Теология публичного пространства

Андрей Дударев, 2017

Современный верующий человек испытывает известную «ностальгию по настоящему»… В теологическом смысле это означает, что удовлетвориться только великими событиями Священной истории он не может и не хочет… Он хочет быть соучастником Божественной жизни «здесь и сейчас». Однако как ему осмыслить настоящее? Большинство сильных умов занимается как раз анализом прошлого. Считается, что настоящее – удел людей легкомысленных, новостных дикторов и публицистов, а глубина и высота становятся заметны лишь с некоторой дистанции… В данной книге собраны попытки автора участвовать в публичном пространстве общения на церковные и околоцерковные темы последних лет. Он размышляет и о старых (но окончательно не решенных) вопросах (как, например, вопрос взаимоотношения Церкви и государства), и о громких духовно-политических резонансных событиях, касается сугубо современных реалий (как, например, духовное движение, возглавляемое священником Георгием Кочетковым). Несмотря на кричащую пестроту современной церковно-общественной палитры, думается, за этим смешением красок можно попытаться увидеть в незримой глубине свет вечности, и может быть тогда откроется в происходящих событиях сила и премудрость Божья?

От «сакральности» власти к сакральности жизни

Допустимо ли использование библейских смыслов, связанных с темой сакрального, применительно к нашему времени? И в чём именно эти библейские смыслы заключаются? Попробуем поразмышлять об этом.

В последнее время в связи с периодом выборов и предстоящей инаугурацией президента вновь в том или ином виде появлялась в СМИ тема сакральности власти. Говорят, например, что «нам русским трудно жить без сакральности власти. Практически невозможно. Не потому, что мы холопы, а потому, что через власть, которая «всегда от Бога», хотим получить водительство Божие. Хотим, чтобы властитель был не только сильным, но добрым, справедливым, правящим по совести»^[1]. При этом предполагается, что, поскольку президентская власть — власть с довольно большими полномочиями, то и относиться верующему человеку к этой власти нужно соответственно тому, как об этом свидетельствует нам Писание. Обычно здесь приводят известные слова апостола Павла «нет власти не от Бога» (Рим. 13:1) или вспоминают, что библейские цари Давид и Соломон были не только правителями, но и, очевидно, любимыми и водимыми Богом людьми, а, значит, царь, властитель (или в нашей исторической действительности — президент) — если и не говорят, то подразумевают апологеты сакрального отношения к власти — помазанник Божий.

Однако попробуем всё-таки пристальнее всмотреться в Священную историю (мы в данном контексте будем говорить об иудео-христианской традиции). И обратим внимание на то, как тема сакрального присутствует в ней. И допустимо ли использование библейских смыслов применительно к нашему времени?

В Священном писании сакральное в народе Божьем тождественно священному, святому (можно ещё говорить о сакральном применительно к языческим культам, но это не наш случай). Тема священного связана с темой отделенного и освященного. Можно говорить о священном пространстве и священном времени, священниках и избранниках Божиих.

В Ветхом завете с темой священного пространства неразрывно соединена тема присутствия Божьего. Так, Бог открывается Моисею у горы Синай (Исх 3:1–6), и поскольку Моисей приближается к тому месту, где является слава Божья, это место становится в тот момент времени святым (Бог Моисею велит снять свою обувь). Далее, присутствие Божье, слава, почиет сначала в Скинии, а затем в Святом Святых Ветхозаветного Храма. При этом сам народ Израиль получает статус святого народа, т. е. народа, взятого в удел, отделенного от прочих народов. Этот народ обязан соблюдать законы чистоты, чтобы принять освящение, т. к. освятиться согласно ветхозаветным ритуальным правилам может только чистое. Само освящение народа происходило посредством священников в Храме. И через освящение священное пространство расширялось на весь народ, если только этот народ оставался верен Господу. В этой связи все служения и дела в границах этого народа получают сакральный (священный) статус. В том числе и царское служение (хотя не только оно). Поэтому сакральность власти в ветхозаветное время в том числе в период, последующий за эпохой судей — когда само появление царской власти Богом характеризуется как уступка злу (1 Цар. 8:1–22) — неразрывно связана с сакральностью (священством) всего народа и в отрыве от этого священства народа не существует.

