Завещание волка

Андрей Дышев, 2008

На своей вилле в приамазонской сельве умирает престарелый наркобарон, чье состояние исчисляется миллиардами долларов. Рядом со стариком весело щебечет очаровательная девочка. Это Клементина, единственная наследница миллиардера. Тучи сгущаются над ними. Вокруг ходят подельники, сверкают алчными глазами. Стая злобных убийц! Наркобарон понимает, что внучка, оставшись одна, не выживет. Сомнут хрупкий цветочек, растопчут, сожрут. На свете есть только один человек, способный ее защитить. Это отец Клементины, бывший десантник Кирилл Вацура, живущий где-то очень далеко, в холодной стране под названием Россия. Сюда его! Немедленно! Доставить любой ценой и в любом виде! Только он спасет свою дочь и окружит ее любовью и заботой! Только он порвет глотки алчной своре, готовой ради наследства наркобарона на все!

Андрей Дышев

* * *

Глава первая. Колумбия. Верховье реки Инирида

Врач затянул манжетку и принялся качать резиновую грушу. Августино Карлос почувствовал, как грубая ткань защемила его тонкую, легкоранимую кожу и поморщился.

— Не надо, — сказал он.

Узколицый, с черной клиновидной бородкой врач качнул головой и послушно стянул манжетку. Затем он поднял с травы провонявший лекарствами чемоданчик, щелкнул замками и замер в позе слуги.

«Нет, это не врач, — подумал Августино. — Он смотрит на меня как официант и ждет, что я ему скажу».

А что мог сказать старый человек, сидящий в инвалидной коляске и чувствующий приближение смерти? Что очень-очень устал? Что его знобит даже в сильную жару? Что он смотрит на суету окружающих его слуг, как на суету муравьев, которые строят свой муравейник на берегу реки и не догадываются о надвигающемся муссонном половодье?

Августино вяло махнул рукой и прикрыл глаза. Он не слышал, как врач удалился. Пора прекращать этот глупый ежедневный моцион. Смерть не остановишь. Смешно делать вид, будто он собирается жить вечно. Это раньше он был уверен, что деньги могут все, что они обладают безграничной властью и силой.

Он смотрел в прошлое и видел себя суетливым человечком почему-то с короткими ножками и огромным массивным носом. Таких обычно рисуют в мультфильмах. Земной шар — блестящий голубой мячик — медленно плывет в пустоте, а по нему бегает коротышка с большим носом…

Августино открыл глаза и тряхнул головой. Это видение было невыносимо. Он посмотрел на свой роскошный белый особняк, фасад которого проглядывал сквозь ровный строй пальм, и вдруг с отчетливой ясностью понял, что он ему не принадлежит. Ни особняк, ни парк, ни оранжевый с белыми полосами самолет, ни целая армия охранников и обслуживающего персонала ему не принадлежали. Потому что он покидал этот мир, и ничего не мог взять с собой. Мысль эта была настолько мучительной, что Августино тихо застонал и прикусил губу. Перед ним немедленно выросла фигура бронзоволицего слуги с подносом. На подносе стоял стакан с соком.

Вот так. Чувства лучше не проявлять. Эта свора вышколенных слуг реагировала на малейший звук. На их лицах было всегда одно и то же подобострастное выражение. Одна и та же маска. Все вокруг лживо. Они ждут его смерти. У них текут слюни в ожидании огромного пирога.

— Пошел вон, — тихо произнес Августино.

Слуга поклонился, будто высказал благодарность, и торопливо пошел по лужайке, которую окружали овальные, похожие на гигантские зеленые яйца, кусты. Ничего человеческого. Робот. Неужели он не испытывает никаких чувств? Неужели ему не хочется грубо ответить: «Когда же ты отдашь Богу душу, старая дряхлая сволочь? Когда же тебя черти окунут в кипящую смолу?»

Звонкий детский смех заставил Августино вскинуть голову и посмотреть на альпийскую горку, ощетинившуюся разнокалиберными кактусами и украшенную декоративным водопадом. По шлифованным камням прыгала пятилетняя Клементина, его единственная внучка и наследница. Она была в желтом бумажном комбинезоне, разрисованном цветами и зайцами. Размахивая битой для гольфа, девочка пыталась огреть надувной шарик, на котором кто-то из нянек нарисовал смешную улыбающуюся физиономию.

