На ветру двух вершин. Таежное приключение сахалинского походника. Очередное

Андрей Иванушкин

Сложный, а потому интересный поход в дикой, таежной местности Сахалина. Девять дней активного перехода, в ходе которого пришлось встретить ожидаемых медведей и неожиданный, необитаемый здесь вид лосося. Великие водопады, тяжелые переходы, беспокойные соседи, грань голода и радость благополучного исхода. Все описано на грани юмора, но без излишеств, потому что правдиво.

День Второй

Утренний маневр по лесу. Фирсовка. Мертвая горбушка и запах. Парковый ручей. Рыбьи стаи в ручьях. Вновь Фирсовка. Бадья. Встреча с медведями. Невероятный гость в реке.

На карте мне дали понять, что если я пассивно спущусь в речку по течению ручья, то обреку себя на большую и лишнюю речную петлю, но если не поленюсь прорваться от точки ночевки, вдоль, да по лесу, то благополучно ее срежу, где и останется еще метров 700 до устья Барсучьего, а он то мне и нужен.

Сил с утра было хоть бедным раздавай, и я не очень то раздумывая полез в лес. Он был чист, но под существенным наклоном и с резким, но коротким подъемом. Там еще и ручей какой-то путался под ногами, а по второму я уже благополучно спарашутировал в Фирсовку-Корицу.

Солнце тут же дало понять, что на улице тепло. Немного побалдев под ним, с целью чего сняв термак и куртку, чтобы до полуголости, побрел вдоль по берегу (предварительно восстановив одежду на теле). Здесь нужно сказать, что лес, это не всегда чистый и прозрачный воздух, и то был, тот самый случай. Дальневосточные товарищи уже догадались. Горбушка отнерестилась и в массе валялась по берегам, внутри самой речке, летала в клювах огромных белохвостых орланов, и при этом была мертвой, а судя по запаху — уже давно. Смрад стоял такой, что никакая свалка под окнами не сравнится.

Река была пустая, кроме редких, очень редких живых представителей горбуши. Отдельные мертвые особи ее лежали в воде и из них буквально вываливалась икра (не все успели отнереститься при этом умерев), и никто не явился за икрой. Икра это ценный продукт не только к столу человека на Новый Год, но и для всей мелочевной рыбы в реке. Но пустая до звона река, хранила молчание, ни одного хвоста.

Вся другая рыба сбежала с основной реки по ее притокам, ручьям и мелким рекам, ибо мертво гниющая рыба сжирала кислород в реке, что было неприемлемо для всякой рыбы, кроме горбуши, которая и так поставила на себе крест. На поворотах горы мертвой горбуши лежали на дне, ее белеющая плоть заражала реку, вот почему вся рыба растворилась в ручьях. В них тоже заходит горбушка, но ее концентрация гораздо ниже там, да и скорость течения ручьев выше. Так что, доставляемая сверху вода, все же доносит больше кислорода, чем находится в реке. И скоро я в этом смогу убедиться.

По реке были заметны следы буйств медведей. Все было стремительно захожено и затоптано ими. Очень удобно лезть по травяному берегу по их протоптышам, но все же немного опасливо. Я покрикивал «Омск» — чтобы никого не застать врасплох, и уверено резал путь к повороту реки. Она делал петлю, так что мне пришлось разуться и два раза перейти ее. Все это были считанные сотни метров. Здесь же случилось событие, за которое я потом грыз локти. За каким-то деревом лежал небольшой обрывок сетки. Помнится я еще ухмыльнулся — вот мол, и сюда браконьеры добрались, и легкомысленно пнул ее. Спустя неделю за эту ситуацию я уже пинал себя. Через неделю и вернемся к этому вопросу.