Конечно, в Библии упоминаются и другие, не входящие в народ Божий властители такие, как персидский царь Кир, вавилонский царь Навуходоносор, халдейский царь Дарий, Александр Македонский и многие другие. О них тоже — опираясь на так называемый монотеистический принцип единства всего бытия, согласно которому все силы в мире находятся в «руке Божьей» — можно говорить как об особых, избранных людях, через которых Господь творит свой промысел, наделяя этих «избранников» огромными властными полномочиями. Но в отрыве от священного пространства, о котором мы говорили в предыдущем абзаце, и, соответственно, от народа Божьего все эти властители находятся как бы на «изнанке» Божественного промысла, не входя в глубинные внутренние отношения богообщения, как это мы наблюдаем, когда речь идет об избранниках Божьих в Израиле. Их статус в жизни избранного народа — «технический», они лишь олицетворяют внешнюю силу Божью, «мышцу Господню», но нет совершенно никаких оснований говорить о каком бы то ни было духовном авторитете этих людей.

В новозаветное время священное пространство динамически перемещается вместе с общиной учеников Христовых. Одно из древних пониманий слов молитвы «Отче наш» «да приидет Царствие Твое» означает: да придет Царство Твое (т. е. священное пространство в нашем рассуждении) туда, куда мы придем. Это означает, что Царство Божье и сакральная община (церковь) в этом смысле тождественны (через церковь человек имеет возможность приобщиться небесной жизни). Теперь в эту сакральную общину открыт вход язычникам: «что Бог очистил, того ты не почитай нечистым» (Деян.10:15). Причем в общинном собрании происходит и освящение — через нового Первосвященника, воскресшего Господа Иисуса Христа. Одна из главных евхаристических молитв: «ниспошли Духа Твоего Святого на нас» (русский перевод). В исторической перспективе святое пространство особого действия Духа Божьего призвано распространиться на все народы. Евангельский образ закваски (Мф. 13:33) очень красноречиво иллюстрирует это. Тот, кто находится внутри священного пространства (церкви), находится как бы внутри действия Божественного промысла, он на пути жизни. Но по-прежнему остается ещё «изнанка» Божественного промысла с целым сонмом таких же «технических» властителей, как это было и в ветхозаветные времена.

Поэтому слова апостола Павла «нет власти не от Бога» (Рим. 13:1) нужно понимать, на наш взгляд, в том смысле, что не всё находится в зоне нашей ответственности. Не всегда можно повлиять на социальный порядок или на те или иные объективные условия существования. И в этом смысле разумнее не восставать против власти прямо («отдавайте кесарево кесарю» (Мф.22:21), а «возделывать» то пространство жизни, которое доверено лично тебе, и за которое ты хоть как-то можешь отвечать. И в этом смысле статус правителей, о которых говорил апостол Павел, — такой же как в ветхозаветное время, т. е. это всё та же несакральная, но с властными полномочиями череда киров, Навуходоносоров и дариев…

