Чисто царское убийство

Андрей Гончаров, 2016

Трое оперативников специального назначения во главе с Кириллом Угловым в очередной раз заброшены в XVII век, где им предстоит расследовать обстоятельства странной гибели Петра Первого: умер царь своей смертью или же был убит. Сыщик Кирилл Углов узнает от лейб-медика Петра, что царь мог быть отравлен мышьяком. Денщик царя проговаривается, что царь ел конфеты, которые ночью принесла какая-то красивая девушка. Часовой, пропустивший ее в царские покои, был найден мертвым в сундуке с одеждой. Версию с девушкой подтверждает также императрица Екатерина: она видела эту барышню в доме у какого-то вельможи. Имя и нахождение этого вельможи теперь и предстоит выяснить оперативной группе. Но самое главное – при этом не выдать себя, не вызвать подозрений своей речью, манерами и поведением и благополучно вернуться в свое время…

© Гончаров А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1

Лейб-медик его императорского величества Иван Блюментрост вышел из комнаты царя и поспешно закрыл за собой дверь. Ему, врачу, нехорошо было в этом признаваться, но он уже сил не имел далее находиться в том смраде, который стоял около постели больного императора. А ведь Иван Лаврентьевич уже две недели не отходил от постели больного.

Первым человеком, которого лейб-медик увидел в коридоре, была, конечно же, государыня императрица Екатерина. Тоже мученица, проводившая у постели больного даже больше времени, чем сам доктор Блюментрост.

— Что, как он? — спросила государыня.

— При проведении операции мучился сильно, кричал, — ответил доктор. — Сей же час, смею надеяться, наступило улучшение, хоть и слабое. Царь заснул.

— Хорошо, я посижу с ним, — сказала Екатерина и зашла в комнату.

Не успел лейб-медик сделать еще два шага по коридору дворца, как из-за поворота показался еще один человек, не отходивший от Петра во время его болезни. Это был светлейший князь, кавалер ордена Белого орла, до недавнего времени губернатор петербургский Александр Данилович Меншиков.

Он задал Блюментросту тот же вопрос, что и Екатерина:

— Как государь?

— Его величеству стало лучше. Он заснул. У постели больного сейчас находится императрица Екатерина.

Светлейший князь сообщил лейб-медику, что тоже проведает Петра, и скрылся за дверью.

Меншиков вошел в комнату, приблизился к постели императора, наклонился, некоторое время вглядывался в его лицо, затем подошел к Екатерине, сел рядом с ней и произнес:

— Больно, государыня императрица! Сил нет, как горестно видеть жалкое положение, в котором пребывает великий государь!

Екатерина ничего не ответила, только молча взглянула на светлейшего и кивнула. Супруга императора Петра, урожденная Марта Скавронская — а может, и не Скавронская, а Веселовская, кто их разберет в этой Ливонии, — не отличалась болтливостью. Не был замечен за нею и такой недостаток, как острый ум — большая беда у женщин! — или злой язык. Зато императрица была известна своим природным тактом и знанием людей.

— Больно видеть такое положение! — продолжил Меншиков. — Но еще тяжелее сознавать, что в подобном ничтожестве и вся Россия пребывать будет, ежели государь не осилит болезнь и падет!

— Отчего же Россия будет пребывать в ничтожестве? — спросила Екатерина. — Разве наша армия не остается сильной? Все корабли разом потонут, оттого что не станет флотоводца? Подданные не будут верны императорской короне?

— В том-то и дело, матушка императрица! — воскликнул светлейший князь. — Армия ослабеет без полководца, флот не выйдет из гаваней, и поданные разбегутся! Ведь наши супостаты чего добиваются? На что надеются? Они хотят возвести на престол царевича Петра Алексеевича, сына покойного Алексея Петровича. А сей отрок, как ты сама знаешь, весьма юн, ему десять лет всего. Стало быть, править будет не он, а Долгоруковы, Голицыны да монашка Евдокия, в прошлом супруга нашего государя. А она…

— Молчи, князь, ни слова более! — прервала Екатерина речь вельможи.

Слова Меншикова, как видно, произвели сильное воздействие на императрицу. Эта женщина, обычно весьма сдержанная, встала и в волнении принялась ходить по комнате.

— Да, ты прав, я вижу, — произнесла она. — Евдокия, Долгоруковы!.. Нет, такого я никак не могу допустить! Какое им дело до армии, до новых кораблей? Все захиреет!

— В полном небрежении будут не только армия и флот! — подхватил светлейший. — Ведь им все преобразования императора ненавистны! Они все хотят сделать так, как покойный Алексей Петрович замыслил! А ему все начинания отца противны были. Он, вслед за погаными раскольниками, Петра антихристом почитал! Если Евдокия с Долгоруковыми верх возьмут, то все назад пойдет. Опять велят бороды отращивать, поклоны перед дворцом бить. Да что там! Им и счет лет от Рождества Христова не нравится, опять от сотворения мира числить начнут. А там, может, и славный град Петров срыть повелят.