Августино почувствовал, как защемило в груди сердце. У него не было слов, которыми бы он мог выразить свою любовь к девочке и всю глубину своей тоски. Он медленно уходил из этого мира, а она оставалась. Оставалась совершенно одна, в окружении жестоких и тупых людей, которые думали, что они вечны на земле, и что деньги могут сделать все. Ее мать Валери погибла несколько лет назад на пароме «Пярну», когда перевозила из Эстонии в Швецию очередную партию кокаина. А отец Клементины…

Августино нахмурился, вялым движением рук поправил на коленях плед. Где сейчас этот бойкий русский парень, который в то знойное лето смог пешком пройти через сельву, миновать несколько эшелонов охраны и ворваться в кабинет Августино? Чудак! Самоубийца! Как говорят русские, совершенно отвязанный человек. «Крэзи» на американском сленге. Августино столько лет враждовал с ним, что успел полюбить его, невзирая на бесконечную разницу между ними. Если бы этот парень был бы сейчас рядом, в числе самых преданных помощников, то Августино ушел бы в мир иной с чистой душой. Этому парню можно было бы отдать Клементину с ее колоссальным состоянием. А всей этой дьявольской фабрикой с плантациями коки и химическими лабораториями пусть давится свита лизоблюдов. Но самое ужасное заключалось в том, что этот парень находился не только на другом конце света…

Шарик плавно опустился на колени Августино. Старик взял его и осторожно приподнял, глядя на нарисованную улыбку. Его глаза повлажнели, а душа размякла, словно тесто. Так с ним случалось всегда, когда он прикасался к игрушкам и всяким другим предметам, согретым руками девочки.

Клементина кинула биту на траву, с размаху шлепнула ладонью по шарику и присела у коляски.

— Гуно, — сказала она, на свой лад сократив его имя. — Почему ты опять грустный?

Она положила голову на колени старика и стала водить пальцем по замысловатому рисунку на пледе. Августино даже дышать перестал. Осторожно, будто боясь спугнуть редкой красоты птицу, он коснулся темных, блестящих на солнце волос девочки. Но она уже забыла про дедушку. Она увидела шарик, который увлек за собой легкий ветер, и вспомнила о своей игре.

«Они убьют ее, — подумал он с ужасом, глядя на то, как Клементина гоняет битой по газону шарик. — У меня нет другого выхода. Только он сможет уберечь ее…»

Эта мысль была навязчивой, и не давала ему покоя уже несколько месяцев. Он опустил руки, взялся за гладкие хромированные ободья колес и не без усилий провернул их. С каждым днем ему становилось все тяжелее вращать колеса, и он с покорностью и даже с интересом наблюдал, как быстро покидают его силы. Теперь его вдруг обуял страх. Августино стиснул зубы и надавил на ободья еще с большей силой. Он катился по лужайке, доказывая самому себе, что еще силен, что может передвигаться без посторонней помощи, что смерть не настолько близка, чтобы начать читать отходную молитву.

На его лбу выступили капли пота, сердце едва ли не выпрыгивало из груди, а он все крутил и крутил колеса, заставляя коляску резво катиться к дому. Клементина восприняла это как призыв к игре, оставила шарик и легко догнала коляску.

— Ага! — восторженно крикнула она. — Хочешь наперегонки?!

Она бежала впереди его, танцуя и кружась. Августино видел только ее, и ему казалось, что он отстает, что девочка неумолимо отдаляется. Тонкие колеса крутились все быстрее, трава шелестела на спицах, старик задыхался…

И тут одно колесо наехало на бордюр дорожки. Коляска подскочила и перевернулась. Августино упал на дорожку.

— Гуно, миленький! — с испугом крикнула Клементина и прижала ладони к щекам.

К нему уже бежали со всех сторон. Августино сделал попытку приподняться, но перед глазами все плыло и заливалось матовой пеленой.

Двое охранников, которые подбежали первыми, подняли легкого, почти невесомого Августино и посадили на коляску.

— Дедушка… — тихо поскуливала Клементина.

