Моя любовь взорвется в полдень

Андрей Дышев, 2004

Идет война – страшная, жестокая, дикая, не имеющая границ и фронтов. Имя ей – терроризм. Взрываются станции метро, электрички, дома, стадионы… Самоубийцы с фанатичным хладнокровием приводят в действие заряды, опоясывающие их собственные тела. Вычислить врага в толпе невозможно, потому что теперь это уже не шахидки ярко выраженного восточного типа. Это прелестные девушки европейской внешности. Но откуда берутся ангелы с ликом смерти? Времени на ответ почти не осталось. Следующий взрыв должен прогреметь на станции Аточа в предместье Мадрида. Частный детектив Кирилл Вацура пытается найти исполнительницу теракта, и розыски приводят его в странное медицинское учреждение, где после неудавшихся попыток суицида проходят реабилитацию молодые люди…

Глава седьмая. Ответ неверный

К профессорскому особняку я поднимался по крутой тропе, в которой когда-то были выдолблены ступеньки, но время и дожди сточили их, и всякий раз мои ноги теряли опору и соскальзывали на мелких, как горох, камешках. Наверняка был другой, более удобный путь, по которому ходил шестидесятичетырехлетний профессор, но мне было спокойнее идти козлиной тропой. Завершающий штрих к моей чрезвычайной наружности был поставлен в самом конце тропы, когда я, поскользнувшись, рухнул на колени прямо в лужу.

Но открывшая калитку маленькая и кругленькая, как колобок на ножках, старушка никак не хотела проникнуться чувством тревоги, которое я с собой принес. Она смотрела на меня восторженными голубыми глазами, как дети смотрят на верхушку новогодней ёлки, где горит звезда, и растягивала в улыбке необыкновенно ярко накрашенные губы.

— А зачем вам нужен профессор? — спрашивала она с сильным балтийским акцентом, подвизгивая на ударениях, словно ее щипали за бока, и я ловил себя на мысли, что прекрасно представляю, каким смешным и кокетливым существом эта престарелая сыроежка была в молодости.

— Я же вам говорю: это вопрос его личной безопасности, — повторил я, вкладывая в голос тревожные ноты.

— Как это понять? — продолжала кокетничать старушка, любуясь мною. Ее верхние зубы выпачкались в помаде, отчего бабушка напоминала насытившегося и потому добродушного вампирчика.

Я посмотрел по сторонам. Мне стало неуютно здесь, у глухого каменного забора, поодаль от которого ощетинился иголками мрачный строй можжевельников и туй.

— Это надо понимать так, — зашептал я, склонившись над лучезарным лицом старушки, — что с вашим мужем может случиться беда.

— Ладно, — продолжая улыбаться, ответила старушка. — Зайдите.

Наверное, она не вполне владела русским языком и не до конца поняла, что означали мои слова. Часть двора занимали высокие туи, похожие на тактические ракеты, готовые к запуску. Дорожка, присыпанная красным гравием, непредсказуемо извивалась, словно была проложена по заячьим следам. Можно было бы пройти к двери особняка напрямик, потому как ни газонов, ни цветников во дворе не было, но хозяйка шла строго по дорожке, и мне, как вагончику за паровозиком, приходилось следовать за ней.

— Что в мире еще интересного? — спросила старушка, не оборачиваясь, дабы нечаянно не сойти с дорожки.

— Моя новость самая интересная, — заверил я. — Особенно для вас.

— Вы борщ будете?

— Буду.

— Напрасно отказываетесь, — покачала головой старушка. — Такой борщ, как я, никто не варит. С фасолью, грибочками и прокаленными на сковороде шкварками.

Я сглотнул слюну и пожал плечами. По лестнице мы поднялись к двери и вошли в прихожую, которая в первое мгновение напомнила мне мукомольный цех. Всё было белым — не только потолок, но стены и пол.

