Курорт на краю Галактики

Андрей Ерпылев

5

— Прекратите шум!.. Уважаемые господа! Я прошу вас прекратить выкрики с мест! Кто желает высказаться, может сделать это, записавшись в очередь к микрофону…

Председательствующий в запале сам позабыл о микрофоне и старался перекричать волнующуюся толпу, реально рискуя целостностью собственных голосовых связок. Но его не очень-то слушали…

Растолкав всех (еще бы не растолкать, имея два с половиной метра роста, почти столько же в плечах и еще больше в объеме талии, вернее, живота) к трибуне прорвался мерганский турист и заорал, обильно брызгая слюной, прямо в лицо председателю, отшатнувшемуся и поменявшему от испуга цвет с густо-лилового на бледно-голубой:

— Я буду жаловаться в Галактический Совет на ваш произвол!.. Почему я, почтенный законопослушный гражданин, должен торчать, теряя драгоценное время своего отпуска, заработанного тяжким трудом, на этой консервной банке? Я заплатил немалые деньги за отдых, понимаете вы, ЗА ОТДЫХ!..

Толстяка, бульдожьи брыли которого тряслись от праведного гнева, тут же, не без труда, оттерли совместными усилиями и всеобщий ор продолжился с удвоенной силой.

Я, опустив руки уныло сидела в уголке, подальше от беснующейся толпы, бесцельно разглядывая свой туристический ваучер. Голова трещала после почти бессонной ночи (моя сердечная благодарность беспокойному соседу), себя же было жалко до слез. Плакал мой отпуск горькими слезками, совершенно понятно, как говаривал один допотопный политик…

Все пошло наперекосяк с самого вылета из космопорта «Шереметьево-Орбита».

Сумбурный полет с тремя пересадками, причем на каждой из транзитных станций я теряла что-нибудь совершенно необходимое, вроде антикварного, еще из настоящей бумаги, томика Вадима Шефнера (спертого, как я подозреваю, тем приторным попутчиком, восхищающимся всю дорогу до Дааринна моей начитанностью) или зонтика. Последний, всученный мне в последний момент тетей Тамарой, испарился на Уаоианском терминале, перед посадкой на адагрухский «космолайн». Происшествие перед стыковкой, скандальное знакомство с маркизом Маавом, обморок в негуманоидной харчевне… И вот теперь этот непонятный карантин, грозящий затянуться на весь отпуск, если не больше.

— Мне надоело! — возопил, снова обретя дар речи, слоноподобный мерганец, выкарабкиваясь из угла, куда его затолкали. — Сегодня же я улетаю назад на первом попутном «космолайне», а по прибытию на Мергану подаю судебный иск против вашей компании… Нет! Лучше, против всей планеты! Конечно же, против всей планеты! Вы у меня попляшете!..

— А вот и нет! — злорадно просипел откуда-то из-за моря разнообразнейших спин полузадавленный туристами председатель, уже даже не голубой, а иссиня-бледный, насколько можно судить по конвульсивно подергивающейся конечности, торчащей над головами и продолжавшей судорожно сжимать микрофон с оборванным шнуром. — В связи с карантином отменены все рейсы не только на планету, но и за ее пределы…

Только этого мне и не хватало.

На Лесли, присевшего по соседству со мной не здороваясь и даже не позаботившись переложить на свободный стул чей-то сложенный пополам журнал, было жалко смотреть.

— Чем порадуете, мистер Джонс? — вяло окликнула я его, не очень надеясь на ответ.

«Полицейский» так же вяло пожал плечами и отвернулся. Делать тут было явно нечего…

* * *

По дороге обратно, в номер, меня осенила блестящая идея: а не навестить ли страждущего Иннокентия, конечно, умирающего от скуки в своей палате?

Сказано — сделано. Через полчаса, загруженная под завязку пакетиками, свертками, коробочками и кулечками (пришлось совершить налет на один из станционных супермаркетов, изрядно проредив его запасы), я уже прорывалась с боем через больничный кордон. Оборонял вход в палату настоящий Цербер,^[12] вернее, Цербериня в лице местной медсестры.

Возможно, на взгляд адагрухцев, она и была миловидной, но мне напоминала выдержанную несколько дней на солнцепеке лягушку, к тому же была такой же агрессивной, как и очковая змея. А что, очки в золотой оправе и в самом деле наличествовали на ее ядовито-сиреневой физиономии!

— Я не имею права пускать в палаты тяжелобольных всякого рода красоток, только на том основании, что они принадлежат к тому же виду разумных существ! — визжала «сушеная лягушка» в белом халате, вцепившись тощими лапками в косяки двери и самоотверженно пытаясь вытолкнуть меня наружу своим микроскопическим бюстом. — К тому же, на станции объявлен карантин. Может быть вы заразная!