— Нет, это ужасно. Слышать о том не хочу! — резко сказала Екатерина. — Но что же делать? Я не вижу выхода!

— Зато я вижу, — заявил Меншиков. — Тебе надо встать во главе государства, матушка императрица!

— Но как же я могу встать во главе, пока Петер жив? — спросила Екатерина. — Это ведь будет изменой. Я даже помыслить такого не могу. — Она указала на кровать, где лежал император.

Грудь его слабо поднималась и опускалась. Лицо выражало страдание. Глаза были плотно закрыты.

— Он есть великан, а я — слабое деревце, растущее в его тени. Или можно употребить такое сравнение: он есть Солнце, я же при нем — лишь Луна, которая отражает его блеск. Сама же я светить не могу.

— Все мы таковы! — воскликнул Меншиков, вставая вслед за Екатериной. — Мы все, дворянство, служилый люд, — суть птенцы Петровы. И покуда император наш жив, мы и помыслить не можем об умалении его величия. Но веришь ли ты уверениям докторов о том, что здоровье государя идет на поправку? Положа руку на сердце — веришь? — Екатерина молчала. — Вижу ответ на твоем лице, — продолжил светлейший. — Мы должны готовиться к самому худшему. Теперь нам нужно думать о том, как продолжить дело Петра. И путь к этому только один: власть в империи должна перейти к тебе.

— Однако в России еще не случалось такового, — заметила Екатерина. — Князь Голицын мне говорил, что полки откажутся приносить присягу женщине и мужики в деревнях бунт учинят.

— А ты князя не слушай, — посоветовал Меншиков. — Он свою выгоду блюдет, в совет при малолетнем Петре Алексеевиче попасть хочет. Ты меня слушай, что я скажу. Я говорил с Бутурлиным, командиром Преображенского полка, и с офицерами тоже беседы имел. Все они в один голос мне сказали: гвардия не признает на троне никого, кроме великой государыни Екатерины, которую сам Петр сделал своей супругой и императрицей. А главная сила — это гвардия. Как она скажет, так и будет.

— Но ведь есть еще дочери Ивана, брата Петра, — заметила Екатерина. — Анна, Прасковья, Екатерина Мекленбургская. У них тоже имеются права на престол.

— А я тебе повторю уже сказанное. Гвардия не признает ни одну из них, — отвечал светлейший. — Они об этом знают и бороться за трон не станут. Нет, у нас есть только один серьезный противник — это приверженцы покойного изменника Алексея. С их стороны возможны всякие каверзы и измены. Я даже вот что допускаю, матушка. Вдруг это они, Долгоруковы да Голицыны, подсыпали императору какого-нибудь яду, чтобы усилить почечную болезнь и тем свести его в могилу?

— Да ты что такое говоришь, князь?! — воскликнула Екатерина. — Это же сущая измена! За такое злодейство лютая смерть положена!

— Так оно и есть! — Меншиков кивнул. — Ежели такое доказать, то, знамо дело, будет им смерть. Только дознаться того трудно. Я докторов спрашивал, они только плечами пожимают, следов отравления не видят. Ну да ладно. Нам бы только власть твою установить, а там мы розыск проведем как надо. Значит, у нас сегодня двадцать пятое января. Надо готовить гвардию к выступлению в ближайшие дни — завтра или на сутки позже. Я этим займусь. А ты, матушка, будь тверда и во всем положись на меня. Не отступишься от того, о чем мы сейчас говорили?

— Нет, не отступлюсь, — твердо сказала Екатерина. — Ежели супруг и господин мой скончается, то я готова буду воспринять власть. Только… Ой, что это?! Кто там?!

Лицо Екатерины исказилось. Она с ужасом показывала в угол комнаты. Меншиков стремительно обернулся в ту сторону, одновременно нашаривая на поясе эфес шпаги. Он думал увидеть в углу затаившихся шпионов, лазутчиков противной партии. Но светлейший углядел совсем другое: нечто вроде мужской фигуры, размытой и при этом совершенно голой. Впрочем, видение продолжалось всего один миг. Затем оно растаяло и исчезло. Угол комнаты опустел.

— Что же это такое было, князь? — дрожащим голосом спросила Екатерина. — Я ясно видела голого мужика, который внимательно слушал наш разговор, а затем пропал.

— Да, мне тоже такое показалось, — подтвердил Меншиков. — Знаешь, что я тебе скажу, матушка? Это не иначе как сам дьявол нас пугает. Слышит, как мы правое дело задумали, и страшит. Но нас не собьешь! Сотворим молитву и будем в намерении нашем стоять твердо!