Совсем другие

Андрей Дмитрук

…Мы не знаем наверняка, кто они такие – люди или что-то в человеческом обличье… На Земле слишком много нелюдей… У них может быть наука, демократия, религия, но это не люди. Это сверхсложные пищеварительные тракты…» Этот эпиграф к повести раскрывает её сущность. Жадный, хищный инстинкт потребительства делает из людей монстров. Иногда они проявляют свою сущность даже внешне, превращаясь во что-то пугающее. В конце концов, герои вступают в открытую борьбу с «совсем другими»…

II

— Клянусь, за последние месяцы такое было не только со мной!

Она смотрела на Ильчишина тёмными, полными влаги глазами; она молча молила — «поверь мне, поверь!» — потерянная, перепуганная до последней степени женщина в дешёвом брючном костюме, по виду — кабинетный работник низшего звена. Волосы обесцвечены; нелепая, наскоро сделанная причёска похожа на гнездо. Журналист грешным делом подумал, что лишь испуг придаёт выразительность её заурядному лицу. По такому на улице скользнёшь взглядом и не запомнишь. Крохалёв бы сказал: самые трудные для розыска люди.

— Что значит — не только с вами? Да поставьте вы свою сумку, её тут никто не украдёт!..

Мария Волощук (так она представилась) не без труда оторвала от себя бежевую сумку из кожимита, кою безжалостно мяла, и взялась было за собственную кофточку. Тогда Ильчишин насильно уложил её руки к ней же на колени — и повторил свой вопрос:

— Что значит — не только с вами?

— Ну, это значит… в нашем кружке. В клубе второго автопарка. Там ещё двое такое рассказывали. Светка Эмурлаева, она в детской больнице медсестрой работает, и ещё старик этот, офицер бывший… Виталий, что ли… или Валерий? Ой, забыла уже со страху…

Ильчишин кивал, слушая. Перед ним на столе тихо жужжал диктофон. В редакционной комнате было тесно, как в чемодане; пахло пылью из набитых папками стеллажей. Мария сидела совсем близко; он чуял запах мятного спрея для рта. Приходилось газете, денег ради, рекламировать этот спрей с убийственным названием «Глистер»…

Кружок в клубе автопарка журналист знал. Людей вроде тех, что в него входили, его мать называла «пернатыми». (Покойница преподавала школьникам обществоведение и терпеть не могла мистики.) «Пернатые» были не совсем законченные психи, но и нормальными их считать не выпадало. Скорее, выражаясь медицински, — частично вменямые. Эти существа, порой добрейшие и беспомощные, порой злые и фанатичные, свято верили в любую чушь. И, мало того, со всей страстностью первохристиан жили своей верой. Их можно было убедить в том, что летающие тарелки рисуют круги на снегу в городских дворах, а спецслужбы управляют нашими мозгами с помощью невидимых лучей; что Гитлер отправлял экспедиции на Луну, что история славянства насчитывает двести тысяч лет, а на окраине Краснолиманска таскает из усадеб хозяйских кроликов неведомый зверь — чупакабра. А почесать языки обо всём этом и о многом другом «пернатые» собирались по субботам в шахматной гостиной означенного клуба, мощного здания с колоннами, некогда кипевшего весёлой жизнью, ныне же почти целиком розданного в аренду. Кто-нибудь один делал «научный» доклад, затем начинались прения… Нечаянный слушатель озирался, подумывая, не вызвать ли «скорую».

Конец ознакомительного фрагмента.