— У нас еще идет ремонт, — пояснила хозяйка, поправляя ногой расстеленный на полу кусок полиэтиленовой пленки. — Мы ведь только-только купили этот домик…

«Ни хрена себе домик! — подумал я, глядя на отполированную, как леденец, лестницу из красного дерева. Изгибаясь улиткой, она изящно ввинчивалась во второй этаж. — Заведующий кафедрой пединститута зарабатывает такие деньги?»

В моей голове сразу начала выкристаллизовываться новая версия: бешеные взятки за поступление и сдачу сессии, огромные деньги и, как следствие, зависть и обида коллег по работе.

— Напомните-ка мне свою фамилию? — попросила старушка. — Только прошу вас: ступайте строго по пленке, ни на шаг в сторону… Вы на каком курсе учитесь?

Я подумал, что глухой старушке можно ответить как угодно, она всё равно не поймет. А лучше вообще не отвечать.

— Ну вы и молчун! — произнесла старушка и погрозила мне пальцем. — Наверное, влюбились по уши в какую-нибудь пигалицу, и ни о чем другом думать не можете, как о ней. Признайтесь, что влюбились! Я же всё по вашим глазам вижу… Эх, молодость, молодость!

Я кинул мимолетный взгляд в зеркало, желая увидеть в своих глазах то, что увидела в них хозяйка, и остался крайне недоволен своим отражением. Почему-то я был похож на сладкоежку, тайно пробравшегося в шоколадный цех. Старушка провела меня в конец коридора и остановилась перед массивной дубовой дверью.

— Хочу вас предупредить, — прошептала она заговорщицки. — Не вздумайте перечить профессору. И не спорьте с ним! Он терпеть не может мнения, которое идет вразрез с его собственным. Если он скажет вам, что вы дуб дубом и полный тупица, лучше сразу соглашайтесь. И упаси вас бог ненароком коснуться темы противопоставления элементов языковой структуры! Если вы неправильно ответите на его вопрос, он может выкинуть вас в окно.

— И что, такие случаи уже были? — поинтересовался я.

— Сколько угодно! — заверила старушка.

Она перекрестила меня, и я постучался в дверь с чувством некоторого напряжения, словно заходил в палату к душевнобольному, страдающему непредсказуемыми рефлексами.

Кабинет профессора был размером с небольшой теннисный корт, и овальный стол на мощных ножках делил его пополам подобно сетке. Пол был плотно заставлен связанными стопками книг. Их было так много, что найти в этом хаосе хозяина кабинета представилось мне делом столь же сложным, как отыскать на страницах пухлого фолианта нужную иллюстрацию. Через большие, как витрины магазина, окна мощным потоком лился солнечный свет, и мириады пылинок в его лучах сверкали и искрились подобно звездочкам. В воздухе стоял крепкий запах старой библиотеки. Наконец, я услышал невнятное бормотание, а вслед за тем увидел, как за многотомной стопкой энциклопедии, похожей на небоскреб, медленно выпрямляется мужчина. Мое представление о профессоре педагогики разительно отличалось от того, что мне сейчас представилось. Это был вовсе не тщедушный старичок с клиновидной бородкой и подслеповатыми глазками. Передо мной стоял еще достаточно крепкий, плечистый муж с крупной головой, увенчанной седым ёжиком. Черты его лица были грубыми, но не лишенными той привлекательности, какой обладают волевые и умные люди. Белоснежные усы оттеняли нездешний ровный загар. Хорошо выбритые щеки лоснились и выглядели упругими. Кожа вокруг светлых упрямых глаз была покрыта рябью морщинок. Несмотря на то, что профессор одной рукой держался за поясницу, на его лице не было и тени болезненного страдания. Этот человек излучал могучее здоровье и властолюбие.

— Привет! — сказал он мне как старому знакомому и, перешагнув через книжную стопку, словно Гулливер через крепостной бастион, протянул широкую, толстопалую ладонь. Блеснул тяжелый золотой перстень. — Тут видишь, что делается — даже посадить тебя некуда. Только переехали. А я ведь говорил рабочим — сначала мебель!