Ему было очень жалко ее. Он смотрел на ее слезы и качал головой. Он ненавидел себя за то, что невольно заставил внучку плакать. Врач уже бежал по газону вместе со своим чемоданчиком. Подлетев к Августино, он кинул на траву чемоданчик, открыл его и стал торопливо подворачивать рукава рубашки.

— Всем отойти! — крикнул он. — Положите его на траву и отойдите!

Он не разобрался, в чем была причина переполоха. Он решил, что Августино умирает, и мобилизовал все свое лицемерие, на какое только был способен.

— Ничего не надо, — тихо ответил Августино и протянул руки к Клементине. Девочка, напуганная суетой взрослых, всхлипывала и несмело приблизилась к старику.

— Уйдите все. И позовите ко мне Мэнгри, — добавил Августино.

Сорокалетний негр Мэнгри, уволенный несколько лет назад из ВМС США за аморальную связь с подростком, руководил личной охраной Августино. Ожидая, пока он подойдет, старик взял Клементину за руку и посмотрел в ее необыкновенные для колумбийцев голубые глаза.

— Ты помнишь, я рассказывал тебе про твоего отца? — спросил он.

— Помню, — кивнула девочка и пальцами изобразила человечка, который шел по костлявой руке Августино. — Он храбрый и красивый. А волосы у него светлые, как у янки. Зато глаза мои! И живет он где-то далеко-далеко…

— Ты правда помнишь его лицо?

— Правда, Гуно. Я даже с закрытыми глазами его помню.

Фотография русского парня хранилась в большой книге сказок Андерсена, которую девочке по вечерам читала гувернантка из Лондона.

Августино почувствовал, как у него вдруг онемел язык. Маленький человечек, созданный пальчиками девочки, дошел до локтя Гуно и стал возвращаться обратно. Как спросить? А вдруг она не захочет с ним встречаться? Вдруг она испугается его?

— Гуно, какие у тебя волосатые руки! И мой человечек заблудился в сельве. Он не может пробиться через мангровые заросли…

«Господи! — подумал Августино. — Не дай этому ангелу узнать, сколько крови на этих руках и сколько денег через них прошло».

— Скажи, Клементина, — произнес Августино, убирая руки под плед. — А ты хотела бы увидеть своего отца?

— Хотела бы… — шепотом ответила девочка. Но она думала о другом. На обод колеса села перламутровая брассолида. — Бабочка! Замри!.. Ну что ты все время дрожишь! Ты ее испугал!

Августино отпустил Клементину. Девочка, уподобляясь бабочке, стала бегать по лужайке, кружась и размахивая руками. Кто для нее отец? Почти что сказочный герой из книжки Андерсена, «храбрый и красивый». Поняла ли Клементина, что Августино спрашивал серьезно?

Подошел Мэнгри. В сравнении с бледным и немощным Августино негр казался свирепым чудовищем. Походка его была танцующей, тело плавало, как у угря, выброшенного на песок — начальник охраны никогда не вытаскивал из ушей крохотные динамики и не выключал поясной плеер. Челюсть его безостановочно двигалась, белые зубы энергично месили жвачку.

— Слушаю, шеф, — сказал Мэнгри.

Августино минуту пристально смотрел на подвижные, словно ускользающие белки глаз. Эта бездумная груда мышц станет главным молохом, когда начнется драка за власть. У Мэнгри, как у крокодила, напрочь отсутствовал рефлекс доброты. Если его хорошо кормить, он будет исправно убивать всех, кто не в состоянии кормить его еще лучше. Это была похожая на человека машина, запрограммированная на убийство. Когда-то Августино считал его одним из самых своих преданных людей.

— Скажи, Мэнгри, — произнес Августино. — Ты помнишь, как четыре года назад на виллу удалось пробраться одному ненормальному русскому?

— Я слышал об этой истории, шеф, — тотчас ответил Мэнгри. — К сожалению, в то время я был в Боготе, вербовал людей. Иначе он бы не пробрался.

— Ты можешь выяснить, кто из охранников дежурил тогда у моих дверей?

Мэнгри думал, танцуя.

— Его уже давно нет в охране, шеф. По-моему, он сейчас работает на плантациях.

— Найди его и приведи ко мне.

Мэнгри показал белые зубы и чавкнул.

