Подъезд

Андрей Гупало, 2023

Аспирант Сергей Величко из тех людей, для которых слово "истина" – не пустой звук. Он искал ее повсюду: в религии, в философии, в отношениях с людьми. Но он и предположить не мог, что для этого ему придется отправиться в прошлое, где он встретит друзей своей юности и сам снова станет молодым. Испытание юностью – одно из самых тяжелых для человека. Сможет ли он разгадать загадку: это второй шанс или нечто большее?

Цуриганэ ни

Томаритэ нэмуру

Кото кана!

(Сев на храмовый колокол,

бабочка спит.)

Из японской поэзии

Глава 1. Диссертация

— Итак, в ходе нашего исследования нам удалось обосновать следующее положение: в рамках экзистенциальной парадигмы идеалистическая и материалистическая модели возникновения сознания у homo sapiens деактуализируются. Единственной верифицируемой теорией необходимо признать теорию отражения, подтверждением которой является детерминированность поведенческих моделей социума и индивида.

Докладчик нажал кнопку пульта, и презентация вернулась к слайду с названием кандидатской диссертации: «Теория отражения в психологии в свете экзистенциальной парадигмы». Ниже более мелким шрифтом было написано: «Аспирант кафедры философии и психологии ТаГУ Величко Сергей Платонович».

Повисла короткая пауза: члены диссовета, сидевшие за составленными в виде буквы П столами, зашевелились, потирая затёкшие ноги и руки.

— Позвольте, коллеги, ознакомить Вас с рецензией на представленную работу, — не поднимаясь из-за стола пробасил мужчина в помятом клетчатом пиджаке. Монотонным голосом он «довел до сведения присутствующих», что «вынесенная на защиту работа, хотя и не устраняет всех противоречий двух философских систем», однако «имеет ряд неоспоримых достоинств, главное из которых — глубокое погружение автора в тему исследования и нетривиальность выводов». В заключение он рекомендовал автору не останавливаться на достигнутом и продолжить работу в избранной им области философской науки.

Выступавшие вслед за научным руководителем оппоненты, серьезных контраргументов не выдвигали, разве что посетовали на через чур вольное обращение автора с научными терминами, что прозвучало как завуалированная похвала.

— Коллеги, — обратилась к присутствующим дама в бежевом брючном костюме с «бубликом» на затылке, — у кого есть вопросы к диссертанту?

— А что? Неплохо, очень даже неплохо… э-э-э…

— Сергей Платонович, — пришла на помощь белому, как лунь, старичку-председателю, дама с бубликом.

— Да, да, конечно… Сергей Платонович! Знаете, мне очень импонирует Ваш стиль, да и…

— Началось, — недовольно буркнул сидевший на другом конце стола лысый толстяк.

Председатель между тем закашлялся и потянулся к непочатым Ессентукам.

— А я согласна с Фомой Лукичем! — воскликнула ярко накрашенная моложавая старушка, похожая на богомола.

— Эта работа стоит того, чтобы о ней узнало научное сообщество!

— «И все прогрессивное человечество», — фыркнул толстяк.

— Да, профессор, — парировала нападение женщина-богомол, — и все прогрессивное человечество! Вы умница, Серж, я всегда говорила: Серёжа Величко далеко пойдет!

Старичок наконец осилил крышку Ессентуков, сделал пару глотков, и, крякнув от удовольствия, продолжил:

— Я это о чем… А! Вы в главе о литературе изволили упомянуть Живаго Дмитрия Сергеевича.

— «Неживаго» уже, — мрачно сострил лысый.

— Живаго — выдающийся философ современности, — не расслышав шутки лысого, продолжил Фома Лукич. — В 1967 году мы с Дмитрием Сергеевичем учились на одном курсе в Ленинградском университете…

— В Санкт-Петербургском, — не унимался толстяк.

— А, что? — запнулся старичок, сбитый с толку.

Видя, что работа совета буксует, секретарь попыталась напомнить присутствующим о цели собрания:

— Коллеги! Чтобы защита состоялась, нужны ваши вопросы. Пожалуйста! Мы не можем продолжить работу, если не будет обсуждения.

— Ну какие могут быть вопросы, милочка! Сам Фома Лукич оценил, давайте уже голосовать.

Секретарь метнула в сторону распоясавшегося лысого испепеляющий взгляд, но нарвавшись на похабную улыбку, покраснела и принялась наводить порядок в бумагах.

— Позвольте один вопрос, — неожиданно прогнусавил мужичок в очках с толстыми линзами, выползая из-за стола, словно червь из земли.

— Прошу, Ипполит Марленович! Кому как не вам. Вы единственный из присутствующих с Гегелем на короткой ноге! — попыталась пошутить секретарша.

Поворошив стопку бумаг, знаток Гегеля поднес страницу печатного текста к самому носу.

