ЭХОЛЕТИЕ

Андрей ЕС, 2017

События в *Эхолетии* разворачиваются в некоем провинциальном городе Лисецк в 30 –е и 80 –е годы прошлого столетия.Непростой период репрессий фатально изменяет жизнь Бартенева Владимира Андреевича, преподавателя философии в лисецком университете. Ему предъявлены обвинения в организации терактов и участии в антисоветских организациях. В восьмидесятые годы его внук, Поль Дюваль, преподаватель французского языка в Туре , использует свою командировку в СССР и прикладывает все усилия , чтобы найти могилу своего деда в Лисецке. Алексей Самойлов, студент юридического факультета, обладающий незаурядными способностями в области психоанализа и логики , знакомится с Полем Дювалем и они вместе приступают к расследованию обстоятельств гибели Бартенева и практически сразу оказываются втянутыми в опасный водоворот чекистских игр.

Март 1984, г. Лисецк

Лёшка сидел за столиком кафе «Мороженое» и не спеша потягивал из высокой чашки кофе гляссе — модный напиток, недавно появившийся в городе. Ничего особенного в нем не было, смесь пломбира с кофе, но это было на уровне. Именно так считала Белка, Белла Сафонова, миловидная блондинка в модном свитере, сидевшая напротив Лёшки. Они учились в одном университете, на одном курсе, но на разных факультетах, он — на юридическом, она — на инязе. Их знакомство состоялось чуть больше года назад. Лёшка приметил тогда еще, первого сентября, на построении всех студентов перед главным университетским корпусом стройную блондиночку, старательно выводившую «Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus» — международный гимн интеллектуальных школяров, решивших продолжить свое образование. Лёшка долго не думал. В этом случае действовать надо было изящно и просто. Он дождался окончания девичьей оратории, приблизился к Белке и улыбнулся, как улыбаются доброй знакомой — дружелюбно и ненавязчиво. Пока Белка пыталась его вспомнить, старательно морща лобик, сама не заметила, как, взяв его под руку и весело болтая, пошла в соседний университетский корпус на свои первые занятия.

А на следующий день Лёшкина бабушка случайно упала и сломала ногу. Хирург констатировал перелом шейки бедра. Через неделю пульмонолог констатировал отек легких. Еще через неделю из командировки на похороны приехали родители. В те дни Лёшка не очень ясно понимал, что происходит. Бесконечная череда бабушкиных друзей и подруг, слезы, утешения, соболезнования, ободрения, всё это было непривычно новым, пугающим его своей безысходностью. Но в этой суете Лёшка особенно остро понял, что больше родной ему человек никогда уже не назовет его внуком, не посидит с ним вечером у телевизора и улыбаться теперь сможет только со старых черно-белых фотографий…

В себя он окончательно пришел дня через два после того, как снова проводил в бесконечную командировку своих родителей. Мать плакала, отец деловито паковал незамысловатый багаж, потом поезд прощально качнул задним вагоном в утренней дымке — и всё, здравствуй новая жизнь. Первым делом, вернувшись домой, Лёшка собрал все немногочисленные бабушкины вещи и положил их в шкаф на самую дальнюю полку. Оставил на виду одну единственную её фотографию. Делал всё механически, будто выполняя чью-то инструкцию, но интуитивно понимая, что так будет правильно. Травмы в молодом организме зарастают быстро. Через пару дней он уже с удовольствием позавтракал, еще через неделю улыбнулся чьей-то шутке. Но Белку пришлось на время забыть. Увлечения требуют праздности души, а вот с этим у Лёшки был явный дефицит. С учебой тоже всё было невесело: глаза не читали, привычная стройность мыслей растворялась в воспоминаниях о детстве. Выручали только любимые книги, Лёшка нырял в них глубоко и надолго задерживал дыхание до поздней ночи, но с утра включалась уже привычная минорная карусель.

