От раннего мая до позднего июня…

Андрей Иванушкин

Книга о трех походах, относительно коротких, не более шести дней, такого короткого срока хватило посетить малоизученные места, полные чудесных озер, водопадов. Кроме природных чудес, в книге автор знакомит и с историей. Простым и юмористическим способом он рассказывает о всех сторонах своих путешествий. Особенно интересно тем, кто знает, что такое тяжелый рюкзак, усталость, пот походов. Путешествуйте вместе с автором на страницах книги, чтобы вдохновиться, осознать и уйти в свои дальние дали.

© Андрей Иванушкин, 2023

ISBN 978-5-0060-6933-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В книге представлено три похода мая-июня 2023 года совершенные по югу Сахалина. В них демонстрируется отличие похода начала мая и июня, достопримечательности Сахалина уверенно скрываемые природой от глаз человека. Не обошлось и без описания трудностей, которые приходилось преодолевать, чтобы увидеть и оценить нескромные красоты сахалинского юга. Любой кто ходит в походы по пробитым и маркированным тропам, оценит разность потенциалов таких походов и диких, не тронутых ногой человека сахалинских мест, стоит лишь прочитать эту книгу для ясности понимания.

Полноводные реки начинаются далеко

ПО РАСКИСШЕЙ ДОРОГЕ ШЕЛ ЧЕЛОВЕК

Печать усталости еще не обезобразила его лицо, но уже подбиралась неслышной кабаргой со спины.

Снег завитушками бродил на фоне ближних, так и дальних сопок и шел шестой день бродяжничьей жизни, которую многие называют походом. Чавкая ботинками грязь, прохожий улыбнулся прямо в лицо суетливой погоде в градус тепла и вспомнил, как шел по той же дороге в ту пятницу, когда автобус выкинул его на необъятную по ширине площадь поселка Быков. Солнце заливалось от смеха глядя на побитый шахтерский поселок. Если говорить на всю чистоту, то шахтами здесь теперь только пахнет; уголь уже давно не течет рекой с их глубин и вскрытых карьеров. Чтобы подчеркнуть ненужность населенной точки на карте России, несколько лет назад отменили и разобрали железную магистраль несущуюся сюда из родника жизни Сахалина — Южно-Сахалинска. Теперь только автобус везет сюда сохранившихся жителей и немногочисленных туристов посещающих быковские пороги.

Автобус в Быкове

Синева листвы еще даже не стронулась с места, открывая дальние просторы для обзора. Шел неуверенный май и было пятое его число. Прошли те времена, когда в эти числа снег уверенно сидел метровыми тучами в своих горных крепостях не собираясь сдаваться на милость врага. Снега измельчали, весна повзрослела и вторгалась в пределы Сахалина все раньше и раньше, открывая путь в сердце сахалинских гор в столь ранние числа. В былые годы в эти дни походы ходились только по берегу моря, где теплая ярость вод его сжирала белую вату в сжатые сроки.

А он шел и мечтал о бешеном мотоциклисте, что донесет его сквозь легкую поземку в желанный Быков. Странная мечта путника имела свой базис на опыте первого дня.

Автобус быстро избавился от ездоков и путник уже настраивал тонкую алюминиевую палку, чтобы начать покрывать длинный путь до самой главной цели похода. Она состояла из большого количества воды скопившейся в ложбине древних и диких сахалинских гор и было ему название озеро Комариное. Тем временем уже успел состояться диалог:

— Ты на быковские пороги идешь?

— Эээ, нет, гораздо дальше.

— Давай я тебя подкину на мотоцикле. Подожди меня пару минут, вон чуть дальше мой гараж, я тут же обернусь.

Удивленный прохожий, транзитом через Быков к озеру Комариному, вытянул лицо, но рассудил, что не стоит отказываться от подарков бога дороги и не стал протестовать против. Использовав паузу ожидания, он еще более тщательно укрепил сапоги на хребте рюкзака.

Ранний поход в еще не сошедших снегах обещал мрачно холодные воды ручьев с реками. Обычно походник пренебрегал сухостойкостью ног и пренебрежительно вторгался в любую водную стихию походными ботинками. В этот раз концепция была несколько пересмотрена и во многом благодаря новому рюкзаку. Старый Дойтер пятнадцать лет выполнял свою функцию заплечного мешка и с успехом, но обломались пластиковые фастоксы, да и объем 40+10 давно просился на расширение. Первый выход нового рюкзака Mountingtop в 70 литров пространства, где поместилось все о чем можно мечтать и еще осталось куда сунуть и сапоги и еще что, чего в этот раз взято не было, но еще будет в будущих походах.

Человек вполне обоснованно перешел к мыслям и о другой снаряге, что впервые вышла в этот поход. Уже много лет он не обновлял ее и лишь в этот сезон он вошел с большими изменениями. «Большая тройка» полностью поменяла состав — и рюкзак, и спальник и палатка. Все они потеряли в весе, кроме рюкзака, он остался в той же весовой категории в 2 кг. Сегодня с ним выстукивала ритм и алюминиевая, раскладная палочка. Она приехала по почте одна-одинешенька, в тайге две палки не нужны и даже вредны. Были и другие мелочи способные облегчить сложную жизнь лесного бродяги.

Поход, как мы еще помним, начался с мотоцикла. Фырча и подрагивая, его тело вынырнуло из-за гаражей. Это был старый «ИЖ» с коробкой вместо коляски. «Запрыгивай» — мотнул головой мужчина, — «я знаю, как нудно тащиться по дороге, сам когда-то ходил, сейчас уже не те годы»

Путник не заставил себя ждать, закинул палку в коробку-коляску и уселся позади ездока. Каски в комплекте предусмотрены не были и ветер сходу стал резвиться с их волосами. Если добавить живописи в описание поездки длиной в 4 км, то достаточно отослать к фильму «Спортлото-82», в эпизод поездки главных плохих героев на подобном мотоцикле на горную базу. Все слова меркнут на фоне этих реалистичных кадров.

мотоцикл и его владелец

Рытвины и кочки не смущали водителя. Самая же тяжесть прыжков и подскакиваний доставалась заднему ездоку, на воспоминания о чем он хмурился и немного холодел. Лишь старая, очень старая, с советских времен пластиковая ручка поперек сиденья, удерживала наивного любителя быстро добраться автостопом, от окончательного отрыва от стартового сиденья ИЖа, и катапультой, устремленной силой очередной дорожной ямы, устремиться в свободный полет.