Он говорил чисто и почти без акцента, обращаясь ко мне с тем добрым барским снисхожденьем, с каким умудренный жизнью ментор разговаривает с зачарованными школярами. Пожав мне руку, он сразу вернулся на прежнее место, как если бы знал меня как облупленного, включая всё то, что я собирался ему сказать.

— Ты понимаешь, не могу найти пятый том Брокгауза, — бормотал он, продвигаясь к окну и попутно раскидывая в стороны стопки книг, уподобляясь бульдозеру на мусорной свалке. — Ну? Что у тебя?

Он задал этот вопрос с привычным безразличием, будучи уверенным, что я пришел с просьбой личного характера, что мне хочется отколупнуть немножко от гранитного колосса науки, поступить в институт или же защитить диссертацию. Я понял, что буду долго смотреть на спину профессора, и его внимание на девять десятых будет сосредоточено на стопках книг, если я не огорошу его страшной новостью.

— На вас готовится покушение, профессор, — сказал я громко и отчетливо.

Эта новость, действительно, огорошила профессора, но вовсе не в той степени, какую я ожидал. Он медленно распрямился, поддерживая себя за поясницу, повернул ко мне свое холеное лицо и скептически прищурил глаза.

— Что? — протянул он с вызовом и некоторой насмешливостью, отчего вопрос прозвучал как «Чтэ-э-э?» — Какое еще покушение?

Теперь моя личность занимала доминирующую часть профессорского внимания, если не сказать всю. Он уже рассматривал меня внимательно и с любопытством.

— Вас хотят убить, — уточнил я. — Прикончить. Одним словом грохнуть.

Профессор с необыкновенной подвижностью для своей грузной фигуры шагнул к подоконнику, взял очки, надел их и снова обратил на меня проницательный взгляд.

— Что-то я тебя никак не вспомню. Какой факультет?

— Я не учусь в вашем институте.

— Ничего не понимаю, — признался профессор и сел на широкий, как атлас мира, словарь кельтиберского языка. — Ты вообще откуда?

— Я частный сыщик.

Тут вдруг профессор схватил первую попавшуюся под руку книгу и с сильным замахом швырнул ее, как мне показалось, в меня. Я успел пригнуться, и книга с глухим ударом попала в дверь.

— Кюлли, перестань подслушивать!! — рявкнул профессор, тотчас перевел взгляд на меня и доверительно, как старому другу, поведал: — До чего ж вредная баба! С утра до вечера под дверью скребется, как субретка, будь она неладна!

Я подивился чуткости профессорского слуха, но еще больше меня поразили неожиданные способности старушки.

— А я думал, что она… — произнес я и подергал себя за мочку уха.

Профессор махнул рукой.

— Когда ей надо, она услышит всё, что захочет. Не обращай внимания… Так что там против меня замышляется?

Он старался произнести последнюю фразу с небрежностью, как будто разговор шел о пустяке, но я уловил хорошо скрытую настороженность. Я сказал профессору, что располагаю сведениями о смертельной опасности, которая ему грозит.

— Да? — удивленно произнес профессор. Протянув руку, он взял откуда-то из книжных завалов стакан в серебряном подстаканнике. Кинув в рот арахисовый орешек, он отхлебнул чая и некоторое время медленно жевал, раздумывая. — Странно. Никогда бы не подумал… В голове не укладывается. А ты не ошибаешься?

— Нет.

— Чепуха какая-то, — произнес профессор. — Быть этого не может… Чая хочешь?

Мое известие скорее обидело и обескуражило профессора, чем напугало. Думаю, что он приблизительно так же отреагировал бы на сообщение, что где-то в Гондурасе живет его внебрачный сын, причем совершенный придурок и сволочь. Продолжая хрустеть орешками, которые золотистой горкой лежали на блюдце, профессор снова погрузился в размышления, время от времени кидая на меня изучающие взгляды.

— Я хочу помочь вам, — сказал я. — Но для этого вы должны как можно точнее ответить на вопрос: кто, по вашему мнению, может желать вашей смерти? Кому она будет выгодна?

Профессору не понравилось, что я столь бесцеремонно протискиваюсь к тайнам его личной жизни. Он поставил стакан на книжную стопку и скрестил на груди свои крепкие руки.

