуваку этому папаша и позвонил. В гости, дескать.

— Ну? — Кашечкин стал слушать намного внимательнее.

— А тот папаше отвечает, что, мол, дела, и нет времени. Так что ты думаешь? А, что ты думаешь?

— Думаю, они встретились.

— Ага! — радостно закивал бороденкой Паша, — встретились. На следующий день запихнули того друга в машину, прямо у института, и к папашке на допрос. А папашка сразу и спрашивает — мол, когда и как свадьба, где жить будете, и все такое. Мало того, сказал, что чуваку тому из универа уйти придется, чтобы семью содержать, но папашка ему, так и быть, поможет, на завод устроит. А тот чувак и говорит, что, мол, у них и не было ничего, что они и не целовались даже, и то да се…

Кашечкин слушал с интересом, не особо понимая, к чему клонит Паша.

— Да ты слушаешь?

Кашечкин кивнул.

— Слушай, ты этого рака есть будешь? — Паша ткнул пальцем в тарелку. — А то, может, я возьму?

— Если хочешь, бери, — кивнул Кашечкин.

— Вот спасибо, вот уважаю! — Паша смачно вгрызся зубами в шейку, прожевал и продолжил:

— Так вот. А папаша и спрашивает, типа что, жениться будешь сейчас, а из института сразу после сессии уйдешь? Ну, чувак, понятно, свое гнет. Мол, чувства надо проверить, и так далее. Кому же на вылет сыграть охота? Так чувства ему проверить не дали. Папаша тут же на месте его и отметелил. Да! — Паша потрогал скулу, почесал бороду. — Кожу вот рассадил. А через неделю декан его вызвал и сказал, что или чувак этот переводится на вечерний, либо вылетает к чертям! Год пришлось на заводе вкалывать, пока не восстановили.

— Так это ты за Светой ухаживал? — догадался Кашечкин.

— Только не надо сцен! Дело давнее.

— Тьфу! — Кашечкин сплюнул, — а я тут тебя слушаю.

Он выхватил цветы из кружки и пошел было к двери, но у выхода обернулся.

— Слушай, Паша…

Паша быстро подбежал, оставив недопитое пиво на столике. Двое типов с носами-картофелинами в синих прожилках проводили его мутными взглядами.

— Ну? Не думай ты плохого, я тебе добра желаю…

— Слушай, Паша, а что, у Светы до сих пор никаких друзей нет?

— Откуда? — Паша махнул рукой. — Пробовал было еще один сунуться, так папашка его тут же вычислил и в отставку отправил. И следит он за ней. А на тебя я посмотрел и подумал, что ты вроде как офицер и с мужиком этим столкуешься. Кстати, и Света сегодня не просто так задержалась. Папашку со следа сбить хочет. Ну что ж, раз пива больше не хочешь, я допью. Бывай, офицер.

Паша протянул ему руку. Кашечкин механически пожал и вышел на улицу. Сложные чувства обуревали его. Все радостное волнение померкло, и на место его пришла какая-то жалость, щемящее чувство нежности к этой обиженной жизнью девочке.

Он не стал заходить в сквер, к памятнику, а встал в тени дерева за оградой. Ждать пришлось недолго. Светлана выпорхнула откуда-то из бокового выхода и остановилась, разочарованно глядя на площадку перед памятником. Она сразу, на глазах, погрустнела и пошла дальше медленной, тяжелой походкой.

Кашечкин посмотрел на букет. Цветы не завяли, но выглядели не совсем свежими. Он еще раз взглянул на Свету, которая так и не увидела его. В душе у него боролись противоречивые чувства. Он отшагнул чуть назад, за столб, и начал перебирать листики у цветов. Ярко светило радостное солнце. Гудели машины. Скамьи в сквере опустели, и только Ломоносов важно сидел в своем кресле.

Вздохнув, Кашечкин сделал еще шаг, размахнулся изо всех сил и бросил букет вверх, в голубое небо. Перелетев через чугунную ограду, цветы описали красивую дугу и шлепнулись прямо к Светиным ногам. Скреплявшая их нитка лопнула.

Света вздрогнула и, все еще не понимая, огляделась по сторонам. Кашечкин приподнялся на носки и помахал рукой. Света увидела, вскрикнула и, оставив цветы на дорожке, кинулась к нему.

— Здравствуй! — она схватила его под локоть и быстро потащила в сторону. — Ты Пашу встретил?

— Здравствуйте! Да, встретил. Куда мы идем?

— Вы поговорили? — не обращая внимания на вопросы, продолжила Света. — Ведь поговорили, да?

— Поговорили.

— Хорошо поговорили?

— Даже пива выпили, с раками.

— А когда ты уезжаешь?

— Через две недели.

— А в кино меня еще пригласишь?

— Постараюсь, — кивнул Кашечкин.

Некоторое время они шли молча, пока не вышли к Большому театру и не остановились на углу. Света уже не спешила.

— Я пойду в кино. Но только я не всегда смогу с тобой встречаться. Далеко не всегда, — она замолкла, а потом вдруг спросила: — У тебя есть девушка?

— Что? — удивился Кашечкин. — Ты о чем?

— Девушка. Любимая. Невеста. Есть?

— Нет. Давай, ты будешь моей любимой девушкой. Писать мне в гарнизон будешь. Я тебя с мамой познакомлю.

— Познакомь. И пиши, — Света кивнула, — я тебе адрес подруги дам, на него пиши.

Света замолчала и легонько потянула Кашечкина за руку, в тень колоннады.

— Знаешь что? — держа за руку, она внимательно посмотрела ему в глаза и едва слышно, одними губами произнесла: — Давай поцелуемся.

Кашечкин, как во сне, почувствовал ладонями упругую, гибкую девичью талию. И тут же тонкие нежные руки обвили его шею, и ее маленькие нежные губки коснулись его губ. От нее пахло фиалками.