А однажды всё закончилось. Накануне в пятницу вечером позвонил Сашка Макаров, Лёшкин сокурсник, и предложил в очередной раз немного подзаработать. На стипендию в сорок рублей сильно не разгуляешься, можно было двадцать раз пообедать в столовой, или купить тринадцать батонов колбасы по два девяносто, или купить четыре тысячи спичечных коробков — здесь каждый советский студент выбирал осознанно и свободно, в рамках своей стипендии. Тем же, кто собирался еще одеться или обуться, необходимо было мыслить более глобально. Именно поэтому ребята и встречались все выходные последние два месяца на территории городского хладокомбината. Работа была не особенно тяжелая. Надо было выгружать из вагонов коробки с рыбой или перегружать ту же рыбу в морозильные камеры. Однако «рублевым», так звали грузчиков, платили щедро, иногда за день выходила месячная стипендия. Касса работала ежедневно и честно закрывала наряды, выписанные бригадирами. Минусов было два. Работа начиналась в шесть утра, и под вечер голова уже туго соображала после бесконечных коробок с рыбой, каждая весом тридцать три килограмма, и не менее бесконечных паллет с теми же коробками. Но хуже дело обстояло с неистребимым запахом обитателей морей и океанов, который невозможно было отстирать или проветрить. Лешка помнил, возвращаясь в последнем автобусе, как немногочисленные пассажиры возмущенно крутили головами и шмыгали носами, и если на его счастье рядом находился подвыпивший гражданин, то все проклятия и упреки летели в сторону мирно спящего пьяницы. Поэтому рабочую одежду приходилось хранить на балконе бабушкиной квартиры, что, конечно, не улучшало отношений с соседями слева, справа, сверху и снизу…

В субботу рано утром сокурсники встретились на хладокомбинате, пожали друг другу и бодро зашагали в сторону бригадиров, распределявших наряды. Десятка два человек толпились на перроне и неторопливо покуривали в ожидании предстоящей работы. Наконец, бригадиры определились и раскидали «рублевых» по различным направлениям. Лёшке досталась морозилка, работа привычная и умеренная — сложить рассыпавшиеся поддоны с рыбой. В камере иногда доходило до минус двадцати, но зато без ветра, снега и мата. Лёшка застегнул бушлат на все пуговицы, надел вязаную шапку и шагнул в мрачные помещения холодильника. По дороге он заметил, что бригадир как-то не очень уверенно шагал, да и глаза у него блестели болезненно, но что поделать. По Конституции каждый советский гражданин имел право не только на труд, но и на отдых. У входа в камеру тот немного потоптался, открыл тяжелую створку двери, обшитую стальным листом, и, пропустив Лёшку, бросил: «Восемь поддонов с минтаем. Сложи вон у той стенки. Минут через сорок открою».

Дверь камеры закрылась, и Лёшка осмотрел помещение. Привычная картина: одна половина заполнена аккуратными штабелями с поддонами, а у противоположной стены небрежно набросаны горки коробок с рыбой и чуть дальше, в стороне, лежали пустые поддоны. Владения Нептуна, а точнее его коллеги Аида, освещал один, но достаточно яркий фонарь, висевший под самым потолком. Лёшка надел перчатки и принялся за работу. Расчистил место под первый поддон и начал укладывать на него рыбу, пять коробок в ряд, всего пять рядов. Нос и кончики ушей ощущали минусовую температуру, а телу, разгоряченному перекладыванием ненавистного минтая с места на место, было даже немного жарковато. Ровно за полчаса восемь поддонов стояли, выстроенные в ряд. Лешка подумал, что, может, стоит сменить профессию юриста на более престижную и высокооплачиваемую профессию грузчика, пока не поздно. И еще одна мысль пришла ему в голову: зачем надо было торопиться? Теперь придется минут десять бродить по камере, ничего не делая. Однако в положенный срок дверь не открылась. Никто не пришел и еще через десять минут, и еще через десять минут. Тело уже остыло от вынужденного безделья и стало слегка замерзать. Стучать в тяжелую дверь и орать было бесполезно — камера находилась в самом конце этажа, куда вряд ли могли дойти влюбленные парочки или любители сообразить на троих. Оставалось ждать. Еще минут через пять Лёшка немного подкорректировал тактику — оставалось прыгать и ждать. Напрыгавшись на год вперед, он залез на штабеля с рыбой и наслаждался небольшим теплом, исходящим от фонаря под потолком. Лёшка проанализировал сложившуюся ситуацию: с водой намечалась проблема, зато еды было хоть отбавляй. Ну лопают же как-то народы Севера мороженую рыбу, а здесь минтая было года на три, не меньше. Меню, конечно, выходило однообразным, и рыбным мог оказаться не только четверг, но и все остальные дни недели. Еще минут через десять Лёшка все-таки оценил преимущество юриста перед грузчиком. Оно было хоть и небольшим, но существенным — для выживания первому не обязательно надевать на работу шапку и бушлат. Следующие десять минут Лешка пытался составить вероятный план действий бригадира, но такой компонент как алкоголь даже Нострадамуса поставил бы в тупик. Еще минут двадцать, сидя под фонарем, Лёшка думал о вечном, но только отвлекала одна гадкая мысль. Бредово закончить свой путь в виде мороженой трески или минтая. Пусть лучше будет мороженый хек — брутальная аббревиатура для настоящего мужчины…