— Для начала интересно было бы узнать, откуда у частного сыщика эта глупая информация? — спросил он.

— Информация не глупая, — сдержанно заметил я. — Даже не смотря на то, что о грозящей вам опасности я узнал случайно.

Я начал терять надежду, что профессор не станет требовать от меня более конкретных сведений. Его скептицизм набирал обороты. Мое предупреждение о грозящей опасности он воспринял как личное оскорбление, и ему не терпелось узнать, кто посмел произнести этот вздор.

— Так какая сорока распустила эти слухи? Какому идиоту пришло в голову такое? Кто это так нехорошо бредит?

— Вам обязательно это знать?

— А как же, дорогой мой! Я должен знать, из какой лужи ты выудил эту информацию. И только тогда я определюсь, как к ней относиться. Может, об этом говорили по телевизору, и ты спутал КВН с новостями. Может, клоуны в цирке так пошутили. Или, допустим, ты нашел фамилию Веллс на листочке, вырванном из детективного романа…

Конечно, профессор был прав. Как всякий уважающий себя ученый, он не верил пустым словам и эмоциям. Ему нужны были только неопровержимые факты. Я бы на его месте требовал того же. Но разве я мог рассказать, что меня со всех сторон обложили убийцы, что они идут за мной по пятам? Профессор немедленно выставит меня из дома, да еще в милицию позвонит.

— Я ручаюсь, что это не шутка, — как можно убедительней сказал я.

— Нет, приятель, ответ неверный. Двойка! Твое поручительство для меня ничего не значит.

— Хорошо, — сдался я, понимая, что в этом ключе наш разговор ни к чему не приведет. — Предупредить вас об опасности меня попросила девушка.

— Девушка! — хмыкнул профессор и развернул ладони на манер чаш весов. — Вот уж исчерпывающая информация! Вот приблизительно так студенты мне и отвечают. А потом обижаются, когда я ставлю им «неуд»… У этой твоей девушки есть имя и фамилия? А чем она занимается? А какой у нее возраст, гражданство, интеллектуальный уровень?

— Ее зовут Яна Ненаглядкина, — выдал я, не в силах выдержать занудство профессора. — Ей лет двадцать пять. Больше я ничего о ней не знаю.

— Кто? — тотчас переспросил он и наморщил лоб. — Яна Ненаглядкина? Мгм… Что-то не припомню… Какой факультет, курс?

Он торопливо поедал орешки и запивал их чаем. В это время, чуть скрипнув, приоткрылась дверь, и показалось круглое лицо хозяйки.

— Яна Ненаглядкина — это девочка, которая снимала квартиру по соседству с нами, — скороговоркой произнесла старушка. — Помнишь, ты ей в стенку стучал, чтобы она музыку сделала потише?

— Ах, да, припоминаю! — кивнул профессор и сделал рукой движение, словно отогнал от себя муху. Старушка послушно прикрыла дверь. Профессор вздохнул и покачал головой. — Вот же глупое существо! Сказал же: не надо подслушивать!

Я пытался по глазам профессора выяснить, понял ли он, откуда Яна могла узнать о грозящей ему опасности. Но очки, отражая солнечный свет, казались зеркальными и были непроницаемыми. К тому же профессор решительно направился к двери и резко толкнул ее. Раздался глухой удар. Профессор закрыл дверь и принялся ходить вокруг стола, сунув руки в карманы брюк.

— Не пойму, — бормотал он. — Яна Ненаглядкина просит тебя предупредить меня об опасности… А откуда она об этом знает?

Я пожал плечами.

Профессор выглядел озадаченным, как если бы ему задали элементарную на первый взгляд задачку, но вот решить ее никак не удавалось.

— Ты знаком с Яной? — снова спросил профессор, глядя куда-то вниз, будто я валялся на полу между книг. — Где ты ее видел?