Но солнце, пока, светило настолько ярко, что затмевало все мои будущие страдания, и перейдя Фирсовку точно в бровь Барсучьему, где я встретил его устье, началась одна из самых приятных фаз похода. Ручей удивительный. Он полого протекает по местности, и никого не заставить нервироваться. Он совершенно лишен завалов, берега открыты, а там где не очень, то легко можно перейти по маломаневренным и неглубоким водам его. Мои полуботинки так и не хлебнули из него воды, оставаясь практически сухими. Первое, что меня тут же поразило в воображение — это было стадо рыбы в небольшой ямке. Суета и мельтешение когда я подошел ближе, но замерев я вскоре дал возможность хвостатым вновь выстроиться и я удивлялся. Крупная мелочевка, и среди них две королевы кунжи. Размером чуть меньше средней горбушки. Вот куда рыба делась с реки. По ручью тоже кое-где валялись мертвые тела лосося, но все больше вне воды.

Я шел по ручью (а точней наслаждался по ручью). Он делал сразу мертвую петлю, но это не обескуражило. Здесь почти все реки и ручьи их делают, так что, нигде не выгадаешь в этом смысле, зато здесь не воняло, был меньше риск столкнуться с медведем, а главное, сам ручей представлял фактически хорошую дорогу. Если бы можно дать двойной зеленой цвет этой части пути, то я бы выдал без раздумий. Да еще и медведи подключились к подсказкам в прохождении этого речного квеста. Карта этого района давала странные трактовки ручьев. Прямо сказать, никак не давала, лишь общее направление, изредка ломаясь синими линиями. Не были учтены никакие местные повороты. И вся эта кривизна никак не прогнозировалась. Для этого требовалось скачать спутниковую карту, и уже по ней иметь точное представление. Вот только это чаще было сильно не практично. Что толку с того, что ты знаешь о длинной петле, но при этом берег призванный послужить сокращением пути, вызывает больший ужас, чем Эверест? Ты все равно пойдешь по руслу, даже не смотря на то, что по прямой, от кратчайшей до кратчайшей всего 230 метров, а по реке это выльется в полтора километра. Прекрасно будучи в этом осведомленным, ты все равно «ложишь» на данный факт, и плачешь, но тащишься по воде. И это не аллегорический пример из вакуума, а конкретный участок на реке Чеховка. Поэтому не стал утруждать себя снимками всех рек и ручьев. Я лишь снял подробный спутниковый снимок с подступов к Рудановского и Спамбергу. И еще стоило бы это не упустить в нижнем течении Чеховки, но все равно упустил, и потом немного рыдал об этом упущении в спальник.

Но, елки-палки, мы совсем оторвались от земли и воды Барсучьего, где последний раз говорили что-то о медведях и подсказках. Идя по ручью, заметил, что слева, в небольшом понижении, прямо набит пятак, явно дающий все основания думать о том, что в этом месте медведи почему-то стремятся именно сюда и не иначе. Это говорило слишком красноречиво о наиоптимальнейшем маршруте обхода чего-то. А чего это было за чего, еще не понимал, но не имея оснований подозревать медведей в обмане (это ж не люди), доверился им и пошел. И не подвели ж, косматые! Это оказался перешеек между берегами одного и того же ручья. Он огибал кусок суши по изогнутой, но приподнятый край землицы не давал рассмотреть сей факт, и если бы не медведи, я бы шел не 15 метров, что по прямой соединяли берега, а долгие сотни метров по кривой.

Быстро забыв об этой медвежьей услуге, в каждой яме рассматривал столпотворения рыб. В некоторых, размер кунджи доходил и до средней горбуши. Хотя, пока я не оглядывал ее с ног до головы с точки зрения пищи. Еды было навалом, как мне казалось. Ведь даже сгущенки взял почти две банки, против одной, как это обычно бывало.

Рыба металась по ямам, а я уверенной поступью шел вверх по ручью. Примерно полтора км, а там по ответвлению к перевальчику, за которым очередной маленький поток донесет меня до Фирсовки, чтобы перейдя ее оказаться на Бадье.

Нравится, ой нравится идти по Барсучьему, до чего хорош подлец! Горбуша в него зашла до предельной точки моего подъема. В небольших объемах она так и валялась по окраинам вод, а это сказывалось на обеде. Время подходило, а воду брать из такого не хочется, и жду уже перехода на периферийный ручей. Он заходит в Барсучий как к себе домой, являясь как бы продолжением того легкого пути по которому я шел. Даже не рассматривая карту, я вонзился в него и прошел 50 метров. Небольшая отмель была затоплена солнцем и завалена дровами. Это все мои пожелания на сегодня.