К исходу второго часа дверь распахнулась как пушинка и помещение наполнилось истошным воплем протрезвевшего бригадира:

— Эй, друг!.. Товарищ!!.. Ты где?!

— В… — Лешка ответил в рифму, но не очень цензурно. Он спрыгнул со штабелей и двинулся в сторону выхода мимо согнувшегося бригадира.

— Прости, друг, черт попутал. Просто память отшибло. Ну хочешь, коробочку рыбки возьми, я помогу через забор перекинуть.

— Сука, — стараясь быть вежливым, попрощался Лёшка и вышел прочь.

Вечером, вернувшись домой, он подмигнул фотографии бабушки, которая выглядела немного встревоженной, и сказал: «Всё в порядке, не волнуйся». С этого момента между ними протянулась незаметная тонкая ниточка, и боль утраты исчезла окончательно. Утром следующего дня Лёшка поздоровался с фоткой: «Привет, ба» и как ни в чем не бывало побежал по своим делам…

Белка сидела напротив, потягивала свой кофе гляссе, иногда поднимала взгляд на Лешку, но чаще искоса поглядывала по сторонам. Тому была причина. Две недели в городе в прокате шел новейший голливудский киношедевр Сидни Поллака «Тутси», в котором снялись Дастин Хофман и Джессика Лэнг. И именно из-за этих актеров на их стол таращились со всех сторон. Нет, Лёшка, конечно же, не был похож на Хофмана, но Белка, по невероятной шутке природы, была как две капли воды вылитая Джессика Лэнг. До этого фильма у Лёшки была обычная жизнь — университет, дом, кафе, друзья, Белка. Теперь же он чувствовал себя чем-то между импрессарио и сутенером — Сафонову должен увидеть непременно весь город и не просто увидеть, а оценить, пустить слюни, помечтать и умереть. Белка и так, по своей природе, была хороша, стройная, среднего роста, с умеренной грудью. Не без помощи своей матери, работающей товароведом в городском универмаге «Утюжок», она выглядела убойно для юношеской и взрослой психики в моднющих джинсах, обтягивающих эротические приспособления для ходьбы и сидения, а разноцветные кашемировые свитера добавляли образу романтизма и загадочности. Но после выхода фильма почти весь Лисецк крутил головой и не понимал, то ли померещилось, то ли сама Джессика приехала на съемки новой комедии в их город.