— Нет, с ней я не знаком. И встречался с ней всего один раз… — Тут я почувствовал, что начинаю нервничать и уже не могу сдержать раздражение. — Послушайте, профессор! Какая разница, знаю я Ненаглядкину или нет, где я ее видел, и сколько ей лет! Повторяю еще раз: вам грозит беда. Утверждать это у меня предостаточно оснований. Сейчас вы должны копаться в памяти и вычислять людей, от которых может исходить угроза. Есть ли у вас враги? Кто они? Почему они готовят преступление? Вот вопросы, от которых зависит ваша жизнь!

Почувствовав прессинг, профессор несколько стушевался, изобразил на лице смятую улыбку и замахал руками:

— Да о чем ты говоришь, дорогой юноша! Какие враги? Откуда у старого и доброго профессора Веллса могут быть враги?

Дверь снова скрипнула.

— Лембит, не спорь с молодым человеком… — раздался за моей спиной голос старушки, и в дверь, шелестя страницами, снова полетела книга.

— Всё, — тихо, но твердо сказал профессор, подошел ко мне, взял под локоть и подвел к окну, подальше от двери. — Откровенность за откровенность. Я тоже не хочу, чтобы со мной играли втемную. Отвечай коротко и по существу заданного вопроса: где и при каких обстоятельствах ты разговаривал с этой… как ее там… с Яной Ненаглядкиной?

Я вздохнул. Вот что значит иметь дело с профессиональным преподавателем! Коротко и по существу. По-другому он разговаривать не желает.

— Вы что-нибудь слышали о реабилитационном центре «Возрождение»? — спросил я.

— Потише, пожалуйста, — шепнул профессор и покосился на дверь. — Как ты говоришь? «Возрождение»? Ничего не слышал. Подобных центров, которые выжимают из населения деньги, на Побережье расплодилось несчетное количество. Что это? Приют для бывших зеков?

— Нет, это что-то вроде психиатрической лечебницы. Там лечатся те, кто пытался покончить собой. Ваша бывшая соседка Яна Ненаглядкина проходит там курс лечения.

— А разве она пыталась покончить собой? — пробормотал профессор, но никакого сострадания на его лице не отразилось. Что ему до бывшей соседки, образ которой почти не сохранился в его памяти. Он нахмурился, покачал головой и пробормотал: — Чёрт знает что! Такая молодая, а уже берет на душу смертный грех… Ну, бог с ней! И как же ты встретился с ней?

— Два дня назад я случайно оказался в этом центре, — продолжал я, переходя к самой трудной части объяснения.

— Вот как? — профессор вскинул брови и посмотрел на меня, как мне показалось, с брезгливым сожалением. — Тоже пытался отправиться на тот свет?

Я отрицательно покрутил головой и перешел на шепот:

— Меня привезли туда по ошибке. Врачи решили, что… В общем, это всё не относится к делу. Я не захотел ночевать в этом центре и стал искать выход. Так получилось, что я оказался на втором этаже…

Орешки закончились, но профессор этого не заметил, потянулся к блюдцу и опрокинул его.

— Так, — монотонным голосом говорил он, кивая головой, словно подтверждая, что я отвечаю правильно. — На втором этаже… Дальше что?

— И там встретил Яну…

— Где там? — с некоторым раздражением перебил профессор. — На лестничной площадке? В коридоре? В палате? В дамской уборной?

Менторская дотошность продрала меня до самых печенок, но я смиренно ответил:

— В коридоре. И там она мне сказала…

— Дословно! — снова перебил профессор. — Что сказала?

— Она сказала: «Передайте профессору, чтобы отменил поездку и никуда не выезжал. Это смертельно опасно для него».

— Только и всего?

— Разве этого не достаточно?

Профессор нахмурил лоб и принялся щелкать пальцами по обложке толкового словаря Даля.

— Кто-нибудь, кроме тебя, мог слышать эти слова? — спросил он после недолгого молчанья.

— Нет. В это время в коридоре никого больше не было.

Профессор снова помолчал.

— Значит, она больше ничего тебе не сказала? — подвел он итог.

— Больше ничего.

— И не разъяснила, какая опасность мне угрожает?

— Не разъяснила.