Замечательно в этой истории лишь то, что она закончилась. Последствия отразились лишь на радости обретения под ногами устойчивой почвы.

Внизу гремели Быковские Пороги. Близко от Быкова, очень близко. Теперь это достопримечательность, о чем сигнализирует установленный инфощит и стальная коробка помойки. На замечательных качелях покачивалась пожилая женщина в ожидании родственников-туристов спустившихся к бывшему водопаду. Почему же бывшему? Какая природная катастрофа сразила его? Коротко, чтобы понятно — человеческая. В 1971 году левый кусок скалы был подорван к небесам и вода устремилась по пологой, прекратив кидаться в реку с высоты поперечно легшего каменного уступа.

Быковские пороги

Для чего? Расчет чисто практического прагматизма. Выше по течению реки Красноярской оставались огромные массивы рек и ручьев не задействованных в лососевом хозяйстве. Горбуша упиралась всей массой в водопад и не могла отметать икру на сотнях квадратных километрах замечательных в своей чистоте ручьях и реках. Из лосося в верха проникала только сима. По большой воде она успевала проскочить и не такие водопады. Тем не менее считается, что горбуша побрезговала пробитым для нее водопадом и практически не пошла вверх. Это всего лишь досужие слухи, никто подсчетов не проводил, но за водопад все равно обидно. Он мелькнул в кинематографической работе Эльдара Рязанова в 1954 году, когда тот снял свою первую юмористическую картину — «Остров Сахалин».

Ветер свистел в ушах пешего туриста стоявшего над пропастью в которой бушевали Быковские Пороги. Вниз вела крутобокая тропа, но путника ждали другие дороги и махнув на прощание порогам и мотоциклисту, он вбил первый след в пыль дороги.

ДОРОГА И ГОЩИНЭЙХОАНДЭН

Она шла вверх по Красноярке, и он вместе с ней. Впереди был тот важный объект, который принято называть «мостом». Староветхое поселение Загорское скучилось вокруг него давая стране угля. Первое время этой страной была Япония. Местный уголь отличается высочайшими коксующимися качествами и японцы быстро раскусили его свойство и нарыли множество шахт и даже прорыли подземную узкоколейную железную дорогу.

Полевая дорога вынуждена делать долгий и плавный изгиб вместе с долиной реки, а подземку пробили по прямой до Быкова, откуда уже начиналась Большая Железная Дорога с капской колеей (сегодня входы замурованы). Во времена большой перешивки капской (японской) колеи на российскую, дорогу бросили гнить и умирать. Случилось это недавно, каких-то четыре года назад в 2019 году. Еще в 2018 году, будучи проходом с западного побережья до Быкова, наш путник уезжал из поселка на поезде, а через год ее не стало.

Еще раньше умерло угольное производство. Первым делом закрыли шахты, а в 2016 году и небольшой разрез. С той поры Загорское окончательно отдало душу. Здания прогибались под неуемное время, а тайга стремительным натиском захватывала освободившиеся пространства. И удивительным маяком, всех прошедших эпох, стоял бетонный страж японских времен — Гощинэйхоандэн. Его неуставший образ вытаращился на проходящего мимо человека с обочины дороги. Обычная бетонная оболочка была наполнена столь необычной историей, что проходящий мимо не смог пройти мимо и остановился в почтении склонить голову перед ним, как это делали до него многие лета назад сотни японских школьников.

Гощинэйхоандэн — японский школьный павильон времен Карафуто

Забавно, что этот атрибут Великой Японской Империи, что скончалась в сентябре 1945 года, был стерт с лица земли по всем весям и землям таковой. А она располагалась далеко лишь не только на японских островах, в ее пределы входила и вся Корея, Тайвань, некоторые части Китая, например бывшая немецкая колония — Циндао, Марианские острова и, конечно, Южный Сахалин. И нигде, кроме Сахалина не сохранились Гощинэйхоандэн, как это ни парадоксально, ведь Карафуто тех времен это ничтожные 400 тысяч населения против более ста миллионной армии населения Японии с ее тысячами и тысячами школ против 120 карафутских. Топорщились они возле каждой начальной школы, примерный аналог советской семилетки, она была обязательна для каждого японца. Япония вступила на путь всеобщей и обязательной грамотности еще в конце 19 века. На Сахалине-Карафуто было 120 таких школ, кроме них с 30 штук уже ступенью повыше и немного иных образовательных учреждений, но гощинэйхоандэн был обязательным атрибутом только для начальных, поэтому и хоандэнов было немного выше числа начальных школ. Сегодня в сохранности числится порядка 20 штук. Почему в СССР, в отличии от остальной части Империи, их не извели ниже корня? А потому что не знали что это за зверь. Стоит какой-то бетонный сарай и что из того? Если удобно стоит, можно приспособить под нужды населения, на чем оно (население) себя уговаривать не стало. Даже сегодня один из них оказавшись на территории чьей-то дачи в Долинске, используется как сарайчик под сельскохозяйственный инвентарь. Совсем недавно в Корсакове хоандэн был ловко обнесен рабицей с ближайшей стройки и внутри радостно квохтали куры на радость владельцу. Материалу зданьица хорошего, так зачем ломать почем зря? Здраво рассудили советско-российские люди сохранив японское наследие и до наших дней, не поняв, что в мире гощинэйхоандэн были отнесены к символам японского империализма и поэтому пали смертью в небытие. Ничего особенного хоандэны не содержали — всего лишь портрет императора с его близкими королевских кровей, копию текста Императорского рескрипта об образовании (свода законов и предписаний) и государственный флаг Японии. Первое время этим сакральным вещам уделялось особое место в школе, на подобие красного уголка в СССР, но вскоре выяснилось, что это был опасный и даже преступный шаг. Здания школ горели и даже полыхали, снимая свои плоды в виде человеческих жертв и священных рескриптов, но самое ужасное — уничтожали параллельно изображения Императора, а это было недопустимо, от чего поплатились самоубийством немало директоров школ. Особенно массово они это проделали 2 сентября 1923 года. Нет, не от ужаса начала учебного года, а после грандиозного землетрясения в Токио. Город просто снесло с обочины истории. Хлипкие домишки, конечно не могли бы похоронить под собой много токийцев, но горели они так, что люди просто задыхались от недостатка кислорода, который выжигался гигантскими пожарами. Школы горели не хуже домов обывателей, а в школах, как вы помните, находились и портреты Императора — это и сгубило жизни директорам умудрившимся проскочить горнило землетруса и последующего пожара, а вот позора потери лица они уже не вынесли.