Лёшке приходилось почти ежедневно после занятий ходить вместе с Белкой в кинотеатр. Парень не обладал высокой сознательностью и утонченным вкусом, поэтому ответил решительным отказом посещать кино дополнительно вечером. Ему хватало и того, что он ходил в синема как на работу, где все тыкали в их сторону пальцами и дебильнейшим образом улыбались. Именно тогда Лёшка твердо решил, что в Голливуд он никогда в своей жизни не поедет, ни за какие гонорары. Лучше уж грузчиком на хладокомбинате. Но Белке всё очень даже нравилось: и взгляды, и улыбки, и неземная популярность. Сафонову сложно назвать было умной в чистом смысле этого слова, но Бог наградил её тем, что делало её выше всех женщин на голову, — редчайшим и полнейшим отсутствием стервозности. Она никогда не спорила, не возмущалась, радовалась всему и никогда ничего не просила, ни у судьбы, ни у людей. Лёшке не требовалось заверять подругу в вечной любви и мечтать о свадьбе, которую он побаивался еще с детства. Начитавшись русских сказок, он воспринимал свадьбу как языческий ритуал, на котором кончается жизнь. До свадьбы — Василиса-Краса и Иван-Царевич, любовь и приключения, после нее — пенсионеры, которые жили долго и умерли в один день. Лёшка понимал, какой подарок свалился ему на голову, поэтому терпеливо изучал перипетии отношений Хофмана и Джессики уже в четырнадцатый раз…

Вечерело. Очарование ранней весны исчезло, и за окном снова образовался зимний пейзаж — покрытые тонкой коркой льда лужи и спешащие по своим делам прохожие с поднятыми воротниками. Кофе был допит, пирожные съедены.

— Алекс, ну что, какие планы на вечер? — Белка еще раз окинула взглядом небольшое кафе.

— Бел, Поль попросил встретиться, так что я провожу тебя и сразу к нему, — Лёшка надел на себя куртку и снял с вешалки пальто для Белки.

— Супер, — Сафонова позволила себе помочь и для этого повернулась нему спиной — и Лёшка едва не отказался от своих планов, — у меня сегодня тоже дела. Я договорилась созвониться с Алёнкой Нелюбиной. У нее подруга вернулась со стажировки из Алжира.

— О, я даже не уверен — успеете ли вы всё обсудить за вечер? — Лёшка рассмеялся и повел подругу на выход.

— Ну да, это только у вас, ребят, самые серьезные темы — пивко, домино, — Белка сымитировала презрительный взгляд, взяла его под руку и прижалась головой к плечу.

Идти было недалеко, два квартала по проспекту Революции и налево во двор. По дороге Белка мило щебетала, жаловалась на трудности с испанским и на опасения, связанные с приближающимся коллоквиумом по историческому материализму. Лёшка, к своему сожалению, был здесь бесполезен. Испанский он почти не знал, кроме «El pueblo unido jamas sera vencido» (пока мы едины, мы непобедимы), истмат же очень любил и никогда не прогуливал, но знал его еще меньше. Лекции были объединенные вместе со студентами филфака и иняза, точнее, со студентками, парней на этих факультетах было мало. Лёшка на этих лекциях всегда садился боком в первом ряду и обозревал не только кафедру с умным и партийным лицом преподавателя, но и пару сотен породистых ножек филологинь. Зрелище было еще то. Лёшка серьезно опасался за свои глаза и иногда после лекций в университетском зеркале проверял, не образовалось ли у него случайно косоглазия. Однако, в глубине своей души, он считал это честной компенсацией за изучение исторического материализма и, пожалуй, вдобавок мог легко пожертвовать даже одним глазом за такую важную и необходимую науку.

— Ну всё, пришли, — Белка грациозно приподнялась на носочки и поцеловала его в щеку. — До завтра.

— Пока. — Скрипнула входная дверь, и подъезд проглотил его подругу. Поль снимал квартиру на улице Комиссаржевской, и Лёшка бывал у него не раз. Пешком десять минут, не больше. Он снова вернулся на проспект Революции и бодро зашагал по центральной улице города.

С Полем он познакомился месяц назад, на очередном университетском капустнике. Сокурсники много раз пытались приобщить Лёшку к искусству, но в роли лицедея он себя не представлял и поэтому всегда оставался профессиональным зрителем. Особенно настойчивым любителям Мельпомены доверительным шёпотом сообщал, что вместо ноги у него протез. Те выражали соболезнования и сочувственно улыбались. В тот день он немного опоздал, и вечеринка уже шла полным ходом. Будущие переводчики пели французские песни на мелодии русских романсов, филологи поставили зажигательную танцевальную композицию, смесь канкана и самбы, а исторический факультет разыграл небольшую сценку времен второй мировой. Всё шло как обычно. Лёшка ждал собственно двух мероприятий. Скоро должен был открыться студенческий буфет по случаю капустника и, конечно же, дискотеку. В зале было достаточное количество народа, но Лёшка обратил внимание на субтильного молодого человека в черном вельветовом пиджаке, с жиденькой бородкой и круглых очках. Чем он привлек к себе внимание, Лёшка так и не понял. Позже он себя много раз спрашивал, если бы знать какие события закрутятся после их знакомства, подошел бы он к нему? Спрашивал и потерянно качал головой. На этот вопрос у него не было ответа.