— А ты как думаешь, какая опасность мне угрожает?

— Понятия не имею! — не слишком вежливо ответил я. — Для того я к вам и пришел, чтобы разобраться в этом. Поймите, мне больше ничего не известно. Ваша жизнь для меня сплошные потемки. Только вы можете разобраться, кто и почему вам угрожает.

Профессор взял стакан в руки, заглянул в него и поставил на место. Затем поднял на меня испытывающий взгляд.

— В самом деле? — недоверчиво спросил он. — Ты действительно не знаешь, какую опасность имела ввиду Ненаглядкина?

— В самом деле, — произнес я, чувствуя, что моему терпению приходит конец.

— Что ж ты даже не поинтересовался?

Он начал действовать мне на нервы. Я стиснул зубы и процедил:

— Вы правы… Мне снова придется посетить этот центр и выяснить у Яны, что она имела ввиду.

Профессор шлепнул ладонью по томику практической психологии, уставился в окно и тихонько замурлыкал какой-то легкомысленный мотивчик.

— А зачем тебе это надо? — спросил он, не оборачиваясь. — Ты меня предупредил. Спасибо. Я обязательно прислушаюсь к твоим советам… Сколько я тебе должен?

Я не сдержался и крепко схватил профессора за запястье. Глядя ему в глаза, я жестко произнес:

— Вы должны мне слишком много, у вас денег не хватит расплатиться! Из-за того, что мне стало известно о готовящемся на вас покушении, меня трижды пытались убить! Стреляли из трех видов оружия! И наверняка будут стрелять снова и снова, до тех пор, пока не всадят мне в лоб пулю. Но мне этого не хочется, профессор! К чему мне из-за ваших проблем нырять в могилу? Совсем ни к чему. И у меня теперь нет другого выхода, как искать ваших недоброжелателей, потому что они стали и моими недоброжелателями тоже. И я буду искать их всеми возможными способами и с тем упорством, с каким бы защищал свою жизнь.

Профессор терпеливо дослушал мой эмоциональный всплеск до конца, и лишь потом высвободил свою руку. Потирая покрасневшее запястье, он некоторое время молчал и хмуро смотрел на несвежие концы бинта, выглядывающие из-под рукава моей рубашки.

— Я не знал, что дело приняло такой оборот, — наконец, сказал он. — Трижды стреляли? Чудовищно… Конечно, я косвенно виноват перед тобой. Хотя не понимаю, как мог бы уберечь тебя… Конечно, конечно, я обязан тебе помочь… Дай мне только сосредоточиться. Что же я могу для тебя сделать?

— Если вы ответите на мои вопросы, то поможете не только мне, но и себе.

— Да, это так. Конечно, конечно… Задавай вопросы. Спрашивай. Любые вопросы! Я буду откровенен.

— Куда вы собираетесь ехать?

Должно быть, я произнес эти слова излишне громко, и любопытная хозяйка не преминула напомнить о себе. Скрипнула дверь.

— В Испанию, — за профессора ответила старушка.

Профессора даже передернуло. Он шумно задышал, его ноздри напряглись, как у коня, который только то проскакал несколько километров наметом.

— М-да, конечно в Испанию, — подтвердил он. — Конечно. Куда ж еще? Если об этом знает бабушка Кюлли, то скоро будет знать всё Побережье, а не только какая-то там Ненаглядкина.

— Я рассказала Яночке об этом еще месяц назад, — в дверную щель оправдывалась хозяйка, не рискуя зайти в кабинет. — Была чудная погода, мы стояли на балконах — каждая на своем — и говорили о курортах средиземноморья. Яночка мечтала побывать в Италии. Она просто бредит художниками эпохи итальянского возрождения и поэзией Данте. И я, коль зашла речь о средиземноморье, сказала, что в Италии ты был раз пять, а в Испании раза три, и вот скоро снова поедешь.

— Уйди с глаз моих долой! — процедил профессор, и как только дверь захлопнулась, с укором посмотрел на меня: — Я же просил тебя говорить шепотом. Что ты орешь, как на митинге в защиту прав глухонемых?