После обеда пошел по ручью ставить ему оценку. Это оказалась мини-копия Барсучьего. Все меньше, и берега и ручей, но все в том же, благопристойно укомфортненном состоянии. Почти до самой своей кончины он радовал приятностью нахождения в его владениях. Лишь под самым перевалом засуетился, раскололся на ряд побратимов, один из которых и подводил под низкую точку. И здесь важно контролировать процесс. Перевал очень низкий, 190 метров, это вам не первый за 350 метров, тем более старт на него не с 15 метров начался, так что перепад составил меньше 100 метров. Под перевалом немного попытался качнуть права бамбук, но я низкоподло пошел по темнохвою, под которым бамбучина чувствовал себя хило.

С перевала бамбук немного оживился, но все равно это было не то пальтишко, и я споро перемахнул его в начинающийся ручей. Это вообще должна быть короткая дорожка, меньше одного километра до Фирсовки. Я бы не стал говорить, что это сплошной зеленый путь, в одном месте образовался водопадик, который мне пришлось немного рисково обходить, но все равно данная операция была скоростной и безболезненной.

Сопки оборвались и вода вырвалась на странный, но широкий простор. Долина покрытая высокотравьем и прибрежными деревьями — как ива, ольха, ильм (именно в этих местах я встретил огромных размеров ивы, что странно, обычно они совсем не долгожители). Рекой пока не пахло, но верил, что встречу где-то за растительным забором ее. Последние дни сентября прекрасны слегка побитой травой, уже нет тех задорных зеленых плотных стен, от вида которых даже голова немного дуреет, и это только от вида. Но запущенная уже в дело осень делает свое дело, и в плотных рядах гречихи, лабазника, белокопытника — уже появились великие прорехи, а то ли дело будет через неделю!

Речка явилась незамедлительно, осталось только скинуть ботинки и перемахнуть ее на Бадью, которая пенилась в 20 метрах. Переобуваясь на переправе, этим самым я как бы намекал, что так и хочу оставить обувь, а значит и ноги, сухими. Более или менее это у меня выходило до этой поры.

Бадья встретила неласково, заставила искать переправу на противоположную сторону, и попрыгав на камнях, все же перелетел ее без влажных последствий. Только главная беда — это медведи. Один из аргументов, почему я выбрал кружной путь, через всякие перевалы и странные, незнакомые мне ручьи, чья проходимость это такая себе лотерея — это медведи. Сезон рыбы — это медведи на реках обладающих обширными рыбными запасами. А тут еще навевало тоски и ужаса то обстоятельство, что в прошлом году в ноябре-декабре, в этом районе пропал бесследно охотник. Из леса вышла лишь его исхудалая собака. И по сей день ничего не было найдено, что могло бы рассказать о том, что произошло, какая трагедия разыгралась на берегах реки. Невольно, но с подленьким удовольствием, воображение ярко намекало на его встречу с медведем, которая и закончилась печально..

Лишняя встреча с медведем, это еще один шанс что окажется какой-нибудь неадекват. Они как люди, большинство, подавляющее, нормальные, но бывает… И это «бывает» еще коснется меня в этом походе своей холодной, костлявой рукой.

И я не про то, что вскоре после вступления в царство Бадьи я столкнулся с медвежьей семьей. По ходу движения, метрах в 80 на речке сгрудилось два медвежонка и мама их. Споро выхватил фотик, и стал снимать, тихо комментируя, как они меня заметили. Медвежата, засеменив ножками, убежали в кусты, мать же, неспешной походкой уверенной в себе женщины, сперва оглядела меня с пяток до макушки, потянула быстро носом воздух в мою сторону, и исчезла в траве вслед за малыми.

Бадья была на грани, на грани быть зеленой. Ее портила некоторая извилистость, но здесь все такие, а то и хуже; и наличие медведей, как уже через боль мною упоминалось. Все было истоптано, затоптано, затерто ими. И само собой, я брал темп в среднем повыше. Понятно, что требовалось подняться настолько выше, где горбуша если уж не исчезнет, так хотя бы поредеет.