Из этого случая, как впрочем и из ряда других, были сделаны очень серьезные выводы другими директорами и они бурно стали настаивать на некоей смене стратегии хранения священного Облика. Строить всю школу из качественного бетона и оснащать ее дорогими средствами пожаротушения было накладно, страна готовилась освобождать Азию от неазиатов, а для этого требовались средства, кои у тогдашней Японии были на подсосе, а тут еще и «Ямату» (суперлинкор) строить нужно. Выход был найден: возводить небольшие будки из мощного бетона и чуть в стороне от школы, чтобы своим пламенем даже не посмела опалить святыню. Еще и удалось оторвать немного железа от «Ямато» и навесить металлические двери, что совсем уж обезопасило и Императора и Флаг и Рескрипт. Получилось удобненько. Директора старались ставить Гощинэйхоандэн напротив своего окна кабинета, чтобы зорко видеть под каким углом наклона школьники слоняются перед священным алтарем проходя мимо него. Их архитектура не получила единообразный облик, что определило великое их разнообразие и размеры. Есть, и сохранился, даже с закосом под древнегреческий храм с колоннами. Один из хоандэнов получил честь переехать в Сахалинский краеведческий музей, остальные понемногу ветшают. Хотя, если бы не веселуха начавшаяся с 2022 года, то японцы засучили бы рукава и дали денег, чтобы отреставрировать хотя бы часть своей истории. Они уже проснулись и кроме усиления своей армии вспомнили, что они Империя и у них была история.

Ветер выждал, пока ходок в дебри откланяется хоандэну и немного засвистел. День был так себя на температуру, но солнце блистало как начищенный унитаз. Путнику приходилось местами даже щуриться, ведь дорога бежала к югу.

мост через Красноярку

Мост высветился в отражении речных вод, путь на ту сторону был обеспечен. Глядя на вешние воды реки, бродячий скороход усомнился в своих способностях преодолеть ее в случае отсутствия моста, а с ним было возможно все. На том берегу громоздились внушительные остатки обогатительного комбинатика. Приемная лента уже обвалилась, как и часть крыши, но в целом еще можно было ощутить былую промышленную мощь местечка.

остатки угольного промышленного комплекса

Левый берег продолжал бежать дорогой, которая быстро затерялась в отвалах угля и дальше нашему герою пришлось брести бездорожьем. Трава могла похвастать лишь кончиком своего копья и не докучала. Места были еще живы воспоминаниями бурного присутствия человека и его экономической деятельности. Река же стремительно врезалась в высокий берег делая излучину в петле которой, на другом берегу, одиноко разлагался бревенчатый дом, еще полный сил, но уже покинутый здоровьем. Левый берег вновь выпрямился и старая дорога повела через прибрежный ольховый лес, чтобы соединиться с еще большей дорогой. Впрочем обе дороги были плотно забыты и заросли молодняком и расплылись морщинами ручьевых потоков разливающихся по осени и весне.

началась заросшая дорога

Человек выбрал идти по дороге, пусть бы она и начала забирать вверх, в облачность сопок. Устье Красноярки было настолько близко, что расслабляло, да и хотелось по кратчайшей обрезать его начало, чем и манила дорога. Еще не догадываясь куда его заведет им же выбранное приключение, блудливый товарищ терпеливо терзал поверхность глины дороги. Она уходила все выше. Виды открывали карьерную разработку в спине и дальние, и от того еще более белые, чем они были, сопки. Северная сторона не жалела белых красок оставшегося в живых снега, с южной же стороны его видно не было.

Дорога давно не посещалась ни машинами, ни людскими усилиями. Многочисленные следы зайцев, их погрызы, их «кругляши» указывали на звериное благоденствие, чем грело сердце и путнику.

Новый рюкзак качался за спиной повиснув на бедрах, новая фурнитура даже не скрипела и ходоку было комфортно, вот если бы только подъем не был таким крутым. Дорога развернулась параллельно ручью уходившему на свидание с Краснояркой, по всей видимости крутые берега вынудили дорогоукладчиков забраться выше по течению, чтобы перейти на ту сторону. Что-то заставило путешественника податься соблазну взять направление дороги, а не соскользнуть соколом с бугра до большой реки, как было по планам.

ПЛАНЫ БЫЛИ ВЕЛИКИ

Пройдя по Красноярке достичь некоего ручья в начале системы Скалистого хребта, забраться по нему на верха этого небольшого (600—700 метров), но крутого хребта, чтобы влачиться до одной из его местных значимых вершин — горы Скалистой (663 м), затем почесав репку в затылке, спуститься с крутого склона вновь в Красноярку, ну или то что ей называется в среднем течении, сойти по ней пару километров вниз с целью обойти гору Сторожевую (705 м) и зайти на речку Ябеда, она обеспечит еще километров пять по прямой пути, а после взяться за преодоление небольшого, в 500+ хребта. Для этого на карте был найден ручей, которой и послужит нитью Ариадны. Сверху должно лицезреться озеро Комариное: главная цель и задача похода. Гори все города мира, а до озера дойти он был обязан. С озера был путь вновь на юг, через крутой хребет, за которым располагались верховья Лютоги, одной из самых больших рек юга Сахалина. Никогда он не был в пределах ее первых метров. Километров пять и уводящий ручей заведет его на другой хребет, знакомый ему по 2020 году. На нем будет приличная дорога, объезженная для лесопосадок в этом районе. Эта дорога, постепенно ухудшаясь в качестве, уведет его на неведомое озеро без имени. С него вернувшись немного по дороге, он намеревался вскочить на гору Средняя (731 м), одна из самых высоких в районе, спустившись по ней, а заодно прогулявшись по верхам другой немаленькой реки Тиобут, резко развернется на пятаке уйдя на ручей уводящий уже на восток. Все это приведет его в систему верховьев реки, которая имеет много общего со старой знакомой — Краснояркой. Все это вотчина реки Найба. Чтобы преодолеть ее притяжение, придется еще немного потрудиться вверх по ручьям. И где-то ближе к перевальной части должна быть старая дорожка, что сделает дальнейший путь до Синегорска быстрым и легким. Надежды были одолеть весь план в четыре-пять дней, с возможностью некоторого упрощения.