— Если вы хотите его наказать, то лучше поручите это мне, — сказал он и опустил руку на револьвер, торчащий из поясной кобуры.

«Не припомню, чтобы когда-либо раньше Мэнгри давал мне советы» — подумал Августино, закрывая глаза ладонью, будто погружаясь в дремоту. Он услышал, как начальник охраны повернулся и, задев кустарник, неровным шагом пошел по дорожке.

Никто не должен был знать, что он задумал. Никто. Такова будет последняя воля Седого Волка, как называли его местные индейцы и золотоискатели.

К вечеру дневная жара спала, а воздух стал тягучим и влажным, как в бане. Но Августино любил это время суток больше всего. Ему было комфортно и дышалось легко. Узкоглазый массажист старательно разминал все еще упругие мышцы Августино, обильно смазывая свои ладони кремом. Августино лежал на топчане под сетчатым навесом с закрытыми глазами и чувствовал, как тело медленно оживает под руками китайца, как вконец обленившаяся жизнь радостно струится под кожей, подобно ручьям после ливня.

Гувернантка гуляла с Клементиной где-то неподалеку, и до слуха Августино временами доносился звонкий голос девочки. «Если бы я чаще слушал детский смех, — подумал Августино, — может быть, моя жизнь сложилась бы по-другому».

Он уже не сомневался в правильности своего решения. Но если бы год назад кто-нибудь стал убеждать Августино в необходимости вернуть девочку отцу, Августино только бы рассмеялся. Отдать свою единственную наследницу русскому авантюристу, помешанному на борьбе с наркотиками? Да лучше позволить удочерить Клементину брату Мэнгри, чернокожему пилоту Раю, который уже полгода добивается этого!

Китаец тонкой струйкой вылил ароматное масло на спину Августино. Старику стало щекотно, и он повел лопатками. «Во-первых, он ее отец, — думал он, будто мысленно убеждал кого-то. — А во-вторых…»

Именно это «во-вторых» было тайной Августино. Он оставлял Клементине баснословное состояние. Колоссальные суммы были легализованы на продаже каучука и кофе и лежали на счетах в европейских банках. Сотни миллионов долларов были завещаны Клементине и ее отцу.

Крепкие пальцы массажиста пробежались по позвоночнику. Августино почувствовал боль и локтем оттолкнул от себя китайца. Никому нельзя верить. Что на уме у этого человека с вечной улыбкой на лице? А вдруг он так же легко и виртуозно станет массировать шею Августино и неожиданно сожмет свои сильные пальцы?

Китаец помог одеть Августино белую льняную рубашку и усадил его в коляску. Вот так, теперь намного спокойнее. В коляске Августино чувствовал себя так, как раньше в бронированном автомобиле с «кольтом» в руке. Ему надо быть очень осторожным. И поменьше доверять персоналу. Кто принимал на работу этого китайца? Кто его проверял? А какие у него рекомендации?

Августино увидел Мэнгри. Начальник охраны, раскачивая из стороны в сторону плечами, шел по красной дорожке, змейкой вьющейся между клумб. За ним, припадая на левую ногу, торопился коренастый крепыш в черной майке без рукавов, покрытой белыми солевыми разводами. В его слегка сутулой фигуре еще можно было угадать недюжинную силу, но огрубевшее лицо выдавало чрезмерное пристрастие к алкоголю. Черные длинные волосы были схвачены на затылке легкомысленным красным шнурком. Привыкший к тяжелой работе в зарослях коки, он чувствовал себя неуютно на постриженном газоне среди клумб и кустов, и потому старался не отставать от негра. Тем не менее, ни страха, ни подобострастия на его лице не было.

— Вот он, — сказал Мэнгри, остановившись перед коляской Августино, и подтолкнул хромого в спину.

— Что у тебя с ногой? — спросил Августино.

— Разрывная пуля, — улыбнувшись, ответил хромой. — Пятку оторвало к чертям собачим. Кость стала на дюйм короче. Но это мне не мешает ходить и бегать.

— Как тебя зовут?

— Линчо, хозяин.

— Ты помнишь русского, который прорвался ко мне в кабинет?

Линчо скривил лицо, насупил брови и потеребил косичку.

— Помню, хозяин. Он мне тогда еще зубы прикладом выбил.