Эта спешка была для пользы дела, ведь сегодня второй день, который обязует меня подойти к г.Рудановского так, чтобы завтрашний день стал штурмовым. С последнего перевальчика я видел Рудановского через призму хвои, и это было близко. Но сами знаете, насколько это обманчиво в сахалинской тайге. Близкое порой находится дальше, чем далекое. Примерно это можно отнести и к данному медицинскому случаю.

Но места здесь классные, одни из немногих на Сахалине, где не видно никаких следов лесозаготовок, причем на всем протяжении маршрута. Никаких замшелых пней японских, советских порубок. Фирсовка река уникальная. Ее притоки огромным веером раскидались по хребту Шренка, зацепив при этом и ближайший к морю хребтик. И по всем этим ручьям расходится многочисленная рыба-лосось. Как правило это горбуша, но не стоит забывать и о симе, кете. А так же еще об одном обитателе — который не имел права здесь находиться.

Небольшая яма, прикрытая выворотнем, вальяжно проплывала мимо меня, и я не делал из этого трагедии — сколько уж миновал их, чтобы сокрушаться об очередной пройденной? А солнце тем временем стояло ровно в лоб мне и течению реки, подсвечивая все рыбьи разборки в таких ямах, где относительно спокойная вода, без всяких турбулентностей, демонстрировала все до мельчайших деталей дна. И вдруг странный контраст кинулся мне во все глаза. Зрение мое слишком прекрасно, чтобы я ему не доверял, поэтому слегка поменял прямокурсность движения, обратясь всем телом к ямке. Глубины в ней по колено в самом глубоком месте, в размахе ширины может метра два, в длину все пять-шесть. Но внутри нее ходил-похаживал рубин. Алый как заря на рассвете перед тайфуном. «Сима что-ли» — прошла телеграфной искрой мысль, ну и тут же заглохла. Вся сима уже давно почила в бозе, в переводе с церковнославянского — уснула в боге, ну то есть умерла. Косточки ее лежали по всем верхам всех местных ручьев по всем сторонам всех хребтов. Да и обозвать рубином все же симу в любом случае не получилось бы, не настолько красна ее одежа, и редко выдерживает один тон по всему телу. А этот местный житель имел целиком ярко-красно-алую окраску, кроме головы, темно-зеленой такой. Кто ты, зверь? Не потребовалось мне покупать диплом водного биолога, чтобы вынести свой вердикт. Это нерка. 99 процентов моих уверенностей говорили за это. Немного позже я провел консультацию, и она подтвердила — это нерка. Данный вид лосося обладает мощнейшим хоумингом, то есть домашности. Всегда возвращается к месту рождения. Однако, как и у людей, есть те, кто не выносит скуки домашнего очага. Им нужно уйти за горизонт, открыть неоткрытые дали, дерзнуть преодолеть бремя походов, одиночества и непонимания своих сограждан. И умерев в одиночестве сказать перед смертью — что их жизнь была напоена путешествиями, подвигами и сражениями.

Именно такая отважная особь мне и попалась. И пусть человечишки ищут этому оправдания в изменившихся генах, обзывают это стрейнингом (с английского — где-то шататься без цели), ей было плевать, она была свободна. Она бродила по яме попутно отгоняя надоедливую шелупонь в виде кунджи и прочих свиней, что сгрудились в яме за неркой. Строго по ранжиру они стояли в голове ямы, где и обитала красная рыбина. Крупные кунджи и еще какие-то виды, стояли во главе колонны. Размеры этих рыбин почти не уступали нерке. В хвост первой шеренги встала вторая, но уже на сантиметр-два поменьше, и такой сказкой колонна строилась дальше, к концу ямы, где стояли уже совсем мелкие, но подающие надежды.

Косое солнце демонстрировало все это живое кино, как на полотне великого художника — ярко, выразительно, по настоящему. Оторваться от такого зрелища — это нужно было обладать мощной силой воли. Никакое кино не подарит этих эмоций видения жизни круговерти страстей этой речной заводи.