На бумаге планы были безупречны.

Солнце коптило из всех стволов солнечной артиллерии, только жары не чувствовалось и куртка с удовольствием ехала на плечах идущего. В ее карманах, по случаю, топорщился фальшфейер красного огня и другие кое-какие мелочи. Это не изменяло общую картину весовой нагрузки, но позволяло убрать точечную нагрузку. Этот поход проходил без вспомогательной сумки; после ее взвешивания задергался глаз — оказывается она весила почти полкилограмма бесценных грамм. Два суточных, хоть и скромных, рациона питания. Шутка ли, подумал начинающий легкоход и смело отказался от нее. В этом решении помогло и обладание нового рюкзачка, в его бездонностях хватало чертогов для расположения множества вещественных нужд.

ИТОГОМ ПОХОДОВ

Является понимание тщетности ношения лишних килограммов, хоть и на поверку они оказываются граммами. Первые лихие наскоки в тайгу еще не заставят истекать кровью ваше сердце и ноги от излишних тяжестей, но чем дальше вы будете углубляться в тайгу и ваши размышления, тем меньше вы будете хвататься за тяжелую ложку, кружку и котелок. Потом положите глаз на короткий фальшфейер, заместо длинного (ведь на медведя главное оказать первый эффект впечатления, и не важно сколько будет длиться эффект горения подсвечивая медведю вашу вкусную печень — будете думать вы разменивая один на другой фальшфейеры). Потом с сожалением отложите в сторону стальной, начищенный котелок и стыдливо отводя глаза, положите в рюкзак типа титановый, ведь 200 грамм в весовой категории способны какую угодно любовь свести на нет. А палатку, спальник вы уже давно разменяли на облегченные. Так вы встаете на скользкий путь легкоходности. Многие почитают таких людей за ленивых тварей, которым лишь бы не трудиться в поте лица перетаскивая тяжести, только это все от лукавого. Легкая снаряга открывает путь в более дальние дали, чем до того момента. Если раньше ружье обеспечивало путника питанием не хуже супермаркета, то сегодня этот функционал сильно редуцирован современной и убогой действительностью. Может выручать рыболовная ловля, но даже на Сахалине это вопрос открытый и не всегда жизнеспособный, да и то это лишь второстепенный фактор. И выходит, что каждые 250 грамм, скинутые со снаряги, способны продлить путешествие на один день. Эта цифра минимальная, но последнюю неделю похода жить на этих граммах и активно бродить, можно. Чаще, чем реже, бывает такое, что последние сутки путешествия проходят совершенно без крошки пищи. Путник, припоминая многочисленные подобные казусы, еще раз поморщился от невыразимого страдания воспоминая те ощущения гнилой слабости, когда силой приходилось заставлять идти тело сквозь вату сознания и страдания. Это на диване хорошо голодать, а в период затрат энергии в 500—700 единиц калорий в час, очень быстро наступает на горло дикая слабость и бред головного мозга.

В ТАКИХ РАСЧЕТАХ

Идти было не скучно. Вокруг клеветали на окружающую действительность птицы, ветер шумно выражался в кроне еще не оперенных листвой деревьев и приближающийся снизу ручей клокотал ненавистью к горной породе в вечном противоборстве с ней. Дорога постепенно вытягивалась готовясь к переброске на другой берег. К тому времени она залезла в царство темно-хвойной тайги и вся покрылась мелким и шаловливым подростом. Идти сквозь него было бы щекотливо, если бы не новые, тактические штанцы. Брючный вопрос всегда остро стоит на походной повестке. Особенно сильно достается от крапивы. Легкие брючки совершенно не владеют ситуацией и крапива легко ошпаривает ляжки своими незабываемыми поцелуями, слишком брезентовые жаркие и тяжелые. Нужно найти промежуточный вариант. И походный человек находился в вечном поиске золотой середины, которая постоянно мигрировала то влево, то вправо.

И тут дорога сделала над собой усилие и дотянулась до ручья спустя километр после начала бега вдоль него. Одинокая и ржавая труба уже не выполняла свои функции, но покидать пост все равно отказывалась. Другой берег топорщился каменной кладкой в основании остатков дорожки; склон резали каменистый и осыпчатый.

дорога топорщилась каменной кладкой

Настроение походного человека подпрыгнуло, как птица в клетке при виде семечек. Все обещало быстрое движение к цели. Путь и правда запараллелил к Реке, огорчая лишь крутоватым подъемом. Вскоре, правда и он закончился и оборот принял приятное дело легкого скольжения вдоль по над Краснояркой. Заросшей дорога была до умеренного, виды в отсутствующей листве привлекали всеобщее внимание, еды еще было много — от чего плохому настроению было взяться неоткуда.

умеренно заросшая дорога

Что ужасно в походном мотиве, так это быстрая смена всего, в том числе и условий хождения. Только что все было идеально, и тут под ноги падает еще ручей, в обход которого вновь засобиралась дорога. Метели бамбука на нем давали понимание непростоты проламывания в неизбежную даль сопочной дали и любитель целинных земель загрустил с мыслью о тщетности суетности под грешным небом. Глянув на карту высот, ему даже пришлось ахнуть. «Высоковато забрался» — пронеслось. А тут еще и падать нужно обратно, состояние дороги давало основания полагать о бессмысленности преодоления того, что не даст ничего. Дорога, по всей видимости, вскоре закончится и придется ему кукушкой голосить среди буйных злаков бамбука, а потому не лучше ли прямо сейчас позорно отступить?

Шурша в недостойном бамбуке, он еще немного мужественно преодолевал систему, но в момент деликатно психанул и резко пошел вниз по темному ельнику. С удивлением ему открылись снежные залежи. Они были рыхлого порядка и ботинки опасно норовили клюнуть ниже ватерлинии, чтобы забиться снегом. Красная линия подобного сценария оказалась слишком близко и волнение закралось в душу таежнику. Аккуратно ступая по краям снежных пятен, ему все же удалось выбраться в узкое и глубокое русло ручья без потерь в сухости.

Приглашая путника присесть и переобуться в сапоги, посреди ручья топорщилась упругая кочка. Удобно надвинув хопу на ягодичный отдел, охотник за приключениями перетянулся в сапоги. Это были ЭВА-сапоги, не болотники, они едва не дотягивали до колена. Семейство ЭВА отличается завидной легкостью, так же как и склонностью к проколам, и уже изрядная, черная заплата торчала на теле обуви. Нога легко болталась в сапоге, теплые вкладыши были слишком теплыми и пока ехали отдельно в рюкзаке, но вскоре и им найдется достойное их дело, совсем скоро, не сейчас.