Можно говорить, что изменение отношения к власти и властителям в христианском сознании начинается со времен императора Константина Великого (272–337 гг.), который наряду с организацией нового государственного устройства сделал христианство господствующей религией во всем римском государстве. С этого времени стало возможным называть того или иного правителя христианским, т. к. у христианства уже был официальный государственный статус. Однако важно заметить, что сам Константин называл себя «епископом внешних дел» и принял крещение только перед смертью. Это в нашем рассуждении существенно. Соотношение власти и священного пространства — особая тема в христианском религиозно-философском творчестве. Человек может иметь властные полномочия и вне и внутри церковного собрания (быть, скажем, государственным чиновником или епископом (слово «епископе» в переводе с греческого означает управление), но, чтобы сохранить состояние освященности, ему нужно не только вести общепринятый для всех христиан образ жизни, но и преодолеть то, что называется искушением властью, а это, учитывая, что властное положение связано со всевозможными внутренними соблазнами и внешними интригами, бывает очень непросто. Поэтому властьпридержащие нередко «выпадают» из священного пространства, расцерковляются, хотя при этом могут и сохранять номинальную приверженность христианскому культу. Проблема «выпадения» властителей из священного пространства была, конечно, и в ветхозаветное время (не случайно, так трудно найти тех, кто хотя бы близко был похож на библейских Давида и Соломона), но для христианских государств она стала своего рода раковой опухолью, изнутри разъедающей церковное тело там, где, казалось бы, наступало торжество симфонического единства церкви и государства. Поэтому в заглавии статьи слово «сакральность» в словосочетании «От"сакральности"власти» нами было взято в кавычки. Увы, но слишком мало поводов говорить о сакральности в исконном смысле этого слова.

Не удивительно, что многие из ревнителей веры — те, для кого жизнь в единстве с Богом и предстояние перед Ним «в Духе и истине» были первичным основанием для экзистенциального выбора, те, кто не желал идти на компромисс — входили в компенсаторные духовные движения как монашеского, так и немонашеского типа. Движения эти за редким исключением (к каковым, кстати, можно отнести духовное движение, у истоков которого стоял преп. Сергий Радонежский, но это особый случай, заслуживающий отдельного рассмотрения) дистанцировались от властей. Главным внутри них было сохранение именно сакральности жизни — т. е. жизни, при которой «выпадения» из священного пространства не происходит.

Поэтому прежде, чем говорить о сакральности власти, необходимо обрести сакральность жизни, «родиться свыше» и научиться не терять благодати Святого Духа — «не выпадать» из сакрального пространства богообщения. Островки духовной жизни — это та евангельская «соль земли», которая способна катализировать положительные процессы в общественном организме.

А, если уж мы всё-таки решаемся ставить вопрос о сакральности власти в полном смысле, то начинать решать этот вопрос нужно с того, чтобы привести общественные и государственные институты (и церковные, кстати, тоже) в то состояние, при котором почва для этого могла бы быть подготовлена. Как уже говорилось, освятиться может только чистое или то, что «Бог очистил». Поэтому прежде, чем говорить об освященности власти (т. е. включения её в сакральное пространство), нужно поставить вопрос о её «чистоте»^[2]. И в этой связи нельзя не учитывать, что «чистота» эта с гораздо большей эффективностью достигается не демонстрацией православной обрядности, а следованием по пути универсальных этических ценностей с вытекающими из них всем хорошо известными нормами: прозрачностью государственного управления, отсутствием коррупции и хищений, наличием четких механизмов сменяемости власти, организацией честных выборов и самоуправления на местах, защитой прав и свобод граждан, наличием независимых справедливых судов и т. д.

Т. е. работы на пути очищения «авгиевых конюшен», как не трудно догадаться, непочатый край. Но от неё никуда не уйти — это тот необходимый «очистительный» общественный труд, без проведения которого говорить о какой-либо сакральности власти не приходится.

На первый взгляд, это выглядит как десакрализация, но на самом деле это всего лишь освобождение от ложной, по сути языческой сакрализации.

Май 2012 г.Публикация в СМИ: www.portal-credo.ru

Примечания

1

Александр Щипков. «Путин. Потеря сакрального. «Русским трудно жить без сакральности власти». Код доступа в интернете: http://www.religare.ru/2_92993.html.

2

Понятно, что такая постановка вопроса и употребление слова «чистота» выглядят как некий анахронизм, поэтому мы и используем в данном случае кавычки. Но, если мы говорим о смыслах, то необходимо отметить, что уже у ветхозаветных пророков можно обнаружить смещение акцентов в понимании того, как нужно соблюдать Тору. Смещение это происходило с ритуальной стороны на этическую, когда чистота и нечистота больше зависят от того, как человек соблюдает т. н. внутреннюю, нравственную Тору.