Сохранив в сердце картину нарисованную природой и солнцем, я все же толкаю себя на условную тропу похода, потому что никаких троп то там нет. Медведи лишь натоптали кое-что. Но выше и выше по реке следы их теряли в объеме. Либо лень подниматься было так высоко за рыбой, либо инопланетяне не давали им ходить в верховья, уж не знаю. К тому же Бадья не сильно уменьшалась в объемах. Она как текла в своих кубометрах, так и продолжала. В нее ничего не впадало уже на протяжении больше 2 км. Такова особенность местного участка. Все ручьи здесь текли с хребта Шренка, и почти не имели хоть как-то выраженных периферийных хребтов, которые и давали бы течь. Поэтому, как только они сбрасывались с хребта, свои километры до Фирсовки-Корицы они текли без подпитки. Когда ты идешь вниз, то это для тебя плюс, но когда вниз, то плюс быстро и без проволочек меняется на минус. Я не буду объяснять почему, ибо читает это тот, кто хоть немного попробовал на вкус походных прелестей, и потому все понял без жвачки объяснений.

Вот что можно бесценно оценить в Бадье, так это ее большие каменные плесы. Идти по ним одно удовольствие, кроме того, что вынужден повторять все змеиные ее повороты. Иногда, для разнообразия, ты включаешь в себе Индиану Джонса, и прешь через траву срезая повороты, но потом устаешь, и вновь выбиваешь искры подковами из булыжной мостовой Бадьи.

Оставалось лишь полтора километра до ручья уводящего с Бадьи в сторону Рудановского. До самой горы по прямой 3 с небольшим километра с данной точки. Расстояния смехотворные, а кровь и пот серьезные. Незадолго до этого, на одном из поворотов я даже увидел триангуляционный знак на вершине Рудановского, вот как близко уже подошли мои дела.

Не имея четкого представления об условиях ночевочности, я не строил планов, а старался лишь прислушаться к внутреннему голосу — здесь ночевать, или еще немного?

Яма полная рыбы, небольшой яр над рекой, поляна с парой елей, и хороший боковой заход на нее. Это оно, остаюсь. И дрова, и место под палатку. Все было идеальным. С водой дело решалось еще проще. Никогда, никогда не забывайте пустую бутылку. Идеально два литра. Разовый подход к реке с наполнением котелка для актуальной закладки пищи и чая, полная двухлитровка — и вы в шоколадке. Больше вам ходить за водой не придется ни в этот вечер, ни на утро.

Крайне редко я ночую прямо у воды, и особенно в осень, или весну. От воды тянет холодом и сыростью, а осенью этого добра и так навалом. Поэтому встать на приподнятой терраске — это плюс два, в смысле градусов цельсия. А встать под пологом пихт-елей — это еще плюс три к градусам их же цельсия. Учитывая что и в палатке будет слегка более теплее, нежели за бортом, уже и жизнь не кажется так уж и суровой. А убедиться, что подобные примеры не высосанка из пальцы, вам помогут виды высокотравья на открытых полянах ближе к началу октября. Чему и я стал свидетелем уже на Чеховке. Белокопытник лег и почернел на полянах, но оставался на ногах и бодр в закрытых от космоса деревьями сообществах. Вот именно по сему ношу бутылку. Как правило, хорошая стоянка находится на удалении от реки, или на высотке над рекой, и вам совсем не улыбнется ходить на речку лишний раз. Поверьте, крайне нечасто возможно пройти к ней по вымощенному тротуару. Чаще это запутанные в крапиве ноги, заваленные буреломом берега, притопленная грязь, а вы в лагерных тапках, а лишний раз обувать мокрую обувь ох как не хочется.

Так что этого запаса, в бутылке и котелке, хватает и на ужин, и на мойку посуды и на завтрак, и на мойку посуды.

Вторая ходовая ночь (не буду считать ночи у Фирсово) была так же тепленькой, я балдел вечером в палатке, весело и незамысловато просматривая фильмы, читая книги. В этот поход я нагрузил массу свежих и фильмов и книг. Глаза разбегались от возможностей выбора.