заваленный снегом ручей

Первые метры дались слишком легко, чтобы рассчитывать на это впредь. Жирная пенка снега улеглась на русле. Сторона была южная, месяц май и рассчитывать на какую-то плотность снега не приходилось, что с успехом и было продемонстрировано. Несмотря на «штору» на верху голенища, которая даже затягивалась, снег все равно проваливался внутрь сапога, хоть и не весь. Два раза ругался грубыми словами наш путешественник, именно столько раз он глобально уходил под снег всеми ногами по самые семейные драгоценности. Потом долго «выплевывал» снег из сапог пребывая журавлем посреди снежной обители. Меньше двухсот метров были наглядным показателем всех подобных ручьев с южной стороны. Путник очень глубоко задумался над вопросом ухода на ручей ведущий на Скалистый, ведь он тоже был южной стороны и совсем недалеко.

ручей подвернул резко на юг

Гнетущие снега быстро испарились, как только ручей сделал легкий подворот под самое солнце, да и окружающие пихты со своей тенью исчезли, что и вынудило ручей стать чистым и без проволочек в виде снежных подушек. Дела тут же пошли так весело, что песня полилась из под губы походника.

Если посчитать каждый метр ручья в отдельности, то их наберется 300 до Красноярки от точки песнопения. Процесс передвижения занял минимум передвижения и замечательно мало сил. Река лилась с легкой мутнинкой чистоты. Бурлило умеренно, но достаточно, чтобы не думать о противоположном береге еще много километров. Вся дорога ляжет по левому берегу, который пока предпочитал иметь дело с одним из самых древних растений планеты — хвощом. Этот мелкой подлец был неприятен на ощупь, потому что сильно шероховатый. Он прекрасен в качестве мочалко-губки для мытья посуды. Только сей факт пока не радовал труженика тайги, хвощ цеплялся за пятки сапог и заставлял их поднимать повыше.

Вскоре показался еще один ручей, только со значительно более мутной водой и поляной у его устья. И сразу начинался не самый крутой в мире косогор.

«За плечами уже четыре часа и километры глупых блужданий по бестолковой таежной дороге, а не пора ли нам завершить на сем первый день вторжения в тайгу?» — как-то самой собой сформировалось движение за ночевку. Времени было смешно чуть за три часа, светового дня впереди шесть, почти шесть часов. И все же не лежало идти куда-то, где тела механизм еще не наладился на тяжелую, походную работу и ни на какие компромиссы он не соглашался. Только здесь, только сейчас и только ночевка.

Скептически глянул он на иву с ольхой, под сенью которых придется ставить палатку. Защиты от холода ночи не предвидится. Листья не распушились, боязливо теснясь в почках. Искать надежные елки с пихтами, не было желания. Вся то надежда зиждилась на новом спальнике и палатке. Пуховый спальник пленял своим весом и внушительными цифрами комфортабельного сна, на минималках до — 11. Несколько раньше, в конце апреля, он уже выходил в поле для проверки возможностей спальника. Холод был колючим, бутылка в предбаннике палатки замерзла почти полностью. Спальник хранил тепло для тела, хоть и отказывался полноценно греть ноги, в чем была вина и походника; он не утеплил их ничем, кроме обычных носков, и лишь в конце ночи намотал на них какое-то тряпье. Все же холодные ноги не сказались на качестве сна и спальником можно было быть довольным. Учитывая опыт прошлых стылых ночей, были заготовлены солидные теплые носки, в помощь которым были отряжены и сапожные зимние вкладыши. Ноги тем не менее остались несколько стылыми. Ночи выдавались холодней обычного, да и сырость весны сказывалась. Казалось бы осенью сравнимые температуры, но влажность весны умудрялась заползать туда, куда осень и не думала. От этого возникало чувство неудовлетворительного согревания. Зябкость бродила под спальником, не давая окунуться в океан теплого комфорта, чтобы уже отлететь к Морфею так, чтобы не просыпаться среди ночи от сырости неприятия. И в будущем эта проблема ждала своего решения и оно еще придет.

ПЕРВАЯ НОЧЕВКА

Еще далеко не началась, ведь нужно было пообедать, после чего наступило странное расслабление, которое настигает только вне цивилизации. Оно заставляет дергаться в легких, периодических судорогах тело и ощущать то ли сон, то ли явь в легком околонаркоманском облаке. Организм здорово настрадался в клещах рабовладельческого строя цивилизации и выходил на прежний уровень изящной гибкости, силы и целеустремленности. Это требовало времени, благодаря чему скорость продвижения оказывалась в загоне.

Человек у костра ставил ужин на огонь, сегодня день прошел в судорогах прохождения короткого участка, и стало понятно, что придется понемногу резать маршрут. Все зависело от завтрашнего состояния тела, в котором плененная душа рвалась нестись по нитке маршрута, скованная цепями странной вялости.

Ночь пришла с холодом и брезгливой сыростью. Натянутые на ноги вкладыши с шерстяными носками, не дали ногам сильно страдать. И все же не хватало теплости комфорта для них, так что к утру созрел план на следующую ночевку. Утро было раннее, ведь май.

Сапоги вновь деловито уселись на рюкзак, опять пришло время ботинок. Упрямая судьба выгнала походника на косогор с которого распростерся путь в дальние дали к озеру Комариному.

НЕ ПОДНЯВШАЯСЯ ТРАВА

Облегчала путь. Чистые леса давали возможность продвигаться довольно быстро вперед. И так бы и было, если бы не убийственное расслабление тела. Это было похоже на немотивированную агрессию по отношению к нему. Телу хотелось расслабляться, растекаться в покое лежачего состояния, а не грести лопатами ступней по лесу без листвы и травы. Лишь усилия вялой воли толкали человека вперед.

Чистый лес

Трель соловья-красношейки выдала полтора колена и оборвалась. «Какой ранний певун» — удивился пеший «конь». Соловей вновь нагло взял свои полтора колена. На все семь-восемь колен он будет расчирикиваться только в июле, в самый разгар брачного сезона.

