Холод, или Взгляд Змеи

Андрей Геннадьевич Юрьев

Любовь или жалость? Честность или страх мести? Карьера или дружба? – герою повести придется решить, что важнее, самостоятельно, поступившись собственным душевным покоем.

Выключите сны

Я включаю телевизор. Меня пробирает дрожь — мало было Брейвика, расстрелявшего своих… ну соотечественников, что ли?.. Мало американцев, стреляющих в одноклассников, — теперь и в Москве «такой тихий, замкнутый» взял в заложники охранника школы…

Этого могло бы не случиться, если бы Служба Терапии тщательнее контролировала наблюдаемых, если бы склонных к насилию отсекали еще до того, как…

Двадцать лет назад Лайден Мортон, старший инспектор Службы Терапии, потерял сына — и СТ долго была мягкой и предупредительной в отношении нас, тех, кто… ммм… «не от мира сего», как вы говорите.

Вы так старались признать за нами право на существование, до вас дошло, о чем Набоков написал продирающее до слез «Приглашение на казнь», потом и «Защиту Лужина» — и мы, погрузившиеся в глубину своих внутренних миров, стали этому миру роднее и понятнее.

И вот опять.

В тихом омуте черти водятся — и все тут. Тайны психики идут под нож одной пословицы.

Я, кажется, когда-то «жил». Работал, любил, ходил в гости к друзьям. Я даже ухитрился сделать карьеру в своей профессии и забраться очень высоко, очень далеко — почти к самым башням со звездами… «Смерть на взлете» и протяжные крики ночами — «за что?!», «почему я?!» Помню, мы шли с женой брата с остановки — я встречал ее с поезда из столицы — и у нашего подъезда… Сколько там вас было? Шестеро, семеро? Примолкли и вдруг в спину: «Я, говорит, с Президентом водку пил!» И хоровое «уа-ха-ха!»

В голове что-то взорвалось, но гостья крепко сжала руку и потянула, прошептала: «Не надо, их много!» Я только уступил женщине. Вот было бы весело — тихий, незаметный, напал на группу… мирных соседей. Так, наверное… Или кем вы там себя считаете по отношению ко мне?..

Нет, с Президентом я не пил. Только с аналитиками — с теми, кто ночами менял реальность. Ночью готовились предложения действий — утром их подавали в президентские палаты вместе с дайджестом новостей — в обед там, за окном, потоки пешеходов и машин двигались теми же путями, но уже в другой жизни…

Собственно, когда я впервые сел за «монитор событий» — тогда и началась эта история.

Он подошел, что-то намурлыкивая под нос и поправляя очки, я тихо пропел: «Зря-тты-ддуммаешшь-о-смер-ти…» Он рассмеялся: «Ничего себе, одновременно!» — и зовут его, как ни странно, точно так же. Тезка. Этакий Tezz, как сверкнуло молнией в уме.

Обязанности мне объясняли и Tezz, и начальник департамента, указывая по ходу работы на ошибки и недостатки: надо было из массы новостных и обзорных сообщений выбирать наиболее интересные, в соответствии с заданными ключевыми темами, и уже в теле отобранного текста выделять главную мысль. Все это поступало на общий сервер, откуда группы аналитиков забирали в свои критические блоки тот или иной материал, и уже от них, полностью собранные, с отсеянными и высвеченными мыслями, аналитические записки попадали на стол начальнице.

Иногда мы ждали до трех-четырех ночи, пока окончатся торги на международных биржах, чтобы уяснить, как мир отреагировал на заявления, предложенные начальницей вчера. Иногда — как отреагировала наша страна во всех часовых поясах на поездку Верховного в очередную тмутаракань. Tezz, начальник поддепартамента, каждый раз просил подождать: «Ну еще полчасика, ну двадцать минут, ну не засыпайте, вот уже на подходе новостной блок!» — и мы с дизайнером печатной версии записок глушили кофе, пропитываясь табачным дымом…

А Милена… Ну что Милена? На то она и Милена, чтобы сражать всех классической русской красотой… Не умею я создавать словесные портреты! Вот черта в ней была, достоевщинка, черта, от которой теряли голову просто взглянувшие на нее: величественная и грозная, в длинном кожаном плаще, как у Тринити в «Матрице», при каждом звонке сотика так взмахивала своей прекрасной головой, что белоснежные волосы разлетались, блестя на солнце, и в глазах ее читалось изумление: кто это может беспокоить меня, Меня???

Она ходила по моей съемной однокомнатной, с обшарпанными обоями и столетней мебелью, ходила в одной моей рубашке и опять твердила кому-то на том конце сотовой связи: «Звони, звони ему, так и скажи: если вы не предложите нам что-то около названной нами суммы, материал уйдет в печать! Все. Жду». «А никто не устроит подставу — вы за деньгами, а вас вяжут?» — интересовался я просто на всякий случай, хотя бессмысленно было отговаривать ее от очередных звонков и новых статей — то ли на самом деле написанных для публикации, то ли для таких вот беспроигрышных предложений…

Рубашка моя — это так, не спал я с ней, не спал, хоть всем городом поднимайтесь против одного «тихого» и «пробивайте по братве», с кем жил там, в столице, этот замкнувшийся почти безвылазно путаник, что не в состоянии в магазине подобрать себе набор продуктов в соответствии с одной смысловой линией, — множество смыслов одного ключа, «марки одной серии».

Не спал, потому что порой всю ночь, глядя в потолок в попытке высмотреть таинственные узоры, болтали почти до рассвета, и Милена со второй кровати — вот странно, стул в квартире при съеме был один, стол один, шкаф один, а кровати две, вот же ж роскошь, — приподнявшись на локте, все выспрашивала повести провинциального прошлого…

«Представляешь, a Tezz сегодня…» — «Tezz, Tezz, дался тебе этот Tezz, вы там скоро друг другу в объятия проситься начнете от взаимного восхищения», — ревность, что ли, ее обуяла, нет, другая, дружеская ревность, когда под сердце попадает сноп игл при упоминании другого друга… Ну и пусть.

Иногда, и невозможно было предугадать, когда, — иногда мы засиживались до середины ночи с Tezz’ом и потом, ошалевшие от кофе, шли в Галерейный ресторанчик у одноименной станции метро, и после ма-а-аленькой такой порции «Кровавой Мэри» он все выспрашивал меня, нет ли у Милены подружки, ну не такой шикарной, но все же, и желательно западающей на Умных. Сссс, вот как-то щемило при этом под сердцем, нет, дружище, все ее и мои подруги там, в Ори, — «понятно, прямо разлука ты, разлука, чужая сторона» — хех, ага, как видишь, и рок-н-ролл до Кремля доводит, да — «да, вижу, вижу…»

«Кровавая Мэри» уносит печали…

Помню, кровь у меня шла носом.

«Я не могу тебя отпустить домой, не могу! — тихо и жестко твердила начальница. — Пойми меня, ты нам нужен здесь и сейчас!» Что ж… А разговор из-за того, что готовим закрытый информационный продукт, второй день готовим, без сна, да, кровь носом, и все, готовившие его, дали подписку о неразглашении, и Наш Самый Главный уже пятый раз подряд заворачивает всю работу и требует собраться, подтянуться и дать, наконец, четкую картину отношения жителей страны к Объединенному Имарату.

Конец ознакомительного фрагмента.