Вельветовый пиджак, до этого неподвижно подпиравший колонну, отошел в глубину зала к окну, вытащил из сумки улётную игрушку — кубик известного венгерского скульптора Рубика и пытался её собрать. Лёшка немного понаблюдал за безуспешными усилиями и решил ему помочь.

— Привет! — Лёшка подошел к незнакомцу, мельком осмотрел наполовину собранный кубик и сказал — центр влево, правую два раза вниз, нижнюю влево, центр вправо, верхнюю два раза вправо, правую вниз и центр один раз влево. Парень в очках немного растерянно глянул на Лёшку и протянул ему кубик. Самойлов сделал несколько неуловимых глазу движений и вернул собранную игрушку её владельцу.

— Привет, ты фокусник? — послышался вопрос с легким акцентом. Парень с изумлением разглядывал шестигранный куб.

— Да, угадал, в шапито подрабатываю, — Лёшка улыбнулся и протянул руку: — Алексей, юрфак.

— Я Поль, — представился молодой человек, — подрабатываю, очевидно, в том же шапито преподавателем французского.

Молодые люди рассмеялись. Всегда приятно, когда не надо разжёвывать шутки и когда можно просто и легко общаться.

— Алекс, поясни, как ты его собрал? Я с ним бился неделю и без результатов. Где научился?

— Было дело. Люблю логические задачки. Эта, кстати, не самая сложная.

— Бестолковый преподаватель может поаплодировать? — по-доброму усмехнулся Поль. — Научи, а то мне завтра его вернуть надо.

— Без проблем. После концерта, о'кей? Сейчас ты все равно ничего не услышишь.

— Да, конечно, спасибо. — Поль задумался на секунду и спросил: — А какие сложные задачи ты имел в виду?

— Всегда сложнее проанализировать характер человека, понять, что им движет, ну и безошибочно спрогнозировать его дальнейшие действия, если коротко. А игрушка, она и есть игрушка. Простой алгоритм.

— О, месье может предсказать мою судьбу? — Поль снисходительно улыбнулся. — Что используете, карты? кофе? попугаев?

Теперь улыбнулся Лёшка, занятный попался француз:

— Нет, к сожалению, гадать не могу, но пару добрых советов могу дать. Ты когда приехал в нашу страну?

— Полгода уже, — Поль потер руки в предвкушении, — я жду, месье, хотя бы советов. Это дорого стоит? А то у меня с собой всего один рубль.

Лёшка немного подумал, изобразил улыбку и произнес:

— Для иностранцев бесплатно. А советы простые. Первый, про Агафонову лучше забудь, а то вон тот качок в первом ряду слева накостыляет тебе от всей души. Второй, своего деда здесь надо искать не по европейским правилам. Запросы от частных лиц мало что значат. Здесь нужна другая методика. Если хочешь узнать реальную картину, лучше всего пообщаться с народом. Наверняка еще кто-нибудь жив остался с тех времен.

После этих слов еще целую минуту Лёшка обозревал статую «изумленный француз на вечеринке в СССР». Потом изваяние начало двигаться. Сначала заработала мимика лица, потом зашевелились плечи и наконец указательный палец невежливо уткнулся в грудь Лешки:

— Ты кто?

— Алексей, юрфак, — Лёшка снова улыбнулся и еще раз протянул руку. — Дедушка Юнг отнес бы тебя к типу сенсорно-этических интровертов, иными словами, ты слегка тормозишь. Поэтому вопросительное местоимение «кто» надо поменять на другое — «каким образом». На него еще раз отвечу: анализ, логика и прогноз. В принципе, тоже достаточно просто…