калужница и другие травы

Мокрые поляны явили яркой калужницы в своих желто-нарядных цветах и другие травы, кроме одной… страстной желаемой. Целебная своими витаминными качествами — черемша не желала появляться. Она может расти везде, но любит слегка болотистые места. Какой-либо системы при этом не признает. И то ее нет на сто верст вокруг, а то забивает целые поля. В здешней округе известное место ее обитание было известно бродяге лишь под горой Лютого на стене Даирского. Это самая восточная точка Скалистого хребта, на которую так стремительно летел герой повествования.

С удивительным и наглым поведением показалась Лилия Глена. У путешественника уже создавалось устойчивое впечатление, что это не такое уж и редкое растение, чтобы состоять в Красной Книге Сахалинской области, пожалуй черемша будет даже пореже. Так и продолжалось почти весь поход — Лилия Глена есть, черемши нет.

ПРОШЕЛ ВСЕГО ЧАС

Когда за небольшим подъемом на косогор с которого показался искомый ручей.

Этот зверь делает дугообразный подъем на Скалистый хребет, выводя как раз в его сердце. Исходя из этого и строился маршрут. По выстроенной схеме требовалось заходить на него и топать разбрызгивая грязь. Путник замер на развилке решения. При повороте ручья уверенно начнется снег, и, как мы знаем по вчерашнему опыту, он будет рыхлым. Придется тонуть в нем и черпать снег сапогами. Плюс состояние организма все еще эйфорично безмятежное, а значит ослабленное. Самое же главное было в обеспечении продовольствием — и без ложной скромности можно сказать, что оно было убийственно-непростительно недостаточным для громких подвигов. Эх, все же придется довольствоваться скромностью и непритязательностью.

Оставив идею восхождения и прохождения Скалистого хребта, гражданин тайги продолжил влачиться по Красноярке куда-то выше.

Река подалась куда-то к югам освободив место под дивной ширины поляны, даже поля. Почти открытые солнцу, с копнами букетов бузины они так и напрашивались на какое-нибудь японское поселение.

ОСТАТКИ МНОГОЧИСЛЕННЫХ БУТЫЛОК

Красноречиво поддерживали версию японской деревеньки на этом самом месте. Проходящий мимо согнулся в непочтительном поклоне к большой, коричневого стекла бутылке, соскреб с нее землю и протяжно прочитал катакану ведя пальцем справа на лево — «Кирин бииру… Пиво Кирин». Любители были японцы пивка. Порой целые горы бутылок из под пива встречались в тайге, на месте японских лесозаготовок. Кусок японского стеклянного пива встречался даже на одной из вершин Майорского массива.

пиво-бииру (читается справа налево)

Болванка японского тела печки торчала в земле. Легкий пинок заставил покатиться ее округлыми боками по травянистому грунту в сторону столицы Японии.

японская печка-стобу

Катилась она неохотно, длинные выступающие железные ребра сильно мешали достичь Токио. Сделаны они были в целях большей площади, чтобы дольше хранить тепло — эдакий радиатор. Оставив мусор на дальнейшее растерзание времени, походный человек выдвинулся за ручей пересекаемый все еще читаемой японской гужевой дорожкой. В легких кустах были заметны давние попытки поддержания тропы. Она еще виднелась и читалась, хотя и изрядно издохла.

Большие поляны подозрительно жизнерадостно быстро уводили вглубь региона.

СОТНЯ ДРУГАЯ ЯРДОВ

И бег останавливается в небольшой рощице из деревьев голосемянного характера с березами пополам, кои были частью распилены и поделены аккуратными обрубками. В середине торчало костровище, вокруг валялись окурки белого ЛэМа и все указывало на давность трех лет или около того. Большая полуполяна нависла над обрывом и рекой, которая делала дугообразный поворот и впиливалась в существенный яр сотней метров дальше. Все это требовало обхода по верхам, хоть и не затяжного характера, к тому же можно было легко рассмотреть, что лесистость была пониженной, а травянистость не обременительной.

Несмотря на кажущуюся труднодоступность воды, это было только призраком страха. Довольно пологий склон с левого фланга легко выводил к реке, а значит воде. Сразу начинались скалистые стенки уходящие немного к небесам и поляне. Тут же свисали толстенькие ржавые тросы, которые, по всей видимости, когда-то образовывали подвесной мостик на другой, уже пологий берег.

Бывает такое, что организм выступает единым фронтом против чего-то или наоборот. Сегодня он целиком поддержал идею никуда дальше не идти. Это было позорно, ведь прошло жалких битых два с половиной часа несложного движения. Тело все еще чего-то бунтовало против физической нагрузки растекаясь в приятных ощущениях самых интимных связей с природой, а наличие столь живописного насеста, с которого сквозь несуществующую листву еще и видно было некоторую часть Скалистого хребта, только лишь усугубило все. Исходя из этого путник решил не осуждать себя за слабохарактерность тела, а остаться и загорать. Он оттащил пенку подальше, на открытое солнце, и немного попредавался кувырканию под его лучами. Получалось удивительно виртуозно лежать получая загар. Будь такие соревнования в мире, он бы несомненно вошел в тройку призеров. Нужно будет написать в Олимпийский комитет, подумалось ему и он почти уснул.

Через час ли, полтора, он подошел с агрессивными намерениями и ножом к березе. Проковыряв дырку, поставил второй котелок под капель набегающего напитка. Тем временем палатка распустила свои паруса и затрепетала. Дезерт Фокс впервые видела таежные просторы и была еще блестящей и чистой. Отличаясь от прошлой палатки столь многим, она бесконечно радовала нашего лесного бомжа. Два тамбура, один из которых был настолько огромным, что в нем могла даже жить какая-нибудь скромная девочка, облегченный вес по сравнению с прошлой, приятные алюминиевые дуги с замечательными закрепами, оттяжками с коротких боков и другие мелкие плюсы не могли не заставить затрепетать сердце бывалого таежника.