— Мне не совсем понятно, что вы имели ввиду, говоря о… «метафизической сущности сознания». Надеюсь вы понимаете, что теория отражения — сугубо научная концепция, и любая метафизика здесь неуместна.

Лысый, глубоко вздохнув, приложил ладонь ко лбу и обреченно посмотрел на бутылку минералки: заседание продолжалось третий час, и бутерброды с красной икрой на сливочном масле, скорее всего, уже превратились в желе.

— Благодарю за вопрос, профессор! — оживился стоявший все это время немым истуканом молодой диссертант. — Несовместимость гегелевской философии с теорией отражения — очевидный факт. Но дело в том, что в онтологии Гегеля бытие и сознание неразделимы. А значит мы вправе интерпретировать эту неразделенность, как зависимость идеальных феноменов от бытия-материи: в начале — бытие, из него — абсолютный дух, из духа — сознание.

— Любопытно. А вам не кажется, что, опрокидывая гегелевскую модель саморазвития абсолютной идеи вы, некоторым образом, оправдываете религиозное мировоззрение? Какая разница: Бог создал мир, или идея Бога появилась в процессе эволюции?

— Да уж, теологией попахивает, — ухмыльнулся толстяк.

— При чем тут теология?! — обиделась женщина-богомол. — Ваши придирки беспочвенны.

— Ничего, ничего, Регина Карловна, я ждал этого вопроса, — успокоил защитницу диссертант.

— Если вы заметили, — обратился он к лысому, — я ни разу «не упомянул имя Божие всуе».

Женщина-богомол бросила в сторону лысого злорадный взгляд.

— Но вы правы — предлагаемая мною концепция отнюдь не отрицает религию.

Богомол, откинувшись на спинку стула, ахнул и прижал лапки к груди.

— Конечно, этот вопрос выходит за рамки моей работы, но, если позволите…

— А что, это очень даже… современно! — одобрительно закивал председатель, с рассеянной улыбкой наблюдавший за диалогом. — Новые времена, знаете ли. Кстати, не так давно, году в 85-м, мы были на одной научной конференции в Вене. И — представьте себе! — там была секция по теологии!

— Коллеги, давайте не отвлекаться, — раздраженно перебила председателя секретарша.

— Ну уж нет: nescit vox missa reverti¹. Давайте побогословствуем! — громыхнул лысый, вычурно окая на последнем слове.

Легкая усмешка пробежала по лицу диссертанта, и он, вернувшись за кафедру, стал излагать свое кредо:

— Видите ли, спор между идеалистами и материалистами мне кажется таким же контрпродуктивным, как детская загадка про курицу и яйцо.

— Ха! — громко выдохнул лысый, демонстративно сложив пухлые руки на груди.

— Я исхожу из фундаментальной необходимости обоих феноменов. Возьмем, к примеру, религию и философию. Религии всегда не хватало философии — так родилась теология. Но теология — это догматика, а любые ограничения — смерть для разума. Гегель первым попытался примирить религию и философию. Но не учел инерции научного знания — стрела, выпущенная в космическом пространстве, движется бесконечно.

Женщина-богомол буквально млела от счастья, внимая «своему Сержа».

— В трудах Маркса концепция саморазвития абсолютного духа оформилась в диалектический материализм, отчего философия перестала быть сама собой — царством мысли и религией разума. Необходим новый синтез религии и науки: нужно закончить все эти споры о первородстве и, на основании законов диалектики, выйти на новый этап развития, где религия будет идти рука об руку с философией.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! — расхохотался толстяк. — Каков, а?!

— Позвольте, — возмутился очкарик, — но даже с точки зрения Гегеля, религия — это низшая ступень развития.

— Я говорю о такой форме религии, которая рождается на высотах научного знания.

— Кому же прикажете кланяться, отче? — с издевкой выкрикнул толстый.

— Кланяться не нужно, — снисходительно улыбнулся диссертант, — только служить.

— Это как, «паки и паки» что ли? — продолжал куражиться толстый.

Медленно, словно брошенная супруга, женщина-богомол прошептала:

— Я вас не понимаю, Серж! Что вы такое…

— Я говорю о служении науке, Регина Карловна, не более. Вот вы, например, преподаете историю философии уже 30 лет. Разве это не служение?

— Ах, вот вы о чем! Ну конечно!

— А Фома Лукич? Когда он защищал докторскую диссертацию меня ещё и в помине не было.

Председатель расплылся в широкой улыбке и закивал седой головой.

— Ипполит Марленович так изучил философию Гегеля, что ему впору создавать свою собственную. Но он довольствуется скромной должностью декана факультета. А это уже самопожертвование в чистом виде. Да и разве все вы не служите науке — этой великой силе, преображающей наш темный мир?

