Мартышка

Андрей Зинчук

Дом ветеранов сцены: незаметная граница между зимой и весной, тонкий промежуток времени, отделяющий ночь от утра, минута между жизнью и смертью длиной в судьбу. Постаревшая одинокая Примадонна наедине сама с собой. И растрёпанная, босая, заплаканная девушка, которую внесло в комнату потоком холодного весеннего воздуха – это она сама, девятнадцатилетняя «Мартышка». Зачем она здесь? Чтобы бросить в лицо «Примадонне» нестерпимое: «Я чувствовала, чувствовала, что ещё до меня мою жизнь уже кто-то… изжевал»? Или это шанс прожить жизнь заново?

Первое действие

Картина первая

Комната в Доме ветеранов сцены. (О месте действия этой необыкновенной истории мы догадаемся, может быть, и не сразу, но по прошествии некоторого времени: по обветшавшим на стенах афишам, пожелтевшим фотографиям и экзотическим предметам обихода вроде трюмо, а также звукам, изредка долетающим сюда из внешнего мира.)

Беспросветная ночь. А если говорить точнее — темный промежуток времени перед самым рассветом. В таком вот «последнем промежутке», похоже, и живут, не ожидая от жизни чудес, все постояльцы настоящего Дома. И в этом ничего не могут изменить ни весна, вновь затеявшаяся за окнами, ни уже чуть тронутый ею темный таинственный сад, чье существование выдает шорох промокших деревьев, чертящих что-то в ночи за неплотно прикрытой балконной дверью.

В комнате беспорядок: мебель заметно сдвинута со своих мест, в расстройстве гардероб — брошены как попало несколько платьев и украшения. А в постели у окна лежит постаревшая Примадонна. Ее «респектабельное» лицо, возможно, помнят еще многие: по фильмам и телевизионным передачам, по фотографиям на страницах журналов и газет и афишам на рекламных щитах. Заметно, что она не спит, а, лежа с широко раскрытыми глазами, к чему-то напряженно прислушивается: кого-то ждет? вспоминает? или же ей слышно что-то другое, нам неведомое? Но только она вдруг резко садится в постели и произносит вслух нечто совершенно невозможное, запредельное, лишенное всякого смысла, но полное горького опыта:

— Я мертва!

В результате многолетнего публичного одиночества Примадонне так часто приходилось вести с собой утомительный внутренний диалог, что это, похоже, уже превратилось у нее в привычку. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на это ее заявление через некоторое время раздается язвительный ответ:

— Ну да?! Нечего было так напрягаться, двигая мебель, старая истеричка! В таком-то возрасте?!

Примадонна (удовлетворенно кивнув). Что-то ты… не слишком вежлива сегодня со мной. Думаю, это могло случиться и много раньше, а вовсе не нынешней ночью. А чем иначе объяснить тот факт, что уже несколько дней подряд я слышу этот звук? (После молчания.) Вот видишь!.. А вчера кто-то протрубил прямо под моими окнами! Вот я и думаю… Вдруг это и в самом деле уже стряслось?.. Пошел вниз такой тонкий прозрачный занавес и навсегда отрезал меня от всего, что я в этой жизни любила! Надо утром глянуть в библиотеке — нет ли некрологов в центральных газетах?.. (С невеселым смехом, похожим на кашель.) Ну, может быть, уже только в местных!.. Скажем, в «Боевом листке» соседней воинской части, где мы недавно выступали. И уж совершенно определенно в дурацкой газетенке «Аншлаг». Чего молчишь, не возражаешь? (После паузы.) Спросить-то ведь мне больше не у кого — все в Доме спят. В правую стенку стучать бессмысленно — Антигону на несколько дней забрали к себе родственники, а левый сосед, — такой интеллигентный старичок! — что если даже это со мной и в самом деле стряслось, он все равно не скажет правды. (Вздохнув.) Опять молчишь?.. Вот и ты сегодня не слишком-то разговорчива со мной. Не можешь забыть, что вчера мы с тобой опять немного поссорились? Впрочем, никто ведь в точности не знает, что именно ждет его в гримёре после окончания этого дрянного спектакля… На сей счет у человечества существует лишь несколько остроумных догадок: о чистилище, о том, что грешники — в рай, а праведники — в ад… (С торопливым смешком.) Или наоборот? Ну и еще кое-что «по мелочам» вроде моста в дантовом аду, который рухнул во время посещения его Христом. А на самом-то деле наша маленькая и такая невидная для большого мира жизнь… да, в общем, и наша маленькая смерть… как дупло от выпавшей пломбы: для нас самих сравнима, по меньшей мере, с концом света! (После паузы, не дождавшись ответа.) Я вот что иногда думаю: эти белые простыни… В финале можно закутаться в них, как в кокон, и через некоторое время наружу, как бабочка из отжившего тела… (Вновь вздохнув.) Какая роль!

— Вот так ты всю жизнь свою, наверное, и проиграла?!

Примадонна (оживленно). Зато как проиграла-то!.. А сколько теперь у меня появилось свободного времени… И чем его занять? Караулить до утра в углах пугливых обитателей этого Дома? (Вдруг хохотнув.)

Конец ознакомительного фрагмента.