Сегодня требовалось решить проблему сыроватой зыбкости ощущений во сне. В наличии имелась японская двухлитровая бутылка, что уже облегчало задачу. Японские бутылки более устойчивы к кипятку в отличии от наших. И при отходе ко сну в нее была запихана пыхчащая паром вода. Бутылка быстро потеряла свою оквадратуренную форму и вознамерилась стать овальной, зато во всем остальном была на должном уроне — главное что крышка уверенно держала жидкость и до и после всех испытаний. Как водится была совершена первая ошибка. Бутылка в обнаженном виде полетела в ножной отдел спальника. Чуть позже до мозга экспериментатора дошло, что оголенное тело бутылки нанесет термотравму спальнику — это раз, очень быстро отдаст тепло — это уже два. Требовалось избежать всех вышеперечисленных огрехов, хотя бы на последующих ночевках. Вот здесь и послужили свою службу зимние сапожные вкладыши. В один из них вставлялась бутылка, вторым была попытка заделать дыру сверху, но сие не прошло жизненных испытаний. В качестве затычки послужат перчатки. Качество такой грелки мгновенно повысилось значительно. Тепло стало выделяться значительно спокойней, а значит дольше. Оно уже не обжигало, а по домашнему грело, и даже по прошествии 6 часов я нащупывал существенно теплую бутылку внутри вкладыша. И пусть последние часы сна спальник больше выпускал тепла, чем поступало, инерции грелки хватало, чтобы очень комфортно дрыхнуть до утра. А требовалось сказать, что ночи, на редкость были крайне злыми на температуры. Рано утром, но уже при свете, оказавшись на свободе и поразившись контрасту воздушной температуры снаружи и в спальнике, его взгляд кинулся на котелок с бывшим березовым соком. С травинки, что была проводником влаги от дерева в котелок, свисала огромная ледяная сосулька, а в самом сосуде торчала ледяная глыба промороженная до самого дна, хоть котят на коньках запускай.

березовая сосулька

Ночная температура упала под минус десять, судя по внешним изменениям, но ему было тепло, правда пришлось полежать до девяти утра. И даже еще в половину десятого он записывал видео с демонстрацией и сосульки, хоть и слегка подъеденной, и ледышки. Такие вот температурные контрасты обитали в местных горах.

Стеклянный воздух легко демонстрировал Скалистый, а наклонные солнечные лучи еще и художественно окаймляли его провалы и изгибы.

хребет Скалистый вдалеке

Не бывать нашему пешеходу на нем, не прочувствовал он момент, не знал он особенностей весны в краю водопадов, вот и сокращал по ходу путешествия свои желания, оставляя лишь главную цель — озеро Комариное.

УТРО РАСПАКОВАЛОСЬ СОЛНЦЕМ

И лишь остатки ночного холода задерживали выдвижение. Сегодня будет великий день, потому что путешественник еще об этом не догадывался. До озера было порядком и он не надеялся сегодня дойти до него, лишь мечтал как можно ближе подобраться на мягких лапах. Мысленно оглядев запасы еды — решил, что хватит, а если что, так и голодным нахрапом возьмет последнее расстояние до Синегорска.

Крутой подъем в косогор, где чистый подлесок шуршал под ногами. Не было привычных сахалинских зарослей, остались они в стороне и давали простор идти. Путник не больно то торопился, наслаждение текло у него по сосудам. Птицы гоготали, лес гол и дает видеть далеко, температура подходяща для хода, питание обеспечено прекрасным завтраком, так что не было повода спешить. До озера и завтра можно доползти, а может даже и нужно.

Самая вершина косогора дала вскоре все нижние виды, места где ночевал. Сверху ему был виден и подмытый берег, наверху которого он провел ночь и полная излучина реки и пойма между поворотами. «Ах, если бы перескочить через реку, можно было бы быстро разрезать это расстояние, вместо того, чтобы ковылять по возвышенностям» — засвербило у него в мозгах, но удивительно, не почувствовал он разочарования от усложнившегося пути. Проще — это всегда легче, а значит серее. Все яркие краски намалеваны там, где трудно. Вот и сейчас он обозревал прекрасные виды южных склонов, покрытых снегами, и блескучую змею реки и грандиозные осыпи ее высоких северных берегов. А там внизу он был бы слепым котенком.

Краски видов с уступа над рекой

Расслабленный покой третьего дня пути раскатывал чистый лес к первой точке сегодняшнего задания — к впадению реки Ябеда. Она должна послужить дальнейшей магистралью в глубину сахалинских сопок.

Попался топор. Он торчал в расчалках березы отсвечивая синей советской изолентой. С первого взгляд было ясно понятно для чего он там дежурил. На этой же березе торчала большая шляпа чаги и проходящий путник легко мог присвоить ее себе используя заботливо оставленный топор.

топор и чага

В этом районе они не шкалили высотами, далеко не мечтая не то что о тысячи, даже о восьмистах метрах. Только характера они были злого, матерого. Скалистые их отвесы были вписаны не только в название Скалистого хребта. Вот только храбрый глупец еще не почувствовал это. Первая часть пути, которую он пока и топтал; состояла из мягких сопок, состоящих из хрупких лессовых пород, от чего русла ручьев были глубоки, а цвета их вод мутноватыми, что отражалось и на непрозрачности течения и Красноярки в районе Быковских порогов. Чем выше по реке, тем чище становилась вода, что было грозным буревестником грядущих перемен в характере сопок. Всего этого бедолага еще не знал, что было к лучшему, пусть насладится относительной простотой жизни.

От того, что было просто — и рассказать нечего. Лишь легкие буераки лесных ручьев и остатки былой линии электропередач к местам добычи леса.

Советский изолятор

Главное было не пропустить спуск к реке. Пологий берег так далеко уходил от нее, что все признаки реки потерялись, как Фуджи-яма в тумане. Мудрый Джипиэс прибор подсказал, что пора.

МЕСТО ВПАДЕНИЯ ЯБЕДЫ

Было тривиальным донельзя, а обмелевшая река давала шанс для переброда ее в сапогах, как помнится далеко не болотных.

Болезненно поглядывая на края сапог, рядом с которыми шипела вода, ему удалось без захлебывания внутрь оказаться на том берегу. Странно, а вот Ябеда не пускала так легко с берега на берег, не потому, что была изрядно глубока, нет… Все дело было в скорости течения. При небольшой, казалось бы глубине, скорость потока ярилась забраться выше дозволенного, поднимаясь крутой волной во время втыкания в сапог. Путешественник вздохнул и вынужден был неудобно лазать по прижимным берегам и это совсем не способствовало скорости, поэтому мысли об озере переносились на завтра.

крутые склоны постоянно выдавливали с берега на берег

Полдень совсем уж было перебрался на другую сторону, когда возникла необходимость в обеде. Длинные прибрежные поля демонстрировали коварное гостеприимство на которое приходилось соглашаться, потому что в тень лесного хозяйства уходить не хотелось, это далеко не лето. Солнце хорошо поджимало на открытых местах, а в теньке холодил ветер.