Я извинился, сел на подоконник, чтобы быть ближе к профессору, и задал следующий вопрос:

— Вы едете отдыхать?

— Что ты, какой отдых! Меня пригласили выступить с докладом в мадридском клубе любителей восточной поэзии. Есть такая организация, в которую входят бойкие старушки с фарфоровыми зубами. Они выучили несколько четверостиший из «Лейли и Меджнуна» Низами Гянджеви, и возомнили себя знатоками и любителем восточной поэзии. Ничего они не знают. Это просто блажь и причуда закрытого клуба толстосумов.

Профессор чем-то напоминал мне могучий «Боинг», оторвавшийся от взлетной полосы и круто взявший курс в небо. Мадридская литературная богема, к которой устремился лайнер, представлялась мне некой облакоподобной субстанцией, которую ни понять, ни достать невозможно. Но каким боком состыкуется с этой субстанцией Яна Ненаглядкина, припевочка, бэк-вокалистка, пределом мечтаний которой было стоять на сцене прокуренного подвала за спиной своего тщедушного кумира? Откуда она могла узнать, что именно от клуба любителей восточной поэзии исходит смертельная угроза профессору Веллсу?

— Вы знаете этих людей, которые вас пригласили? — спросил я.

Профессор хмыкнул, вытер платком крепкую шею.

— Как тебе сказать? В этом клубе я буду выступать в третий раз. Кого-то знаю лучше, кого-то хуже. Представь мелких, сухеньких, белоголовых, как пломбир в рожке, старушек. По-моему, половина из них уже выжила из ума и дано пребывает в раю. Есть очень богатые особы, которые кокетничают со мной только ради того, чтобы я обратил внимание на бриллиантовые серьги и подвески. Есть дамы попроще… Это своеобразный контингент, похожий на стадо овечек. Но ты заставил меня задуматься о некой угрозе, которая от этого стада якобы исходит. До тебя подобные идиотские мысли мою голову не посещали.

Я согласился с профессором, что эта мысль, безусловно, идиотская, и подумал о том, что мне не хватит ни денег, ни сил отработать версию с выжившими из ума мадридскими миллионершами, распутать кружевной клубок флюидов, которыми они опутали профессора. Какие титанические усилия потребуются на то, чтобы среди целого поля божьих одуванчиков вычислить злодейку!

Увы, ничем профессор мне не помог. Мне оставалось дать задний ход и попытаться снова встретиться с Яной Ненаглядкиной, чтобы вытрясти из нее всё, что она знает о готовящемся преступлении… Абсурд! Эта информация мне была нужна для того, чтобы обезопасить свою жизнь. Но источник информации — Яна — находился там, где моя жизнь будет подвергаться наибольшей опасности. Всё равно, что спросить совета у палача, который старательно намыливает тебе шею: «Дружище, а как бы мне избежать казни?»… На душе у меня стало темнее ночи. Я даже не смог скрыть тоскливое выражение на лице, и профессор не преминул заметить:

— Что это ты сморщился, как печеное яблочко?

— Вам следовало бы проявить благоразумие и отказаться от поездки, — произнес я. — Хотя бы временно, пока я снова не встречусь с Яной и не выпытаю у нее подробности.

— Отказаться от поездки? — фыркнул профессор, горделиво выпрямляя спину и расправляя плечи, словно желая продемонстрировать мне свою несгибаемую волю и упрямый нрав. — Это невозможно! У меня уже билет на руках, меня ждет интеллектуальная элита Испании!

— Как знаете, — устало сказал я. — Моё дело предупредить вас…

Как раз в этот момент я случайно глянул в окно и оторопел. На моих глазах через кирпичный забор во двор перемахнул кряжистый молодой мужчина в синем спортивном костюме. Несмотря на крупное тело, он проделал этот трюк с ловкостью гимнаста, и уже через мгновение исчез за густыми свечками туй, но я успел заметить большие темные очки, закрывающие едва ли не пол-лица и закрепленную на его голове гарнитуру мобильной связи «хэнд-фри».