Регина Карловна всхлипнула и полезла в пакет за носовым платком.

— Ну это уже слишком, — проворчал толстый.

— Это, знаете ли, не ответ: любая религия предполагает некий идеальный объект, — продолжал наступать очкарик, не обращая внимания на лестный отзыв. — У Гегеля, например, это абсолютный дух. Кого или что вы видите на пьедестале вашей религии? Кто ваш бог?

Последние три слова очкарик произнес особенно четко, с расстановкой, как на допросе. На мгновенье в аудитории образовалась напряженная тишина, которую нарушало только жужжание проектора и сиплое дыхание толстяка.

— Абсолютный Человек! — торжественно произнес диссертант. — Человек, обладающий всей совокупностью знаний об этом мире. И, самое главное, ощущающий, а, следовательно, осуществляющий принцип единства всего сущего.

— Извините, но… такого человека не существует, — развел руками очкарик.

— А как же заповеди? — вдруг раздался в аудитории звонкий мелодичный голос. Только сейчас присутствующие заметили тонкого белокурого юношу в бежевом плаще, сидевшего на стуле у самого выхода.

— Молодой человек, — недовольно прогремел толстый, — здесь идет защита диссертации. Соизвольте покинуть помещение!

— Я здесь по приглашению, — ничуть не смутившись ответил юноша.

— Простите, коллеги, я забыла познакомить вас с новыми правилами, — виновато затараторила секретарша, и принялась раздавать присутствующим листочки с текстом. — Теперь на защите имеют право присутствовать все желающие.

— Как, все? Даже студенты?! — взъярился толстый.

— Да, да, такие времена! — тоном древнего мудреца изрек председатель.

— Простите, а что вы имели ввиду? — поинтересовался диссертант у юноши.

— Думаю речь идет о моральных принципах новой религии, правильно я вас понимаю? — обратился знаток Гегеля к незваному гостю, подтвердившему его догадку легким кивком головы.

— Ну, здесь все очень просто: никаких догматов и никаких норм.

— Серж, вы доведете меня до инфаркта!

— Вы опять меня неправильно поняли, Регина Карловна. Нормы, конечно же нужны и важны, но только в религиозной парадигме прошлого. В религии Абсолютного Человека они утрачивают свою регуляторную функцию. Посудите сами: зачем атлету, свободно пробегающему стометровку на своих двоих, деревянные костыли? Всестороннее научное знание возводит человека на такую высоту, что все позывы к аморальному поведению просто не могут возникнуть в его сознании.

— Ну, всякое бывает, — хохотнул лысый, лукаво подмигнув секретарше.

— Бывает. Но как известно, исключения только подтверждают правило: процесс эволюции сознания необратим. И это также верно, как и то, что никто из здесь присутствующих не закончит свою жизнь под забором.

— Как верно, как замечательно сказано! Когда построите храм Абсолютному Человеку, Серж, я стану первой его прихожанкой!

— Да вы не скромничайте, Регина Карловна! Уж лучше сразу — в иконостас, — махнул рукой толстый в сторону экрана с презентацией.

Женщина-богомол передернула плечами, будто увидела огромную скользкую жабу, и демонстративно отвернулась от разнуздавшегося фигляра.

— Коллеги, если вопросов больше нет, то, может быть, начнем процедуру голосования? — жалобно пролепетала секретарь.

— Я — за! — резко выкрикнул толстый. — Работа добротная, тема — актуальная, да и сам профессор одобрил. Я ведь прав, Фома Лукич?

— М-да, пожалуй, — с рассеянной улыбкой подтвердил председатель.

— Если вы не против, коллеги, я бы хотел… — прогнусавил было Ипполит Марленович, но услышав зловещее шипение со стороны толстого, растерянно забормотал:

— Впрочем, нет… То есть — да, я согласен.

— Вот и прекрасно! — радостно спохватилась дама с бубликом и кинулась раскладывать перед членами совета бланки для голосования.

Решение о присуждении диссертанту звания кандидата философских наук было единогласным. Потом был фуршет «по случаю», приготовленный диссертантом, где, под пятизвёздочный коньяк, бутерброды с красной икрой и прочие деликатесы, было сказано много лестных слов в адрес «молодого и перспективного» сотрудника кафедры философии ТаГУ. Особенно шумел толстый, показушно кривляясь и то и дело поднимая тост «во имя Гегеля, философии и святой Регины».

Закончилось всё вполне благопристойно: члены диссовета разошлись по домам, оставив деликатесы и недопитый коньяк толстому. Тот уселся на диван и, медленно потягивая коньяк из бокала, плотоядно наблюдал за раскрасневшейся непонятно от чего секретаршей, приводившей в порядок кабинет.

Примечания

1

Сказанное слово не может вернуться (лат.).