Реальность страха

Андрей Дашков

Аборигена звали Ной. Ей казалось, что когда-то она уже слышала это имя. Не исключено, что оно принадлежало какому-нибудь персонажу одного из бесчисленных старых фильмов, которые она проглатывала пачками по три-четыре за ночь. Или же имя было знакомо девушке по ее прошлой жизни. Иногда ей нравилось думать (вопреки доктринам, которые вбивали в ее башку в монастыре), что у нее была прошлая жизнь, – наверняка по той простой причине, что это означало бы и надежду на будущую… Она была нелюбопытна, и прошло больше года, прежде чем она решила от нечего делать проследить за аборигеном. То, что для этого надо было спуститься в подземку, ее не слишком напрягало, хотя о подземке старые (настоящие) люди, которых она изредка еще встречала во время своих вылазок в город, рассказывали всякое. Будь у нее в тот день настроение получше, может, она и предпочла бы не таскаться за аборигеном, а подключиться к «Ретро-жизни» («Ценно лишь то, что мы потеряли») и «посетить» недавно обнаруженное кладбище кораблей на побережье мертвого океана…

…Она была абсолютно уверена в реальности мира и в реальности страха, и что же теперь реально?^[1]

Джек Керуак.

Мы упразднили истинный мир — какой же мир остался? быть может, кажущийся?.. Но нет! вместе с истинным миром мы упразднили также и кажущийся!^[2]

Фридрих Ницше.

1

Когда сидишь ночью на заправочной станции одна (старый хромой абориген не в счёт), разные мысли лезут в голову. Вспоминаешь прошлое — приятные вещи и не очень; в будущее заглядываешь как в колодец и думаешь, что бы такого принять, чтобы не тошнило от настоящего и от тебя самой. Твое обычное противорвотное средство — музыка из старых времен, хотя и с нею часто выходит явная передозировка, но ты все равно включаешь потяжелее, чтобы к стенке прижало, помассировало края витальной дырки, через которую жизнь влетает и вылетает, когда ей вздумается, — вдруг откроется и впустит какое-нибудь лекарство от тоски.

А спустя некоторое время выключаешь, потому что музыка вызывает у тебя болезненное ощущение ущербности: она вся, как назло, о том, чего здесь нет и, ты уверена, никогда не будет. Можно, конечно, надеяться на чудо, но ты уже слишком взрослая для дешевых чудес, да и для дорогих, честно говоря, тоже. Скепсис у тебя в крови, а кровь — она как фреон в холодильнике. Это даже нельзя назвать тотальным разочарованием, потому что ты ни разу не была никем и ничем очарована, ты незаметно проехала станцию, на которой надо было выглянуть в окно и воскликнуть: «О!!!»

Может быть, ты хочешь от жизни слишком многого? Но ты даже не знаешь — чего. Сидишь и перебираешь все, на что способно твое воображение. Оно у тебя буйное, способно на многое, уводит далеко, дай бог вернуться, только в конце каждой дорожки — тупик, и ничего ты там не находишь. Себя ты ощущаешь черствой и жесткой. И думаешь: может, надо было стать наемником, этакой солдаткой удачи — из тех, что не задают вопросов. Кстати, еще не поздно. Ты молода и находишься в хорошей физической форме. Даже в отличной форме для девушки. «Девушка» в данном случае — термин вполне медицинский. Вроде давно положено иметь мужика, но тебе до лампочки.

То, что ты видишь в зеркале, тебя устраивает, даже в таком виде — с немытыми, коротко стрижеными волосами, в спецовке, от которой несет табаком, в джинсах и армейских ботинках. В кармане спецовки лежит пачка презервативов. Ты не выбрасываешь их только потому, что срок годности — пять лет, так что спешить некуда. Витрина придорожного магазинчика, между прочим, набита всевозможными резинками, но ты держишь пачку при себе… Позволь спросить, на какой такой случай, мать твою?

И вообще, твои карманы набиты ненужным барахлом. Сигареты, хотя ты не куришь. Ключ от сортира, хотя дверь никогда не запирается. Свисток, в который ты не собираешься свистеть ни при каких обстоятельствах, чтобы не насмешить дьявола, — он и так наверняка ухмыляется, глядя на твое убожество. Что там еще в карманах? Монеты на сдачу. Брошюра «Сторожевой башни» — «Конец ложной религии близок!». Но для тебя и это слишком далеко… Вот пушку ты носила бы с удовольствием. Но у тебя нет ни разрешения на оружие, ни денег на него, ни мыслей о том, где все это взять.

Да и что бы ты делала с пушкой? Стреляла бы по бутылкам? Ощущала бы себя в большей безопасности? Ну, пожалуй, да. Только сейчас и это не имеет особого значения. Никто всерьез не пытался тебя изнасиловать, но ты хочешь быть готовой к тому, что однажды это может случиться. И ты держишь в одном кармане баллончик со слезоточивым газом, в другом — нож, а в третьем — кастет. Подруга, да ты вооружена до зубов!

Тут ты перескакиваешь на воспоминания обо всех предложениях члена и сердца, которые ты когда-либо получала. Надо признать, в достаточно вежливой форме. Надо признать, кое-кто пытался за тобой ухаживать. Надо признать, кое-кого оттолкнула твоя хмурая морда, черный юмор, ядовитый язык и упрямое нежелание идти на компромиссы. Кое-кто упрекал тебя в неумении «договариваться с людьми». А тебе просто лень с ними договариваться. Проще договориться с аборигеном. Люди несут околесицу; они хотят того, на что тебе плевать; они жрут дерьмо, которое им скармливают Те, Что Взобрались На Самый Верх; они рвутся к кормушке, от одного запаха которой тебе хочется блевать. Так что у тебя может быть общего с ними?

Только жизнь, которую нужно как-то прожить.

* * *

Девушка порылась в своем личном несгораемом ящике, выискивая, что бы такого еще послушать. Всякий раз, выбираясь в город выходным днем, она забредала на барахолку и rпокупала за бесценок все старые диски с музыкой и фильмами, что попадались на глаза. Так у нее постепенно собралась большая и разнообразная коллекция. Рок, джаз, этно, блюз, трип-хоп, электроника, классика, авангард. В любом виде. Для любого состояния души — только душа, сволочь, не ценила, воротила нос, кайфовала с каждым днем и с каждой ночью все реже и реже, уже и не вспомнить, когда по-настоящему. Впору задать себе вопрос: может, потому у тебя и работа такая дерьмовая, для которой в Прекрасном Новом Мире есть аборигены и прочий деклассированный элемент, что радоваться разучилась, да, собственно, никогда и не умела? Чему радоваться, спрашиваешь? Выбирай: жратве повкуснее, дому попросторнее, тряпкам и шкуркам убитых животных, побрякушкам, железу на колесах, статусу гражданина, семейному гнездышку, мужниной любви, собственной пригодности к деторождению. Просто тому, что еще коптишь…

Девушка знала ответы. В них не было ничего утешительного. Но у нее не осталось ни капли жалости к себе. Она испытывала неудобство, когда при ней распускали слюни. Себе лично она могла бы вынести любой приговор, но вряд ли согласилась бы с приговором, вынесенным другими.

Она поставила джазовый диск — тихий неназойливый «cool» — и смотрела на пургу за окном, которая заносила снегом забытую богом станцию.

Примечания

1

Перевод А. Герасимовой.

2

Перевод Н. Полилова.