Человек устроился на длинной полосе открытости, которую еще не захламили гигантские травы, и в частности крапива. Все же она немного портила жизнь своими короткими и свежими побегами, втыкаясь в расслабленные ноги отдыхающие в тапках. Приходилось быть начеку, чтобы реже повизгивать отдергивая очередную ногу от мелкой зеленой заразы.

Обед явно пошел на пользу, да и терраса поспособствовала более веселому продвижению. Сапоги вновь были закинуты назад и трековые ботинки легко топтали оба берега реки. В этой части ее имелось много поваленных через поток деревьев и при первом желании перебраться, можно было просто воспользоваться богатством предложений. Один раз лишь он было отчаялся, но все ж даже в этом случае нашлось одно упавшее благоразумие и сапоги не надобились час за часом.

Правым берегом часто шли высокие, плоские берега с хорошей возможностью уверенного продвижения и если бы не выходящие откуда-то сбоку ручьи, которые устраивали безобразные овраги, то и жалиться ему было бы не на что.

Крутые и скалистые горы подступали, что стало выражаться в общем снижении комфорта. Сначала пришлось запрыгивать в сапоги для переходов, а вскоре так и вообще остаться в них жить.

МГНОВЕННО ВСЕ ИЗМЕНИЛОСЬ

Изменения коснулись худших сторон. Былая широкая доступность похода остановилась у входа в скалистые ворота из которых бежала речушка. Здесь и пришлось уйти в сапожную эмиграцию уже навсегда в этот день.

При входе в ущельице на себя обратил внимание странный обкусанный гребень длинной скалы, выглядело так, как будто-то кто-то из людей сделал это искусственно, но все же нет. Речка побежала обходить вытянутый скалистый берег. Вместе с ней, чертыхаясь брел и он. Вода была повышенного характера и приходилось ступать аккуратно у берега, местами прыгая по топляку. Ураганом посносило деревья со скальных, высоких берегов и деревья норовили ухнуться в реку, чтобы подзапрудить ее и доставить прохожему неприятности своими перегородками. В одном месте ему долго пришлось напрягать и тело и разум, чтобы пройти то, что пройти без захлебывания было нельзя. Удалось избежать неприятного и вскоре длинная скала была обойдена. Обкусанный участок ее наглядно высветился с другой стороны и стало понятно, что это точно природное образование и когда-нибудь это тонкое место, в считанные метры, будет съеден рекой окончательно и она, на радость будущим походникам, потечет совершенно прямо, минуя глупый обход скалистого отростка.

Повышенная скалистость, естественно, сказалась на скорости и оставшиеся считанные километры потянулись липкой жвачкой. Под северным берегом появился снег, сразу много и толсто. Его тело позволяло иногда быстро проскочить десяток другой метров по снежной мостовой.

под северным берегом появился снег

В основном же ноги путались в поваленных деревьях. Разнообразили путь водопады, они быстро появились на этих монолитных скалах.

разнообразили путь водопады

Потоки лились длинными струями по обнаженным утесам и доставляли искру удовольствия путнику. Сама речушка не изобиловала ими, но пара небольших водопадиков все же блеснули коротким оперением. Они сливались с южной стороны высоких стен, что не было загадкой — почему. Гора Сторожевая в 705 метров, именно она обеспечивала район водопадами особо длинной красы. Северная сторона горы Отечественной (609 м) тоже пыжилась водопадистыми усилиями, но те хоть и соскакивали с крутых уступов, но похвастать особыми величинами не могли. Уже позже, при подъеме… хотя не стоит торопиться, всему свое время.

Время подвисло в воздухе, дорога, которой не было, выдалась затруднительной и умопомрачительно нудной. И перед окончательным броском в 50 метров к устью ручья соскакивающего с северного склона хребта за которым ныркнулось озеро, завалы сухостойных елей и пихт образовали особенно замечательную «баррикаду».

особенно замечательная «баррикада»

Триангуляция совместно с алгебраическими исчислениями помогла с решением пути, ну и немного физическая форма. Третий день принес, наконец-то, ее пик. Весь день тело шло и пело, и даже в вечер, когда солнце село на насест ближайших сопок, еще не истощились запасы силовых агрегатов и уже возникла легкая надежда быть сегодня на озере.

У входа в ручей ждали две новости. Одна так себе, другая немногим лучше. Прямо в лицо дышали два водопада и окружающие берега тоже были слишком крутыми, чтобы смотреть в будущее с оптимизмом. Стены таращились и справа и слева, взойти на них, да еще и в сапогах, не возникало никакой возможности.

…дышали два водопада

Зато по прямой до Комариного оставалось тысяча четыреста метров. Всего то забежать по неизвестному ручью с кучей водопадов, взять штурмом последние сотни самой крутой наклонности, перевалить хребет и спуститься по заваленному буреломом пространству к озеру (бурелом хорошо было видно на спутниковой карте).

ЗАДАЧА ВЗЯТЬ ВОДОПАДЫ ОКАЗАЛАСЬ СЛОЖНОЙ

Пришлось пройти чуть-чуть вверх по основной речке, где стена немного подалась и по ней доползти до косогора, где все равно имелся риск слететь куда-нибудь вниз. Коварная земля вылетала у него из под ног, сыпалась вниз ручейком хрустящего, тревожного звука. Короткие лапы елей иногда выручали по случаю, но на ровных и голых участках приходилось вставать на все четыре лапы и тогда рюкзак прыгал на ровной спине одиноким горбом, являя собой высшую точку тандема — человека и рюкзака.

Какие-то минуты прошли, а казалось больше. И вот Ябеда совсем внизу и видны стали желтоватые в заходящем солнце ели, а ближе и сочней водопады ручья.

Ябеда там внизу

Один из них совсем водопад, где вода слетает не прикасаясь к камню. Она летела с уступа в свободном, полном полете. Это не были огромные водопады, каждый из них может метров в пять, но их было два и они очень мешали проходу. Путник истово помолился Ямбую, чтобы оберег от подобной красоты дальше и выше по ручью. Была ли это просто надежда или вера? Ведь сам перевал чуть выше 500 метров, и до него 200 метров чистой высоты подъема, а хребты здесь скалистые и злые, как он уже успел убедиться. Может предстоящие водопады хотя бы дадут пространство для прохода, а не заставят тратиться в жесточайших обходах? В это верилось, в это надеялось.

Конец ознакомительного фрагмента.