— Это я-то заразная? Сейчас ты у меня получишь «заразную»!..

Не знаю, долго бы продолжалась эта взаимная перепалка, рано или поздно переросшая бы в активные боевые действия, возможно, даже с кровопролитием, если бы не вмешался дежурный врач. Он, конечно, тоже был адагрухцем, но, в отличие от очкастой медсестры, очень полным, добродушным и, вообще, обладавшим довольно располагающей внешностью, если можно так выразиться о двуногой жабе почти с меня ростом.

— Успокойтесь, милочка! — это относилось, конечно же, не ко мне, а к потерявшей от возмущения дар речи мегере: я-то была спокойна, как удав. — Почему бы девушке не посетить своего страждущего соотечественника? Это может благотворно сказаться на процессе, как бы это выразиться, выздоровления… Проходите пожалуйста, сударыня…

Последнее, вкупе с галантно поданной пухлой лапкой, морщинистой и бородавчатой, предназначалось уже вашей покорной слуге.

Предпочитая не замечать протянутой конечности (жаб я тоже ненавижу с детства — от них бородавки!), я одарила эскулапа одной из самых ослепительных улыбок и, вручив ему розу (не беда, что букет немного поредел — надо же чем-нибудь отблагодарить человека… тьфу, адагрухца!), грациозно проскользнула между двумя белыми халатами.

Оглянувшись на бегу перед самой палатой, я еще успела заметить поголубевшую от зависти «сушеную лягушку» и задумчиво дожевывающего мой презент толстяка…

— Тук-тук! — я просунула в дверь свою физиономию и повторила. — Тук-тук, кто в теремочке живет?

Первым, что мне бросилось в глаза был почему-то не больной, а ваза с неким буро-зеленым образчиком местной флоры, долженствующим, наверное, изображать цветок. Дар жабы, конечно!

На лице Иннокентия, возлежащего на койке с раскрытой книгой в руках и опирающегося спиной на целую кипу подушек, промелькнула целая гамма чувств — от явного неудовольствия, через непонимание и удивление, до радостного изумления.

— Здравствуйте, дорогая… э-э… Здравствуйте, дорогая! — с честью вывернулся парень, которому я, естественно, не представлялась.

— Доза, Иннокентий… — подсказала я.

— Доза? Какая еще доза? — испугался молодой человек, инстинктивно хватаясь под одеялом за пострадавшую при памятной стыковке ягодицу.

Разве можно так пугать больного человека, дуреха ты неотесанная!

— Да не та доза, Кеша… Меня зовут Доза! Даздравора Александровна Прямогорова! — представилась я по всей форме, протягивая опешившему больному свою ладошку «лодочкой». — Будем знакомы!

— Иннокентий Вячеславович Лазарев, — покраснел страждущий, осторожно пожимая мою руку. — Можно просто — Кеша.

Я без спроса плюхнулась на стоящий возле кровати стул, прицельно запустила в мусорное ведро у дверей корявой буро-зеленой растопырой и торжественно водрузила в освободившуюся вазу букет пунцовых роз. Уже после этого принялась выгружать принесенные с собой гостинцы на тумбочку. Места для обильной снеди явно не хватало и то один, то другой пакетик или кулек постоянно шлепались на пол, заставляя нас одновременно кидаться их поднимать, сталкиваясь руками и смущаясь при этих мимолетных прикосновениях.

Судя по всему, Иннокентий уже вполне оправился от «иммобилизации» и теперь его удерживало на месте только упрямство здешних последователей Асклепия.^[13] Через какие-нибудь десять-пятнадцать минут мы уже чувствовали себя старыми друзьями, весело обменивались шуточками, хрустели ржаными сухариками из одной на двоих пачки и запивали это лакомство пенящимся безалкогольным сидром из огромной трехлитровой бутыли с веселенькой этикеткой на адагрухском.

С неудобного и жесткого стула (непонятное какое-то представление об удобстве у здешних мебельщиков!) я успела перекочевать на Кешино одеяло и теперь весело болтала ногами, заливисто хохоча над каким-нибудь особенно удачным приколом собеседника.

Увы, всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Пришел конец и нашему приятному пикничку на больничной койке. Просочившаяся в дверь давешняя «лягуха», казалось еще более иссохшая за прошедший часок, заметила в урне свой подарок и стала совершенно бескомпромиссной…

Уже покидая палату я услышала брошенную мне вслед фразу Кеши, неприятно царапнувшую слух:

— Дозочка, а Дозочка, а Памелу ты здесь не встречала? Ну, ту эффектную блондинку — мою соседку в «космолайне»…

Примечания

12

Цербер — трехголовый пес, охранявший вход в Царство Мертвых древних греков — Аид.

13

Асклепий — в древнегреческой мифологии, бог медицины.