И в подтверждение своих слов он оттянул нижнюю губу и приоткрыл рот.

— Ты смог бы его опознать?

— Конечно, хозяин! — заверил Линчо и посмотрел по сторонам, полагая, что сейчас откуда-то из-за кустов появится русский, который когда-то выбил ему зубы.

Августино рассматривал блестящее от пота коричневое лицо Линчо. Конечно, он производит впечатление легкомысленного оболтуса, для которого существуют лишь две неоспоримые ценности: ром и женщины. Зато он добрый. Работа на плантации охлаждает горячие головы. И это хорошо, что охлаждает. Не наломает дров в отличие от Мэнгри.

— Поедете в Россию, — сказал Августино. — И доставите этого русского сюда.

— Живого или мертвого, — сверкнув зубами, добавил Мэнгри.

Августино кинул на него жесткий взгляд. Волна ненависти накатила на сердце, и старик почувствовал, что ему не хватает воздуха. Этот труподел опять позволяет себе словоблудие! Его надо отогнать от виллы, как пчелу от стакана с ликером. Он здесь слишком опасен.

— Живого! — произнес Августино. — Жи-во-го! И чтобы ни один волосок не упал с его головы!

Какой странный и неприятный взгляд у Мэнгри! Кажется, что на его лице черная маска, и сквозь прорези белеют жестокие глаза. Как пытливо он смотрел на Августино, словно пытался прочесть его мысли. А эта вечная насмешка на его полных фиолетовых губах! Нет, он не может догадываться. Ни одна живая душа не посвящена в замыслы Августино.

— Ясно, хозяин, — ответил Мэнгри. Он поднимался с пяток на носки, сгибал поочередно колени, рисовал руками круги в воздухе. Непрекращающийся идиотский танец. — Ни один волосок…

— Старшим будет он, — сказал Августино, направив кривой палец на Линчо.

Вот теперь Мэнгри забыл про музыку. Он замер, с недоумением глядя на Августино.

— Что?! Вот этот…

— Да! — крикнул Августино и ударил рукой по подлокотнику.

— Ну, хозяин, вы…

— Как сказал, так будет! — снова оборвал его Августино.

По губам Мэнгри пробежала едва заметная усмешка. Он сплюнул под ноги и, повернувшись, пошел напрямик по газону к особняку. Августино некоторое время смотрел ему вслед. Правильно ли он сделал, что нанес такой удар по самолюбию начальника охраны? Как бы то ни было, Августино не привык отказываться от своих слов. Будет так, как он сказал. Мэнгри надо разоружать, отбирая у него власть. И делать это постепенно и постоянно. Иначе, может прийти время, когда будет поздно что-либо предпринимать.

— Я дам тебе много денег, — произнес Августино, опустив голову на грудь. — Тебе помогут надежные люди. И не спускай глаз с Мэнгри. Этот русский мне нужен живым и невредимым.

— Я понял, хозяин, — ответил Линчо.

— Все, иди! — произнес Августино и вяло махнул рукой.

Вспышки гнева всегда отнимали у него много сил. Сейчас, когда его тело было налито свинцовой тяжестью, это было особенно заметно. Августино закрыл глаза. В сознании мельтешили цветные пятна. Он как наяву видел Клементину. Девочка бегала по краю пропасти. Легкий ветер гнал надувной шарик к краю обрыва. Девочка бежала за ним и смеялась… Августино поднес дрожащую руку ко лбу. Все люди одинаковы, как куклы. В голове опилки, в теле тряпки. В двадцать он думает, что будет жить вечно. В тридцать — что у него еще очень много времени, чтобы исправить ошибки молодости. В сорок он воспринимает себя гранитным монолитом, который никому не сломать и не скинуть с пьедестала. А потом он просто закрывает глаза, чтобы не портить настроение очевидным. И лишь к старости начинает думать о Боге и ужасаться, каким глупым был, и что вся жизнь — одна большая ошибка… Но у него еще есть время! Он сделает то, что задумал. У него хватит на это и сил, и воли. И сил, и воли…

Августино дернулся, словно хотел разорвать бумажную обертку, в которую его завернули, и попытался встать с коляски… Он может! Он еще на многое способен!